— Тебе не надо равняться на Лешу. В конце концов, кто он такой?! — она перевела дух и добавила уже спокойнее. — Это касается только тебя. И меня.
Алена почувствовала, что запуталась.
— Подожди. А Леша?
Мать беззаботно махнула рукой.
— А Леше можно сказать и потом, когда дело будет уже сделано.
— То есть, — Алена оставила попытки разобраться в репликах. Теперь она просто злилась. — Ты хочешь, чтобы я повторила твою судьбу?
Мать всплеснула руками.
— А что в этом плохого? В чем ты меня можешь упрекнуть? Я, между прочим, и сама не пропала, и тебя на ноги поставила. А это не так-то просто — одинокой женщине!
— Так ты хочешь, чтобы я тоже была одинокой?
Повисло долгое молчание. Мать какое-то время вглядывалась в глаза дочери, потом недоуменно спросила:
— А при чем здесь это?
— Как? Ну ты же хочешь, чтобы я… — Алена осеклась. — Мама, а… о чем мы с тобой сейчас говорили?
Мать обиженно фыркнула.
— Ну вот! Дожили! Я только не понимаю, чем я заслужила подобное обращение! — она послюнявила кончик передника и аккуратно, чтобы не размазать тщательно наложенный макияж, вытерла несуществующую слезинку. — Я хочу, чтобы ты бросила свою дурацкую инфекцию, взяла у меня деньги и пошла в платную ординатуру по челюстно-лицевой хирургии! Стоматологи-хирурги, между прочим, очень неплохо зарабатывают. Ну, ты подумай: всего два года, и ты — специалист! А там…
Она что-то говорила и говорила, но Алена ее уже не слышала. Она облегченно вздохнула. «На этот раз пронесло… Что-то будет дальше…»
— Мам, а кого ты имела в виду, когда говорила, что «он мне тоже не поможет»?
Мать пожала плечами.
— Ну, этого твоего… Шефа-наставника. Как его там? Гарин, что ли? Если ты подцепишь какую-нибудь страшную болезнь, не думай, что он будет тебя лечить.
— А-а-а…
— А ты что имела в виду?
— Ничего, — Алена быстро выпила сок и, поблагодарив маму за вкусный завтрак, побежала в комнату одеваться.
Она оделась, торопливо накрасилась (времени оставалось не так уж и много) и вышла в прихожую.
— Мама, ты не знаешь, какая сегодня погода? Брать зонтик или нет?
— Не знаю, — подчеркнуто резко ответила мать. — Если бы ты, как я, работала стоматологом, тебя бы такие вопросы не интересовали, — сама она ездила на недорогой корейской иномарке с автоматической коробкой передач.
«Автомат» облегчал процесс передвижения по городу, а крыша над головой позволяла не задумываться о погоде.
— Я возьму твой, хорошо?
— Бери.
— Ну ладно, я пошла.
— Алена! — строго сказала мать.
Алена остановилась в дверях и обернулась.
— Что, мама?
— Алена… Мне кажется, ты чего-то недоговариваешь. У тебя что-то случилось?
«Ох… Шумахер на полной скорости миновал стартовую прямую и ушел на второй круг…»
— Ничего, мама. Извини, я тороплюсь на работу.
— Да какая это работа? — начала родительница, но Алена ее больше не слушала.
Тихо затворила за собой дверь и, не дожидаясь, когда придет лифт («она ведь может выйти на площадку и читать нотации здесь; с матушки станется!»), побежала вниз по лестнице.
С тех пор как Кашинцев приехал сюда, прошло несколько часов. Сюда… Он даже не знал толком, куда именно.
Раньше он нечасто бывал в Москве. Москва как город его совершенно не интересовала, прочно ассоциируясь с модно и ярко одетой, но не очень опрятной женщиной. Например, он был абсолютно убежден, что у этой прелестницы под изящной белой блузкой от Жан-Поля Готье — потные и небритые подмышки.
Родной Питер, напротив, представал перед его мысленным взором в образе изощренного и немного извращенного любовника, не совсем порядочного… в меру мерзавца… ну, как Микки Рурк в «Девяти с половиной неделях». Тонкий, вкрадчивый и неотразимый.
В Москву Кашинцев приезжал только на разнообразные конференции и симпозиумы. «Я ни разу не был на Красной площади!» — с гордостью заявлял он. С неменьшей откровенностью он мог бы добавить: «И не собираюсь!»
Насколько он понимал, «Волга» от Института биоорганической химии проехала через центр и устремилась куда-то на север. Ехали минут сорок, и фонарей на улицах постепенно становилось все меньше и меньше, пока они не пропали вовсе. Теперь дорогу освещал только дальний свет мощных фар.
Еще минут через десять (Игорь уже начал терять терпение; ему хотелось побыстрее приступить к работе) конусы лучей уперлись в массивные железные ворота, которые тут же открылись, едва машина к ним подъехала.
Территория за воротами также не была освещена, поэтому он, скорее, догадался, чем увидел, что они поехали куда-то вниз. «Что-то вроде подземного гаража», — подумал Кашинцев.
— Глаза закрыть? — спросил он Валерия Алексеевича.
— Не надо, — сказал тот. — Если потребуется, мы найдем способ очистить вашу память от ненужных воспоминаний.
— Ссс-мешно… — сказал Кашинцев. Губы стали вдруг непослушными. Похоже, до него только сейчас дошло, во что он ввязался.
«Впрочем, у меня не было выбора».
Валерий Алексеевич привел его в комнату без окон — большую, как актовый зал в родной школе.
— Хотите немного отдохнуть? Может быть, поспать? — спросил он Кашинцева.
— У меня есть время? — вопросом на вопрос ответил он.
— Нет. У нас, — подчеркнул Валерий Алексеевич, — времени нет. Но я хочу, чтобы у вас была свежая голова.
— Для этого мне надо выпить, — нашелся Кашинцев.
— Яблочный сок подойдет? — знак вопроса угадывался с трудом, интонация была скорее утвердительной.
— Да, неплохо.
— Располагайтесь, сейчас принесут все необходимые документы.
Кашинцев медленно пошел по залу, осматривая столы и стулья, стоявшие строго по линейке. Он даже нагнулся, чтобы проверить: может, они прикручены к полу? Оказалось, нет. Не прикручены. Просто их постоянно выравнивали.
«Как глупо люди проживают свою, одну-единственную, Богом дарованную жизнь! — подумалось Кашинцеву. — На что они ее тратят? На то, чтобы выравнивать в подземном бункере столы и стулья? Зачем? Все равно этого никто не видит. Ну, или почти никто.»
Он обернулся на Валерия Алексеевича. Подтянутый, стройный мужчина неопределенного возраста. Средних лет. Лицо — самое рядовое, абсолютно незапоминающееся. Он расценил взгляд Кашинцева по-своему: кивнул и, разлепив тонкие губы, коротко сказал: «Сейчас».
Дверь в дальнем конце зала открылась, и вошел еще один мужчина, без пиджака, в одной белой рубашке и темно-синем галстуке.
Мужчина нес железный ящик, какие бывают в банковских депозитариях. Он поставил ящик на стол и достал из кармана ключ на длинной цепочке.
Валерий Алексеевич подошел и расписался в какой-то толстой книжке, напоминавшей студенческий конспект. Только после этого мужчина отпер ящик и сразу же отступил на два шага.
Валерий Алексеевич кивнул, мужчина развернулся и тихо вышел.
Через пару минут он появился снова; на этот раз он катил перед собой столик с ноутбуком и проектором, под мышкой он держал свернутый в рулон экран.
Мужчина повесил экран на стену, настроил проектор, запустил ноутбук и, скрывая корпусом клавиатуру, ввел пароль. Кашинцев вспомнил, что в древности особо приближенным слугам отрезали язык, чтобы не разболтали тайны господина.
«Да… В общем-то, наверное, это правильно…»
— А сок? — напомнил он.
Ему хотелось услышать хоть слово от молчаливого сотрудника, убедиться, что он может говорить. Мужчина в рубашке посмотрел на Валерия Алексеевича.
— Яблочный, — уточнил тот.
Мужчина снова кивнул, вышел и вернулся с подносом, на котором стояли четыре разных пакета и два высоких стакана.
— Приступайте, Игорь Константинович.
Валерий Алексеевич выложил из железного ящика внушительную стопку документов.
— Здесь все, что вам может потребоваться.
Кашинцев прикинул объем текста: выходило не менее полутора тысяч страниц. «Ну что же? Чем труднее задача, тем больше кураж!» Он вытащил из кармана пачку сигарет, зажигалку и приступил к работе.
— Товарищ генерал! Вы уверены, что мы поступаем правильно?
Этот вопрос заставил Карлова оторваться от любимого занятия.
Он отложил в сторону лист бумаги с нарисованным на нем бегущим человечком и поднял взгляд на референта. Глаза его недобро сузились.
— Хотелось бы мне знать, — вкрадчиво начал Карлов (референт по собственному опыту знал, что ничего хорошего это не сулит), — с каких это пор ты стал таким деликатным?
— То есть?
— Вот эта вот формулировка? «Мы поступаем правильно?» Что это должно означать?
Референт пожал плечами.
— Я просто…
— Ты просто никак не можешь понять, что поступаю здесь я… А твое дело — выполнять приказы. Может, хочешь устроить дискуссию на тему: «Все ли приказы нужно выполнять?» Что ж, это вполне в духе времени. Но ты забываешь одну мелочь. Это не в духе генерала Карлова. Я все доступно излагаю?
Краска отхлынула с лица референта. Он вытянулся по стойке «смирно» — насколько возможно вытянуться, сидя на стуле.
— Так точно. Я только полагал…
— Я знаю, что ты полагал, — перебил его Карлов. — Что те двенадцать листов, которые лежат сейчас в моем сейфе, значительно ускорят и облегчат дело? Ведь так?
Референт кивнул.
Карлов покачал головой.
— Ты ни черта не понимаешь! — раздраженно продолжал он. — Чем меньше людей будут об этом знать, тем лучше! Да, мы в курсе, что есть такой выход. Если потребуется, никогда не поздно отключить рубильник. Но ведь это можно сделать и без посторонней помощи. Так что тут мы в советах не нуждаемся. Но пойдем на это только в самом крайнем случае, потому что два таких масштабных события несложно сопоставить, а сопоставив — прийти к определенным выводам.
Референт снова кивнул.
— Да, я согласен. Подобное совпадение демаскирует операцию.
— Именно! Так что пусть этот безумный Архимед предложит что-нибудь оригинальное. Если сможет…
— А вы думаете, сможет? — в голосе референта звучало сомнение.
— Понятия не имею. Я же не разбираюсь во всех этих генах и хромосомах. Я только знаю, что маленький кусочек картинки всегда можно убрать, и она не потеряет смысла.
— Ну-у-у…
— Хватит об этом! — оборвал Карлов. — Ты лучше думай, как нам найти Кудрявцева! И не забывай, что он — носитель. И не только вируса. Гораздо важнее, что он является носителем информации, представляющей государственную тайну! И наша задача…
Острием карандаша генерал начертил в воздухе воображаемый круг и проткнул его в центре. Уточнений не требовалось. Все и так было понятно.
Кашинцев читал уже около шести часов. Он ориентировался на электронные часы, показывавшие время в правом нижнем углу экрана ноутбука. Наверное, на улице уже рассвело, но он не мог увидеть это собственными глазами: в зале не было ни одного окна.
Перед Кашинцевым стояла чистая пепельница и новая пачка «Мальборо» — то и другое принес «немой» в синем галстуке, и Игорь понял, что где-то в зале находится камера наблюдения, может быть, и не одна.
Обстановка секретности действовала на него угнетающе. Он постарался расслабиться и не думать о том, что за каждым его движением пристально следят.
Документы, извлеченные из железного ящика, оказались отпечатанными в одном экземпляре; страницы были сшиты суровыми нитками в пачки и скреплены сургучными печатями; под каждой печатью стояла подпись ответственного за режим секретности.
В электронной памяти ноутбука Кашинцев нашел слайды, демонстрировавшие активацию вируса, а точнее — двух поверхностных белков-гликопротеинов: гемагглютинина и нейраминидазы. Эти белки отвечают за антигенные свойства вируса, именно они делают его опасным и даже смертельным.
С гемагглютинином Кашинцев разобрался довольно быстро. На соответствующем слайде была подробно прорисована структура белка.
Согласно классификации ВОЗ, принятой в 1980-м году, гемагглютинирующие антигены всех штаммов вируса гриппа типа А сгруппированы в 12 серотипов и обозначаются соответственно Н1-Н12.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Алена почувствовала, что запуталась.
— Подожди. А Леша?
Мать беззаботно махнула рукой.
— А Леше можно сказать и потом, когда дело будет уже сделано.
— То есть, — Алена оставила попытки разобраться в репликах. Теперь она просто злилась. — Ты хочешь, чтобы я повторила твою судьбу?
Мать всплеснула руками.
— А что в этом плохого? В чем ты меня можешь упрекнуть? Я, между прочим, и сама не пропала, и тебя на ноги поставила. А это не так-то просто — одинокой женщине!
— Так ты хочешь, чтобы я тоже была одинокой?
Повисло долгое молчание. Мать какое-то время вглядывалась в глаза дочери, потом недоуменно спросила:
— А при чем здесь это?
— Как? Ну ты же хочешь, чтобы я… — Алена осеклась. — Мама, а… о чем мы с тобой сейчас говорили?
Мать обиженно фыркнула.
— Ну вот! Дожили! Я только не понимаю, чем я заслужила подобное обращение! — она послюнявила кончик передника и аккуратно, чтобы не размазать тщательно наложенный макияж, вытерла несуществующую слезинку. — Я хочу, чтобы ты бросила свою дурацкую инфекцию, взяла у меня деньги и пошла в платную ординатуру по челюстно-лицевой хирургии! Стоматологи-хирурги, между прочим, очень неплохо зарабатывают. Ну, ты подумай: всего два года, и ты — специалист! А там…
Она что-то говорила и говорила, но Алена ее уже не слышала. Она облегченно вздохнула. «На этот раз пронесло… Что-то будет дальше…»
— Мам, а кого ты имела в виду, когда говорила, что «он мне тоже не поможет»?
Мать пожала плечами.
— Ну, этого твоего… Шефа-наставника. Как его там? Гарин, что ли? Если ты подцепишь какую-нибудь страшную болезнь, не думай, что он будет тебя лечить.
— А-а-а…
— А ты что имела в виду?
— Ничего, — Алена быстро выпила сок и, поблагодарив маму за вкусный завтрак, побежала в комнату одеваться.
Она оделась, торопливо накрасилась (времени оставалось не так уж и много) и вышла в прихожую.
— Мама, ты не знаешь, какая сегодня погода? Брать зонтик или нет?
— Не знаю, — подчеркнуто резко ответила мать. — Если бы ты, как я, работала стоматологом, тебя бы такие вопросы не интересовали, — сама она ездила на недорогой корейской иномарке с автоматической коробкой передач.
«Автомат» облегчал процесс передвижения по городу, а крыша над головой позволяла не задумываться о погоде.
— Я возьму твой, хорошо?
— Бери.
— Ну ладно, я пошла.
— Алена! — строго сказала мать.
Алена остановилась в дверях и обернулась.
— Что, мама?
— Алена… Мне кажется, ты чего-то недоговариваешь. У тебя что-то случилось?
«Ох… Шумахер на полной скорости миновал стартовую прямую и ушел на второй круг…»
— Ничего, мама. Извини, я тороплюсь на работу.
— Да какая это работа? — начала родительница, но Алена ее больше не слушала.
Тихо затворила за собой дверь и, не дожидаясь, когда придет лифт («она ведь может выйти на площадку и читать нотации здесь; с матушки станется!»), побежала вниз по лестнице.
С тех пор как Кашинцев приехал сюда, прошло несколько часов. Сюда… Он даже не знал толком, куда именно.
Раньше он нечасто бывал в Москве. Москва как город его совершенно не интересовала, прочно ассоциируясь с модно и ярко одетой, но не очень опрятной женщиной. Например, он был абсолютно убежден, что у этой прелестницы под изящной белой блузкой от Жан-Поля Готье — потные и небритые подмышки.
Родной Питер, напротив, представал перед его мысленным взором в образе изощренного и немного извращенного любовника, не совсем порядочного… в меру мерзавца… ну, как Микки Рурк в «Девяти с половиной неделях». Тонкий, вкрадчивый и неотразимый.
В Москву Кашинцев приезжал только на разнообразные конференции и симпозиумы. «Я ни разу не был на Красной площади!» — с гордостью заявлял он. С неменьшей откровенностью он мог бы добавить: «И не собираюсь!»
Насколько он понимал, «Волга» от Института биоорганической химии проехала через центр и устремилась куда-то на север. Ехали минут сорок, и фонарей на улицах постепенно становилось все меньше и меньше, пока они не пропали вовсе. Теперь дорогу освещал только дальний свет мощных фар.
Еще минут через десять (Игорь уже начал терять терпение; ему хотелось побыстрее приступить к работе) конусы лучей уперлись в массивные железные ворота, которые тут же открылись, едва машина к ним подъехала.
Территория за воротами также не была освещена, поэтому он, скорее, догадался, чем увидел, что они поехали куда-то вниз. «Что-то вроде подземного гаража», — подумал Кашинцев.
— Глаза закрыть? — спросил он Валерия Алексеевича.
— Не надо, — сказал тот. — Если потребуется, мы найдем способ очистить вашу память от ненужных воспоминаний.
— Ссс-мешно… — сказал Кашинцев. Губы стали вдруг непослушными. Похоже, до него только сейчас дошло, во что он ввязался.
«Впрочем, у меня не было выбора».
Валерий Алексеевич привел его в комнату без окон — большую, как актовый зал в родной школе.
— Хотите немного отдохнуть? Может быть, поспать? — спросил он Кашинцева.
— У меня есть время? — вопросом на вопрос ответил он.
— Нет. У нас, — подчеркнул Валерий Алексеевич, — времени нет. Но я хочу, чтобы у вас была свежая голова.
— Для этого мне надо выпить, — нашелся Кашинцев.
— Яблочный сок подойдет? — знак вопроса угадывался с трудом, интонация была скорее утвердительной.
— Да, неплохо.
— Располагайтесь, сейчас принесут все необходимые документы.
Кашинцев медленно пошел по залу, осматривая столы и стулья, стоявшие строго по линейке. Он даже нагнулся, чтобы проверить: может, они прикручены к полу? Оказалось, нет. Не прикручены. Просто их постоянно выравнивали.
«Как глупо люди проживают свою, одну-единственную, Богом дарованную жизнь! — подумалось Кашинцеву. — На что они ее тратят? На то, чтобы выравнивать в подземном бункере столы и стулья? Зачем? Все равно этого никто не видит. Ну, или почти никто.»
Он обернулся на Валерия Алексеевича. Подтянутый, стройный мужчина неопределенного возраста. Средних лет. Лицо — самое рядовое, абсолютно незапоминающееся. Он расценил взгляд Кашинцева по-своему: кивнул и, разлепив тонкие губы, коротко сказал: «Сейчас».
Дверь в дальнем конце зала открылась, и вошел еще один мужчина, без пиджака, в одной белой рубашке и темно-синем галстуке.
Мужчина нес железный ящик, какие бывают в банковских депозитариях. Он поставил ящик на стол и достал из кармана ключ на длинной цепочке.
Валерий Алексеевич подошел и расписался в какой-то толстой книжке, напоминавшей студенческий конспект. Только после этого мужчина отпер ящик и сразу же отступил на два шага.
Валерий Алексеевич кивнул, мужчина развернулся и тихо вышел.
Через пару минут он появился снова; на этот раз он катил перед собой столик с ноутбуком и проектором, под мышкой он держал свернутый в рулон экран.
Мужчина повесил экран на стену, настроил проектор, запустил ноутбук и, скрывая корпусом клавиатуру, ввел пароль. Кашинцев вспомнил, что в древности особо приближенным слугам отрезали язык, чтобы не разболтали тайны господина.
«Да… В общем-то, наверное, это правильно…»
— А сок? — напомнил он.
Ему хотелось услышать хоть слово от молчаливого сотрудника, убедиться, что он может говорить. Мужчина в рубашке посмотрел на Валерия Алексеевича.
— Яблочный, — уточнил тот.
Мужчина снова кивнул, вышел и вернулся с подносом, на котором стояли четыре разных пакета и два высоких стакана.
— Приступайте, Игорь Константинович.
Валерий Алексеевич выложил из железного ящика внушительную стопку документов.
— Здесь все, что вам может потребоваться.
Кашинцев прикинул объем текста: выходило не менее полутора тысяч страниц. «Ну что же? Чем труднее задача, тем больше кураж!» Он вытащил из кармана пачку сигарет, зажигалку и приступил к работе.
— Товарищ генерал! Вы уверены, что мы поступаем правильно?
Этот вопрос заставил Карлова оторваться от любимого занятия.
Он отложил в сторону лист бумаги с нарисованным на нем бегущим человечком и поднял взгляд на референта. Глаза его недобро сузились.
— Хотелось бы мне знать, — вкрадчиво начал Карлов (референт по собственному опыту знал, что ничего хорошего это не сулит), — с каких это пор ты стал таким деликатным?
— То есть?
— Вот эта вот формулировка? «Мы поступаем правильно?» Что это должно означать?
Референт пожал плечами.
— Я просто…
— Ты просто никак не можешь понять, что поступаю здесь я… А твое дело — выполнять приказы. Может, хочешь устроить дискуссию на тему: «Все ли приказы нужно выполнять?» Что ж, это вполне в духе времени. Но ты забываешь одну мелочь. Это не в духе генерала Карлова. Я все доступно излагаю?
Краска отхлынула с лица референта. Он вытянулся по стойке «смирно» — насколько возможно вытянуться, сидя на стуле.
— Так точно. Я только полагал…
— Я знаю, что ты полагал, — перебил его Карлов. — Что те двенадцать листов, которые лежат сейчас в моем сейфе, значительно ускорят и облегчат дело? Ведь так?
Референт кивнул.
Карлов покачал головой.
— Ты ни черта не понимаешь! — раздраженно продолжал он. — Чем меньше людей будут об этом знать, тем лучше! Да, мы в курсе, что есть такой выход. Если потребуется, никогда не поздно отключить рубильник. Но ведь это можно сделать и без посторонней помощи. Так что тут мы в советах не нуждаемся. Но пойдем на это только в самом крайнем случае, потому что два таких масштабных события несложно сопоставить, а сопоставив — прийти к определенным выводам.
Референт снова кивнул.
— Да, я согласен. Подобное совпадение демаскирует операцию.
— Именно! Так что пусть этот безумный Архимед предложит что-нибудь оригинальное. Если сможет…
— А вы думаете, сможет? — в голосе референта звучало сомнение.
— Понятия не имею. Я же не разбираюсь во всех этих генах и хромосомах. Я только знаю, что маленький кусочек картинки всегда можно убрать, и она не потеряет смысла.
— Ну-у-у…
— Хватит об этом! — оборвал Карлов. — Ты лучше думай, как нам найти Кудрявцева! И не забывай, что он — носитель. И не только вируса. Гораздо важнее, что он является носителем информации, представляющей государственную тайну! И наша задача…
Острием карандаша генерал начертил в воздухе воображаемый круг и проткнул его в центре. Уточнений не требовалось. Все и так было понятно.
Кашинцев читал уже около шести часов. Он ориентировался на электронные часы, показывавшие время в правом нижнем углу экрана ноутбука. Наверное, на улице уже рассвело, но он не мог увидеть это собственными глазами: в зале не было ни одного окна.
Перед Кашинцевым стояла чистая пепельница и новая пачка «Мальборо» — то и другое принес «немой» в синем галстуке, и Игорь понял, что где-то в зале находится камера наблюдения, может быть, и не одна.
Обстановка секретности действовала на него угнетающе. Он постарался расслабиться и не думать о том, что за каждым его движением пристально следят.
Документы, извлеченные из железного ящика, оказались отпечатанными в одном экземпляре; страницы были сшиты суровыми нитками в пачки и скреплены сургучными печатями; под каждой печатью стояла подпись ответственного за режим секретности.
В электронной памяти ноутбука Кашинцев нашел слайды, демонстрировавшие активацию вируса, а точнее — двух поверхностных белков-гликопротеинов: гемагглютинина и нейраминидазы. Эти белки отвечают за антигенные свойства вируса, именно они делают его опасным и даже смертельным.
С гемагглютинином Кашинцев разобрался довольно быстро. На соответствующем слайде была подробно прорисована структура белка.
Согласно классификации ВОЗ, принятой в 1980-м году, гемагглютинирующие антигены всех штаммов вируса гриппа типа А сгруппированы в 12 серотипов и обозначаются соответственно Н1-Н12.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37