А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


Да, Суторов сломался изнутри. А дети для него стали лишь внутренним оправданием. Даже теперь, когда он напомнил о дрессированной собаке, в его тоне прозвучали еле заметные нотки и восхищения, и даже некоего личного превосходства над Андреем, словно он, Суторов, слегка гордился тем, что причастен к этой не познанной им силе. И именно это насторожило и возмутило Андрея. Теперь он, пожалуй, раскаивался в своей жалости к Суторову.
– Ну что ж, собака – это придумано умно. Но это годится, когда драпаешь.
– Это ж почему? – недоверчиво и даже как бы обиженно спросил Суторов. Похоже, что, увидев следы немецких овчарок на руке Андрея, он признал его, младшего лейтенанта, за своего и даже позволил себе называть на «ты».
– А потому, что собаку можно научить идти по следу, можно научить травить людей или научить бегать назад в знакомые места. А вот вперед, туда, где она не бывала, ее не пошлешь. Не поймет, что от нее требуется…
Суторов пристально посмотрел на Андрея, потупился и вздохнул.
– Кстати, а если бы вашу собаку пристрелили на передовой?
– Не-а, – помотал головой Суторов. – На то и расчет. Русские вот так, запросто, собаку не убьют.
– Но вдруг бы убили? Или на мину напоролась? Как бы вы узнали, что ваше донесение получено?
– А нам дымами сигналили. Есть у них такие цветные дымы. Вот ими и просигналили. Дескать, дошла собачка. Что нужно – получено.
– Вот это умно. И я так понимаю, вы тоже дымами сигналили? И трассирующими?
– Точно. Когда подсобрали новые данные и срок у нас кончился, а захватить машину не удалось, дали знать, что просим открыть нам ворота. Для выхода.
– А как?
– Вот этого не знаю. Это Вальтер знал. Но, как я понимаю, переходить собирались в лощинке, перед которой жгли дым. Его, между прочим, тоже не с земли пускали, а с дерева. Подожгли шашку, постреляли – ив кусты.
– Кустов не боялись? В них ведь засады, – спросил Андрей, отмечая, что сигнальные дымы жгли правильно, следов не оставляли.
– Нет. Собачек-то у вас не имеется. – И опять в голосе Суторова прозвучал отголосок причастности к чужой, страшной силе.
Отголосок этот окончательно отторг Матюхина от шпиона. Он стал физически неприятен, и разговаривать с ним Андрей не только не хотел, а уже не мог.
Они сидели молча, и Суторов глухо спросил:
– Больше ничем не интересуетесь?
– Нет, – сухо ответил Андрей, и в глазах Суторова мелькнул страх – он, видимо, понял, что уже не нужен…
Безмолвный белесый младший лейтенант поднялся из-за стола, прошел к двери. И почти сейчас же в комнате появились конвойные. Суторов оглянулся, увидел автоматчиков и стал медленно, словно насильно отрываясь от табуретки, подниматься.
– Я пойду к своим, – сказал Андрей и, обогнув Суторова, вышел на двор.
Командующего армией разбудил звонок командующего фронтом. Точнее, разбудил-то командарма адъютант, и он сообщил, что его вызывает командующий фронтом. Сидя на кровати – высокой, с периной, с тремя большими и парой маленьких подушечек-думок, – командарм любил спать в тепле и на мягком, и, натягивая шаровары на бледные, чуть опухшие с ночи ноги, командарм сразу понял, что произошло нечто чрезвычайное.
Обычно командующий фронтом ложился спать под утро. В этом был свой резон. Верховный тоже работал по ночам, и командующие фронтами могли понадобиться ему каждую минуту. К середине ночи, когда прояснилась обстановка минувшего дня и, значит, намечались решения на следующий, штабисты, кроме дежурных, уже спали. А уж когда решения созрели, просыпались и штабы. Они и занимались их исполнением, а командующие фронтами в это время спали. Впрочем, никто не смел говорить вот так, грубо: командующий спит. Командующие могли только отдыхать.
Командарм же любил отдыхать ночью. С утра лучше думается и, как он говорил, быстрее бегается. И то, что его разбудили в неурочный час, не радовало.
Он немного знал, немного догадывался о той сложной и многоплановой борьбе мнений, которая шла в штабе фронта, а может быть, и выше. Разумеется, борьба эта не выливалась в стычки и споры. Она была подспудна, невидима, но она была. Ее ход отражался в донесениях, отчетах и сдержанных, тщательно обдумываемых докладах, а иногда и в осторожных беседах.
Суть ее заключалась в том, какую задачу и как должен выполнять фронт. Член Военного совета Добровольский поддерживал мнение командарма, считавшего, что наступательные действия в данный момент преждевременны. Противник имеет мощные резервы, а вверенная им армия такими резервами не располагает. Они, конечно, есть и не в пример прошлогоднему гораздо мощнее даже того, на что армия рассчитывала. Но… Но половина этих резервов в боях не участвовала, пополнение еще не обстреляно, не втянулось во фронтовую жизнь. Не слишком густо с боеприпасами для артиллерии. Маловато и авиации.
Командующий же фронтом считал, что в армиях всего достаточно, противник надломлен и его можно бить и гнать. В этом мнении его поддерживали и командующие некоторыми подчиненными ему армиями. Но вверху, может быть, в Генштабе, а может быть, и в Ставке Верховного, почему-то не принимали определенных решений, и командующий фронтом колебался.
Этот рассветный разговор должен многое прояснить. Командарм всунул ноги в шлепанцы и накинул китель. У телефона адъютант передал ему карту с оперативной обстановкой и шепнул:
– Изменений нет. Поиски разведчиков с обеих сторон. Инженерные работы.
Командарм взял трубку и сразу же услышал голос командующего. И это тоже насторожило. Обычно отвечал адъютант, и только спустя некоторое время трубку брал командующий.
– Топчетесь? – голос командующего фронтом прозвучал свежо и густо. Вероятно, получил нужные для него новости.
– Есть грех, товарищ генерал армии.
– Ты случайно, конечно, сводки противостоящего не слыхал?
– Нет.
– Ну, если и скрываешь, так утром узнаешь. Фрицы передали, что на юге развернулись упорные бои. Разумеешь?
– Разумею…
– Так вот смотрите там… А часам к двенадцати приезжай ко мне. У меня все.
– До свидания.
Командарм некоторое время держал телефонную трубку, потом медленно, словно нехотя, поднялся и прошел в свою комнату.
Безобидный и необязательный разговор нес в себе и солидный запас информации, и приказание, и, главное, требовал срочного осмысливания резко изменяющейся обстановки.
Это самое «топчетесь» и «смотрите там» могло обозначать и приказ на подготовку к возможному выполнению боевой задачи. А задача может быть одна – наступать. Значит, следовало немедленно соответственно сориентировать командиров соединений. И важен каждый час.
Фронт фронтом, а люди есть люди. В каждой части обязательно накапливаются какие-то недоработки, которые изо дня в день откладывались до лучших времен. Когда часть в обороне, а тем более в резерве, эти лучшие времена приближаются, и каждый спешит подремонтировать технику, обучить подчиненных, подвезти кое-что из снаряжения и боеприпасов. Да и отдохнуть тоже нужно. Вот почему, хотя в целом части и находились в боевой готовности, недоделок наверняка накопилось немало. И важно как можно быстрее их устранить, потому что сделать это завтра, может быть, и не удастся. Командующий фронтом, как опытный военачальник, именно поэтому и позвонил на рассвете – выгадывалось несколько часов.
И это очень хорошо.
Плохо другое. Поскольку наше наступление на юге (вот почему вверху не спешили, не торопили фронт! Бои местного значения сковывали резервы противника, держали его в напряжении, отвлекали от подготовки к отражению удара на юге. Только теперь стало понятным – все развивалось правильно!) началось недавно и противник наверняка еще не успел израсходовать свои резервы на этом направлении, здешние он не только будет беречь, но и приведет их в полную боевую готовность. Либо для отвлекающего контрудара на этом участке, либо, наоборот, в ожидании нашего удара, который может последовать для облегчения положения на юге. Выходит, нужно рассчитывать на тех, что стоят сейчас против фронта и, значит, армии. А они, эти противостоящие, уже насторожены своими сводками. Они тоже понимают, что к чему.
Плохо и третье. Наступление на юге наверняка отвлекло то, что накопила страна в своих резервах. Значит, на помощь из тыла рассчитывать нечего. (Вот почему так скупо подавались артиллерийские выстрелы! Их гнали на юг. Вот почему авиация почти не появляется – летчики берегут технику, не рассчитывая на пополнение) А соотношение сил пока что не радует. Есть преимущество в пехоте, но ее значительная часть еще не обстреляна. Правда, по данным разведки, в резервных частях противника пополнение пришло из Бельгии и Голландии. Там боевых действий не велось, следовательно, солдаты тоже не шибко обстреляны. В артиллерии преимущество солидное, но боеприпасы… В тапках соотношение, пожалуй, равное.
Впрочем, это как сказать. Резервная танковая дивизия эсэсовцев расположена так, что может выдвинуться на участки трех советских армий. И если она выдвинется к соседям, то появится преимущество и в танках. Но как их заставить выдвинуться?
Командарм разложил на столе переданную адъютантом карту, заново анализируя расстановку сил. Резервы врага, как им и положено, стояли вдоль железной дороги. Неподалеку проходила и рокада шоссе – вдоль линии фронта. Следовательно, пути переброски резервов отличные.
Командарм еще долго смотрел на карту, прикидывая направления своих ударов, рубежи накапливания резервов, оценивал свои дороги, потом вздохнул и вслух сказал:
– Теперь думай не думай, а начинать нужно, – подошел к двери и вызвал адъютанта. – В интервале пять – семь минут вызовите всех командиров соединений.
Потом он стал одеваться. Наматывая портянки на бледные ступни, на мгновение приостановился, вспоминая, когда последний раз загорал.
«Пожалуй… лет пять».
Когда разбудили первого командира дивизии, командарм был уже одет по форме. Не глядя на телефониста, словно с настольного телефона сняв с его рук трубку и привычно нажав клапан, он сразу зарокотал:
– Застоялись? Пора и честь знать! В тылах – курорты! Смотри, приеду, проверю… Ладно, не оправдывайся. Учти. Ка-ак следует учти! Что нового?
Еще некоторое время он слушал доклад комдива, понимая, что сейчас, спросонья тот говорит по подсказке или адъютанта, или дежурного по штабу, а сам гадает, чем объяснить такой звонок, такой тон да еще в такое время. И еще командарм думал о том, что и этот комдив, и другие его подчиненные через некоторое время поймут, что к чему, вызовут к телефонам, а может быть, и к себе, на командный пункт или в штаб, командиров полков и прикажут навести полный порядок, подтянуться и не забывать, что они на войне. Командиры полков начнут подтягивать подчиненных.
К тому времени в резервных частях уже пройдет подъем, а У стоящих на позициях – смена в подразделениях. Из траншей на отдых уйдут отстоявшие ночь, а вперед выдвинутся дежурные взводы: днем в обороне всегда спокойней, чем ночью. И все приведение армии в состояние боеготовности номер один, когда каждый готов к немедленным действиям, состоится более или менее скрытно.
Вот это важно – более или менее. Скрыть все от противника не удастся. Да и, возможно, не нужно. Пусть знает, что из создавшейся обстановки уже сделаны выводы.
Командарм отметил неожиданно родившееся определение: «создавшаяся обстановка», и оно ему понравилось. Обстановка именно создается.
Майор Лебедев проснулся оттого, что почувствовал себя здоровым. Он полежал, прислушался к тяжелому сопению соседа по палате – обыкновенной комнате-загородке в обыкновенной избе, – посмотрел в маленькое окошко. Там виднелись макушки подоконных цветов, кажется, мальв, а дальше – деревья. Тихие и как будто толстые от набравшей летнюю силу листвы.
Потом он прислушался к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20