.. Или — все-таки?
Он тоже захотел уйти, но не просто уйти, а уйти красиво. И слегка хлопнув при этом дверью.
Поэтому внутренний карман пальто Владимира Ашотовича был оттянут значительной тяжестью лежавшего там предмета.
Поэтому Владимир Ашотович настоял на том, чтобы «Рослав» на встрече представлял некто Сучугов по прозвищу Челюсть.
Красота и своевременность — вот что действительно важно.
Борис Романов: сто пятьдесят метров
— Вперед, — сказал ему парень по прозвищу Монгол и подтолкнул Бориса на улицу. — Все будет в порядке...
Бессмысленно было гадать — верить Монголу или нет, будет все в порядке или не будет: нужно всего лишь пройти вперед метров сто пятьдесят, перейти дорогу, подняться на террасу и сесть за столик, где — это Борис видел даже отсюда — сидели двое мужчин и одна женщина. Нужно просто сделать все это — и там сразу будет понятно, выиграл Борис или проиграл.
Странно, но, несмотря на все разговоры с Морозовой, несмотря на все рассказы о снайперах, тренированных стрелках и спрятанных в укромных местах машинах, у Бориса не было железобетонной уверенности в успехе.
И, преодолевая трудные сто пятьдесят метров, отделявшие его от Марины, отделявшие его от окончательного узнавания своей судьбы, Борис надеялся не только на снайперов, не только на Морозову и ее людей, не только на свою призрачную удачу — на всякий случай, перед тем как перейти дорогу, Борис расстегнул сумку и погладил маленькую коричневую обезьянку, купленную им когда-то в Александровском саду в надежде на светлое будущее.
Борис перешел дорогу, поднялся по лестнице на террасу и подошел к столику. Чуть напряженный элегантный мужчина с седыми волосами — это был Дарчиев. Коротко стриженный человек с тяжелым взглядом — это Сучугов, он же Челюсть. Женщина, сидевшая между ними, — Марина Романова.
Она подняла глаза, посмотрела на Бориса... И не узнала его.
Часть V
Катастрофа
Дровосек: все под контролем (4)
Когда он увидел, что Бурмистров на миг прилип к джипу, а потом сполз вниз, на подмороженную за ночь траву, бледнея лицом и тонко дрожа кончиками пальцев, то однозначно и быстро понял: триумфа не будет. Кто бы ни были те люди, что сходились с разных сторон к джипу, они убили Бурмистрова, убили тот сюрприз, который нужно было вытряхивать из мешка перед лицом удивленного Шефа... Все теперь теряло смысл, и в сердце Дровосека умерла надежда и поселилось черное отчаяние, это отчаяние вбросило в кровь Дровосека злобу, яростную злобу на тех людей, что отняли у него триумф, праздник, победу, надежду на будущее...
Эта злоба швырнула Дровосека на землю в секунду, когда пули, пущенные ему в спину, уже повисли в воздухе, но не достигли еще своей цели. Словно раскаленную колючую проволоку протащили по боку Дровосека, когда он рывком втащил свое тело под джип, левым локтем вгрызаясь в почву и таща себя вперед, а правой рукой вырывая «Макаров» из-за пазухи...
Он выскочил из-под джипа с другой стороны и тут же шарахнулся вбок, уходя от выстрела в упор. На таком расстоянии можно было драться и на ножах, пистолет же становился оружием гарантированного убийства. Дровосек почувствовал горячий удар в правую щеку, сдирающий кожу и выпускающий наружу кровь, однако волновало его не это — он вытянул правую руку и дважды нажал на спуск. Результат заставил Дровосека хрипло рассмеяться — рослый мужик, только что пытавшийся отстрелить Дровосеку ухо, сграбастал две пули в грудь и живот, попятился назад, сел на землю, чтобы вдоволь напитать ее своей кровью.
Стреляли с других направлений, стреляли в джип, по стеклам джипа — но количество пуль не имело значения, имело значение лишь количество людей, жавших на спусковые крючки в попытках завалить Дровосека. Дровосек увидел по другую сторону джипа двоих и выпустил по обоим шесть или семь пуль, веером, скорострелом, чтобы козлы поняли, что он еще в силе, чтобы испугались и попрятались. Пока они пугались, Дровосек поменял обойму.
Ему не впервой было попадать под пули, и он точно знал — чем скорее эту игру свернешь, тем вернее останешься жив. Иначе крови из ран выхлещет слишком много, он ослабеет и не сможет быстро двигаться. Тут-то они его и прищучат.
Дровосек не слишком грациозно прыгнул в сторону, подобрал пистолет убитого им стрелка и лег животом на прохладную землю. Те двое отсиживались за расстрелянным джипом, дорогой игрушкой, из-за которой так переживал Бурмистров. Он очень расстроился бы, увидев, во что превратилась его машина. Но, к счастью, он был мертв и гарантированно избавлен от расстройств. А раз так...
Дровосек задержал дыхание, постарался не сбить прицел — и трижды нажал на курок. Целился он не в людей. А те не поняли его мыслей, принялись палить в ответ, успели выстрелить по разу... А потом взорвался бензобак.
Дровосеку даже показалось, что он увидел две отлетающие от джипа в облаке огня и дыма темные человеческие фигуры... Машина стала совсем черной, и Дровосек отказался от мысли загнать ее какому-нибудь перекупщику. Разве что на металлолом годилась теперь эта воняющая куча горячего металла вкупе с резиной, пластиком и кожзаменителем... Человечиной не пахло, это совершенно точно.
Он поднялся, отмахиваясь рукой от назойливого дыма, вернулся к телу убитого им стрелка и выпотрошил его карманы. «Рослав Трейд Инкорпорейтед. Служба безопасности» — было выдавлено на небольшой книжечке ярко-красного цвета. Дровосек вздохнул. Вот тебе и праздник, вот тебе и победа... Он посмотрел на часы. Что ж, к Морозовой на «Профсоюзную» еще можно успеть, но нужен ли он там такой? И что скажет Морозова? Она ведь непременно скажет что-нибудь такое, после чего Дровосеку останется только пойти и повеситься от чувства собственной неполноценности.
Он рассовал пистолеты по карманам и нетвердой походкой двинулся в обход горящего джипа в сторону своей машины. Взглянув в сторону Бурмистрова, взрывной волной отброшенного от джипа, Дровосек мысленно высказал ему с укоризной: «Эх ты, дурак... Меня подставил и сам подставился. Мне-то не привыкать, а вот тебе это все как нож острый в сердце. Одного раза достаточно».
Бумаги с чертежами разметались по поляне, Дровосек наступал на них, перешагивал, шел по ним, будто по выложенной кем-то специально для него дорожке. Куда она вела? Скорее всего, никуда...
Туда же, в никуда, ушла и первая пуля, которую пустил по Дровосеку обожженный, оглушенный, но еще не успокоившийся стрелок. Он стоял на коленях, страшно тараща воспаленные глаза и тыча в Дровосека стволом пистолета. По его лицу была размазана кровь, текшая из носа и из ушей, так что Дровосеку стало даже немного не по себе, когда он повернулся на звук и увидел такое вот обгорелое чудо.
— Ух ты, — пробормотал Дровосек, ища какой-нибудь из своих пистолетов и понимая, что он делает это слишком медленно, но не чувствуя в себе сил ускориться. Получалось, что он просто стоял и ждал второго выстрела, а тот чумазый погорелец искал в себе силы еще раз нажать на курок.
— Сейчас, — пообещал стрелку Дровосек, хватаясь непослушными пальцами за рукоять «Макарова». Пистолет был почему-то липким, будто бы его измазали в крови. Чуть позже Дровосек сообразил, что так оно на самом деле и есть — и это его собственная кровь.
Дровосек напрягся и вытащил пистолет. В это время погорелец выстрелил во второй раз. Дровосек попытался понять, попали в него или нет, но ничего не понял и на всякий случай улыбнулся. Стрелок все еще держался в своей стойке, хотя и сильно пошатывался.
— Сейчас, — снова сказал Дровосек и вытянул руку с пистолетом, пытаясь совместить обрубок человеческой фигуры с мушкой. Когда ему это почти удалось, погорелец выстрелил в третий раз. Дровосек устало поморщился и сказал стрелку:
— Да заколебал ты, честное слово...
И сам нажал на спуск. Стрелок упал лицом в землю, то ли от пули Дровосека, то ли от собственной усталости.
— Давно бы так, — пробормотал Дровосек и внезапно ощутил, что земля становится все ближе и ближе, буквально встает на дыбы и летит кверху... Еще он почувствовал вкус крови на губах, еще он почувствовал стальной штырь, засевший у него в теле где-то в районе диафрагмы...
«Мне ведь еще нужно на „Профсоюзную“ сгонять», — подумал он, как будто собирался просто лечь и поспать.
Борис Романов: в ожидании снайперов
Марина подняла глаза, скользнула по Борису равнодушным взглядом и снова погрузилась в какие-то свои мысли. Борис замедлил шаг и остановился в паре метров от столика, не решаясь преодолеть это финальное расстояние. Он забыл о том, что на него сейчас смотрят из окна четвертого этажа, о том, что рассевшиеся по крышам снайперы напряженно ждут сигнала, разглядывая сидящих за столиком людей в свои оптические прицелы... Он хотел сейчас знать лишь одно — что эти гады сделали с его женой?!
— Борис Игоревич? — Человек по прозвищу Челюсть широко улыбнулся, как будто он был близким родственником Бориса или старым приятелем. На самом деле он был просто одной из тех сволочей. — Борис Игоревич, присаживайтесь... Мы же здесь как раз для того, чтобы посидеть и поговорить о наших делах. Давайте, не стесняйтесь. Вот и Владимир Ашотович поддержит разговор...
Дарчиев не улыбался, он просто пожал плечами, как бы говоря: «Ну да, я здесь, я поддержу разговор — а что мне остается делать?»
Марина же едва заметно вздрогнула, будто вышла из состояния оцепенения, снова подняла глаза на Бориса и прошептала:
— Привет...
Голос был тоже не ее. Борису захотелось схватить Челюсть за грудки, выволочь из-за стола и, пиная мерзавца в пах коленом, орать ему в лицо: «Что ты с ней сделал?! Что ты сделал с моей женой?!»
Но потом он подумал, что все это можно будет сделать иначе. В конце концов, есть специальные люди — во главе с мадам Морозовой, — которые наверняка смогут отпинать Челюсть куда профессиональнее, а стало быть, больнее. В конце концов, все эти вопросы можно будет задать в другой обстановке, без свидетелей, в закрытом помещении без окон, какие наверняка имеются в распоряжении корпорации «Интерспектр».
Борис сделал эти недостающие два шага, дернул на себя стул, сел и, глядя в глаза Марины — и опять-таки не узнавая их, — сказал, обращаясь только к жене и не видя никого больше:
— Все будет хорошо, все... Ты не волнуйся, сейчас мы уедем отсюда. С Олеськой все нормально, она нас ждет... Сейчас мы уйдем...
Марина неожиданно выдернула свою руку из его пальцев и испуганно взглянула на Челюсть:
— Разве это еще не все? Мне еще нужно будет куда-то ехать?
— Марина, послушай... — начал Борис.
— Нет, вам больше никуда не нужно будет ехать, — перебил его Челюсть. — Вы свою работу сделали, так что...
— Какую работу? Как ты разговариваешь с моей женой, сука?! — Пальцы Бориса сами собой сжались в кулаки. — Ты знаешь, что сейчас с тобой будет?!
— Я знаю, что сейчас со мной будет, — хладнокровно сказал Челюсть. — Я даже знаю, что будет с вами, Борис Игоревич. А вы не знаете. Так что сидите и помалкивайте.
— Марина, — Борис проигнорировал сотрудника СБ, — выходи из-за стола и спускайся вниз, на тротуар...
Женщина недоуменно переводила взгляд с Челюсти на Бориса, в лице ее появилась растерянность, губы дрогнули.
— Это не Марина, — сказал Челюсть, выбивая сигарету из пачки.
— Что? — сказал Борис.
— Извините, — сказала женщина, глядя на Бориса. Челюсть снисходительно фыркнул в ее адрес.
— Что значит — не Марина?
— Это значит, что женщину зовут по-другому. Как-то там... — Челюсть наморщил лоб, вспоминая.
— Вероника, — сказала женщина, до невозможности похожая на Марину Романову.
— Извините? — очнулся Дарчиев, который слушал все это как бредовый радиоспектакль. — Как это?
— А вот так, — усмехнулся Челюсть, которому все это доставляло очевидное и немалое удовольствие. — Используя актерскую картотеку «Мосфильма» и тамошних гримеров, можно сделать и не такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Он тоже захотел уйти, но не просто уйти, а уйти красиво. И слегка хлопнув при этом дверью.
Поэтому внутренний карман пальто Владимира Ашотовича был оттянут значительной тяжестью лежавшего там предмета.
Поэтому Владимир Ашотович настоял на том, чтобы «Рослав» на встрече представлял некто Сучугов по прозвищу Челюсть.
Красота и своевременность — вот что действительно важно.
Борис Романов: сто пятьдесят метров
— Вперед, — сказал ему парень по прозвищу Монгол и подтолкнул Бориса на улицу. — Все будет в порядке...
Бессмысленно было гадать — верить Монголу или нет, будет все в порядке или не будет: нужно всего лишь пройти вперед метров сто пятьдесят, перейти дорогу, подняться на террасу и сесть за столик, где — это Борис видел даже отсюда — сидели двое мужчин и одна женщина. Нужно просто сделать все это — и там сразу будет понятно, выиграл Борис или проиграл.
Странно, но, несмотря на все разговоры с Морозовой, несмотря на все рассказы о снайперах, тренированных стрелках и спрятанных в укромных местах машинах, у Бориса не было железобетонной уверенности в успехе.
И, преодолевая трудные сто пятьдесят метров, отделявшие его от Марины, отделявшие его от окончательного узнавания своей судьбы, Борис надеялся не только на снайперов, не только на Морозову и ее людей, не только на свою призрачную удачу — на всякий случай, перед тем как перейти дорогу, Борис расстегнул сумку и погладил маленькую коричневую обезьянку, купленную им когда-то в Александровском саду в надежде на светлое будущее.
Борис перешел дорогу, поднялся по лестнице на террасу и подошел к столику. Чуть напряженный элегантный мужчина с седыми волосами — это был Дарчиев. Коротко стриженный человек с тяжелым взглядом — это Сучугов, он же Челюсть. Женщина, сидевшая между ними, — Марина Романова.
Она подняла глаза, посмотрела на Бориса... И не узнала его.
Часть V
Катастрофа
Дровосек: все под контролем (4)
Когда он увидел, что Бурмистров на миг прилип к джипу, а потом сполз вниз, на подмороженную за ночь траву, бледнея лицом и тонко дрожа кончиками пальцев, то однозначно и быстро понял: триумфа не будет. Кто бы ни были те люди, что сходились с разных сторон к джипу, они убили Бурмистрова, убили тот сюрприз, который нужно было вытряхивать из мешка перед лицом удивленного Шефа... Все теперь теряло смысл, и в сердце Дровосека умерла надежда и поселилось черное отчаяние, это отчаяние вбросило в кровь Дровосека злобу, яростную злобу на тех людей, что отняли у него триумф, праздник, победу, надежду на будущее...
Эта злоба швырнула Дровосека на землю в секунду, когда пули, пущенные ему в спину, уже повисли в воздухе, но не достигли еще своей цели. Словно раскаленную колючую проволоку протащили по боку Дровосека, когда он рывком втащил свое тело под джип, левым локтем вгрызаясь в почву и таща себя вперед, а правой рукой вырывая «Макаров» из-за пазухи...
Он выскочил из-под джипа с другой стороны и тут же шарахнулся вбок, уходя от выстрела в упор. На таком расстоянии можно было драться и на ножах, пистолет же становился оружием гарантированного убийства. Дровосек почувствовал горячий удар в правую щеку, сдирающий кожу и выпускающий наружу кровь, однако волновало его не это — он вытянул правую руку и дважды нажал на спуск. Результат заставил Дровосека хрипло рассмеяться — рослый мужик, только что пытавшийся отстрелить Дровосеку ухо, сграбастал две пули в грудь и живот, попятился назад, сел на землю, чтобы вдоволь напитать ее своей кровью.
Стреляли с других направлений, стреляли в джип, по стеклам джипа — но количество пуль не имело значения, имело значение лишь количество людей, жавших на спусковые крючки в попытках завалить Дровосека. Дровосек увидел по другую сторону джипа двоих и выпустил по обоим шесть или семь пуль, веером, скорострелом, чтобы козлы поняли, что он еще в силе, чтобы испугались и попрятались. Пока они пугались, Дровосек поменял обойму.
Ему не впервой было попадать под пули, и он точно знал — чем скорее эту игру свернешь, тем вернее останешься жив. Иначе крови из ран выхлещет слишком много, он ослабеет и не сможет быстро двигаться. Тут-то они его и прищучат.
Дровосек не слишком грациозно прыгнул в сторону, подобрал пистолет убитого им стрелка и лег животом на прохладную землю. Те двое отсиживались за расстрелянным джипом, дорогой игрушкой, из-за которой так переживал Бурмистров. Он очень расстроился бы, увидев, во что превратилась его машина. Но, к счастью, он был мертв и гарантированно избавлен от расстройств. А раз так...
Дровосек задержал дыхание, постарался не сбить прицел — и трижды нажал на курок. Целился он не в людей. А те не поняли его мыслей, принялись палить в ответ, успели выстрелить по разу... А потом взорвался бензобак.
Дровосеку даже показалось, что он увидел две отлетающие от джипа в облаке огня и дыма темные человеческие фигуры... Машина стала совсем черной, и Дровосек отказался от мысли загнать ее какому-нибудь перекупщику. Разве что на металлолом годилась теперь эта воняющая куча горячего металла вкупе с резиной, пластиком и кожзаменителем... Человечиной не пахло, это совершенно точно.
Он поднялся, отмахиваясь рукой от назойливого дыма, вернулся к телу убитого им стрелка и выпотрошил его карманы. «Рослав Трейд Инкорпорейтед. Служба безопасности» — было выдавлено на небольшой книжечке ярко-красного цвета. Дровосек вздохнул. Вот тебе и праздник, вот тебе и победа... Он посмотрел на часы. Что ж, к Морозовой на «Профсоюзную» еще можно успеть, но нужен ли он там такой? И что скажет Морозова? Она ведь непременно скажет что-нибудь такое, после чего Дровосеку останется только пойти и повеситься от чувства собственной неполноценности.
Он рассовал пистолеты по карманам и нетвердой походкой двинулся в обход горящего джипа в сторону своей машины. Взглянув в сторону Бурмистрова, взрывной волной отброшенного от джипа, Дровосек мысленно высказал ему с укоризной: «Эх ты, дурак... Меня подставил и сам подставился. Мне-то не привыкать, а вот тебе это все как нож острый в сердце. Одного раза достаточно».
Бумаги с чертежами разметались по поляне, Дровосек наступал на них, перешагивал, шел по ним, будто по выложенной кем-то специально для него дорожке. Куда она вела? Скорее всего, никуда...
Туда же, в никуда, ушла и первая пуля, которую пустил по Дровосеку обожженный, оглушенный, но еще не успокоившийся стрелок. Он стоял на коленях, страшно тараща воспаленные глаза и тыча в Дровосека стволом пистолета. По его лицу была размазана кровь, текшая из носа и из ушей, так что Дровосеку стало даже немного не по себе, когда он повернулся на звук и увидел такое вот обгорелое чудо.
— Ух ты, — пробормотал Дровосек, ища какой-нибудь из своих пистолетов и понимая, что он делает это слишком медленно, но не чувствуя в себе сил ускориться. Получалось, что он просто стоял и ждал второго выстрела, а тот чумазый погорелец искал в себе силы еще раз нажать на курок.
— Сейчас, — пообещал стрелку Дровосек, хватаясь непослушными пальцами за рукоять «Макарова». Пистолет был почему-то липким, будто бы его измазали в крови. Чуть позже Дровосек сообразил, что так оно на самом деле и есть — и это его собственная кровь.
Дровосек напрягся и вытащил пистолет. В это время погорелец выстрелил во второй раз. Дровосек попытался понять, попали в него или нет, но ничего не понял и на всякий случай улыбнулся. Стрелок все еще держался в своей стойке, хотя и сильно пошатывался.
— Сейчас, — снова сказал Дровосек и вытянул руку с пистолетом, пытаясь совместить обрубок человеческой фигуры с мушкой. Когда ему это почти удалось, погорелец выстрелил в третий раз. Дровосек устало поморщился и сказал стрелку:
— Да заколебал ты, честное слово...
И сам нажал на спуск. Стрелок упал лицом в землю, то ли от пули Дровосека, то ли от собственной усталости.
— Давно бы так, — пробормотал Дровосек и внезапно ощутил, что земля становится все ближе и ближе, буквально встает на дыбы и летит кверху... Еще он почувствовал вкус крови на губах, еще он почувствовал стальной штырь, засевший у него в теле где-то в районе диафрагмы...
«Мне ведь еще нужно на „Профсоюзную“ сгонять», — подумал он, как будто собирался просто лечь и поспать.
Борис Романов: в ожидании снайперов
Марина подняла глаза, скользнула по Борису равнодушным взглядом и снова погрузилась в какие-то свои мысли. Борис замедлил шаг и остановился в паре метров от столика, не решаясь преодолеть это финальное расстояние. Он забыл о том, что на него сейчас смотрят из окна четвертого этажа, о том, что рассевшиеся по крышам снайперы напряженно ждут сигнала, разглядывая сидящих за столиком людей в свои оптические прицелы... Он хотел сейчас знать лишь одно — что эти гады сделали с его женой?!
— Борис Игоревич? — Человек по прозвищу Челюсть широко улыбнулся, как будто он был близким родственником Бориса или старым приятелем. На самом деле он был просто одной из тех сволочей. — Борис Игоревич, присаживайтесь... Мы же здесь как раз для того, чтобы посидеть и поговорить о наших делах. Давайте, не стесняйтесь. Вот и Владимир Ашотович поддержит разговор...
Дарчиев не улыбался, он просто пожал плечами, как бы говоря: «Ну да, я здесь, я поддержу разговор — а что мне остается делать?»
Марина же едва заметно вздрогнула, будто вышла из состояния оцепенения, снова подняла глаза на Бориса и прошептала:
— Привет...
Голос был тоже не ее. Борису захотелось схватить Челюсть за грудки, выволочь из-за стола и, пиная мерзавца в пах коленом, орать ему в лицо: «Что ты с ней сделал?! Что ты сделал с моей женой?!»
Но потом он подумал, что все это можно будет сделать иначе. В конце концов, есть специальные люди — во главе с мадам Морозовой, — которые наверняка смогут отпинать Челюсть куда профессиональнее, а стало быть, больнее. В конце концов, все эти вопросы можно будет задать в другой обстановке, без свидетелей, в закрытом помещении без окон, какие наверняка имеются в распоряжении корпорации «Интерспектр».
Борис сделал эти недостающие два шага, дернул на себя стул, сел и, глядя в глаза Марины — и опять-таки не узнавая их, — сказал, обращаясь только к жене и не видя никого больше:
— Все будет хорошо, все... Ты не волнуйся, сейчас мы уедем отсюда. С Олеськой все нормально, она нас ждет... Сейчас мы уйдем...
Марина неожиданно выдернула свою руку из его пальцев и испуганно взглянула на Челюсть:
— Разве это еще не все? Мне еще нужно будет куда-то ехать?
— Марина, послушай... — начал Борис.
— Нет, вам больше никуда не нужно будет ехать, — перебил его Челюсть. — Вы свою работу сделали, так что...
— Какую работу? Как ты разговариваешь с моей женой, сука?! — Пальцы Бориса сами собой сжались в кулаки. — Ты знаешь, что сейчас с тобой будет?!
— Я знаю, что сейчас со мной будет, — хладнокровно сказал Челюсть. — Я даже знаю, что будет с вами, Борис Игоревич. А вы не знаете. Так что сидите и помалкивайте.
— Марина, — Борис проигнорировал сотрудника СБ, — выходи из-за стола и спускайся вниз, на тротуар...
Женщина недоуменно переводила взгляд с Челюсти на Бориса, в лице ее появилась растерянность, губы дрогнули.
— Это не Марина, — сказал Челюсть, выбивая сигарету из пачки.
— Что? — сказал Борис.
— Извините, — сказала женщина, глядя на Бориса. Челюсть снисходительно фыркнул в ее адрес.
— Что значит — не Марина?
— Это значит, что женщину зовут по-другому. Как-то там... — Челюсть наморщил лоб, вспоминая.
— Вероника, — сказала женщина, до невозможности похожая на Марину Романову.
— Извините? — очнулся Дарчиев, который слушал все это как бредовый радиоспектакль. — Как это?
— А вот так, — усмехнулся Челюсть, которому все это доставляло очевидное и немалое удовольствие. — Используя актерскую картотеку «Мосфильма» и тамошних гримеров, можно сделать и не такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54