Концом экспедиции было то, что они вынуждены были позорно возвращаться обратно той же дорогой.
— Другого пути нет, — настаивал Ламбэр.
Различные мысли проносились в голове Сеттона, мрачно смотревшего на тихое течение реки. В книгах подобные экспедиции кончались иначе! Цинтия будет смеяться! Ему теперь уже жутко становилось при этой мысли. А другой, этот вор, этот Сноу… Он тоже будет смеяться… Никаких алмазов, никакого золота, никакого потока! Мечта умерла. Перед ним была река. Лениво ползла она сотни миль и вытекала в море, где стояли пароходы, отправлявшиеся в Англию… в Лондон.
Он вскочил на ноги.
— Когда мы уезжаем? — спросил он.
— Уезжаем? — Ламбэр взглянул на него.
— Мы должны возвратиться тем же путем, каким пришли, — сказал юноша. — Лучше всего нам сейчас же отправиться в путь — носильщики бегут от нас, еще прошлой ночью двое ушли… У нас нет больше консервов, у нас осталось приблизительно по сто патронов на человека… Я предлагаю завтра на рассвете выступать! — закончил он с ноткой истерики в голосе.
Еще до восхода солнца маленькая экспедиция тронулась в обратный путь по направлению к морю.
Три дня их никто не беспокоил. На четвертый они натолкнулись на группу охотников племени К'Хасси, что было нежелательно, так как они надеялись пробраться через землю К'Хасси без серьезных конфликтов. Группа эта бросила охоту на слонов и начала более прибыльную охоту на людей. К счастью экспедиция успела достичь открытого места, где могла защищаться. На пятый день их проводник, который шел за носильщиками, разразился диким воплем. Сеттон и Уайтей отправились узнать в чем дело, и он им рассказал, что видел несколько чертей. Следующей ночью он схватил полено, подкрался к одному из носильщиков, с которым был в дружеских отношениях, и размозжил ему череп.
Сошедшего с ума проводника привязали к дереву.
— Что нам делать?! — злился Ламбэр. — Не можем же мы его оставить — он умрет с голоду или освободиться, что еще хуже!
Они оставили вопрос открытым до утра, и приставили к проводнику стражу.
Утром носильщиков собрали под предводительством нового проводника и караван тронулся в путь. Уайтей шел последним. Вдруг Ламбэр, идущий в середине колонны, услышал револьверный выстрел, через некоторое время второй. Он ужаснулся и стер пот со лба.
Вскоре Уайтей нагнал их. Он был бледен.
Ламбэр испуганно взглянул на него.
— Что ты сделал? — прошептал он.
— Вперед! Пошел вперед! — бросил тот. — Ты слишком много спрашиваешь! Я слишком хорошо знаю, что я сделал! Разве я мог допустить, чтобы он умер голодной смертью, а?
Они добрались до Алеби-ленд и раскинули здесь свой лагерь.
Тут-то и пришла Ламбэру в голову мысль, которую он пока никому не излагал, но тщательно взвешивал, молча шевеля распухшими губами.
Они находились в туземной деревне, население которой было по отношению к ним настроено дружелюбно, и потому они решили здесь отдохнуть три дня. Под вечер второго дня, когда они сидели у костра, Ламбэр изложил свой план.
— Вы представляете, дорогие спутники, навстречу чему мы идем? — спросил он.
Никто ему не ответил.
— Я иду навстречу банкротству так же как и ты, Уайтей! Сеттон готовится стать всеобщим посмешищем в Лондоне и, — добавил он, наблюдая реакцию на свои слова, — отдает на позор имя своего отца!
Он посмотрел на юношу и продолжал:
— Я и Уайтей учредили общество — выманили у публики деньги… Алмазные россыпи… Красочные проспекты и тому подобное… все хорошо обдумано!
Он заметил, как Уайтей задумчиво кивнул, а Сеттон смутился.
— Мы возвращаемся…
— Если мы возвратимся… — промычал Уайтей.
— Не болтай глупостей! — прикрикнул на него Ламбэр. — Конечно, мы возвратимся… самое трудное позади, нам не нужно больше защищаться. Мы приближаемся к цивилизации…
— Ну а дальше, дальше, — перебил его Уайтей, — что будет, когда мы возвратимся?
— Да, — сказал Ламбэр, — когда мы возвратимся, мы вынуждены будем сказать: «Леди и джентльмены, дело в том что…»
— Откровенно говоря… — подсказал Уайтей.
— Откровенно говоря… россыпи не существует…
— Увы, — развел руками Уайтей.
— Но, — оживился Ламбэр, — послушайте! Что нам мешает сказать, что мы открыли алмазную россыпь?! Мы можем изобрести поток… сделать из него высохшее русло… мы видели сотни мест, где в мокрое время года протекают ручейки! Что если мы, возвратившись назад, набьем карманы гранатами и нешлифованными алмазами… Я могу в Лондоне достать такие…
Глаза Уайтея сверкнули.
Но Сеттон стал возражать:
— Вы с ума сошли, Ламбэр! Неужели вы думаете, что по возвращении я стану лгать? Не воображаете ли вы, что я приму участие в таком обмане… и пожертвую именем и памятью отца? Вы с ума сошли!
Его спутники молча переглянулись.
Во время следующего перехода Сеттона свалил с ног приступ тропической малярии. Путешественники вынуждены были из-за этого непредвиденного инцидента разбить лагерь на берегу высохшей речушки.
Ламбэр и Уайтей ушли в заросли. Никто из них не проронил ни слова, но каждый догадывался, о чем думает другой.
— Ну? — сказал, наконец, Уайтей.
Ламбэр избегал его взгляда.
— Для нас это разорение… А если бы он был благоразумен, мы могли бы решить наши проблемы…
Снова наступило молчание.
— Что, ему плохо? — спросил вдруг Ламбэр. Уайтей пожал плечами.
— Не хуже, чем мне уже было дюжину раз. У него это первый приступ.
Затем снова наступило молчание, которое нарушил Уайтей.
— Мы его не можем нести — у нас остались только два носильщика, а до первой миссионерской станции осталось приблизительно пятьдесят миль…
Побродив еще по лесу, они молча возвратились в свой маленький лагерь, где метался в бреду Сеттон.
Ламбэр постоял рядом с ним, пошевелил губами и сказал:
— С ним нужно покончить, — он достал из кармана записную книжку. — Хотя мы и верим друг другу, но все же лучше пусть это будет черным по белому…
Он написал две записки одинакового содержания. Уайтей сперва колебался, но затем все-таки подписал…
…Уайтей разбудил чернокожего, который состоял при них переводчиком, а теперь и носильщиком.
— Вставай, — сказал он сердито, — возьми ружья, разбуди второго и — марш, только живей!
Через несколько минут маленький отряд уже шел по темной тропинке. Впереди — туземец с фонарем для защиты от диких зверей. Вдруг туземец остановился и обернулся к Ламбэру.
— Я не вижу молодого массу.
— Иди дальше, — ответил недовольно Уайтей. — Масса ведь скоро умрет.
Чернокожий двинулся дальше. В этой стране, где утром люди вставали здоровыми, а вечером их хоронили, смерть считалась обычным явлением.
Через три дня они достигли пограничной миссионерской станции, и гелиограф возвестил их прибытие наместнику Сандерсу.
Глава 14
Трехнедельный отдых, мягкие кровати, миссионерский стол и бритва сделали свое дело. Ламбэр почувствовал вкус к жизни. У него была очень удобная память, необычайно избирательная. На миссионерскую станцию прибыл, наконец, наместник, полновластный хозяин этого края — Сандерс. Он стал их расспрашивать, но ввиду изнуренного состояния участников экспедиции, он не потребовал от них подробного отчета и спокойно выслушал, что поток алмазов открыт, а из описания местности заключил, что это на британской земле… Он был разочарован, но не подавал виду.
Ни один человек, которому поручено стоять на страже благополучия туземцев, не может обрадоваться открытию во вверенной ему области драгоценных россыпей или рудников. Такие богатства всегда пахнут кровью.
На первый взгляд кажется странным, что наместник не потребовал тогда у Ламбэра и его компаньонов образчиков этой россыпи, но Сандерс был человеком простым, непритязательным, не встречавшим подобное в своей практике, и, откровенно говоря, не знавшим, что ему нужно было в таких случаях делать.
— Когда умер Сеттон? — спросил Сандерс, на что получил точный ответ.
— Где?
При этом вопросе они замялись и заявили, что это место находится в ста милях отсюда.
Сандерс быстро высчитал.
— Нет, гораздо ближе, — сказал он.
Они допустили возможность ошибки, и Сандерс, оставив вопрос открытым, не стал их больше расспрашивать, зная по собственному опыту, что память изнуренных людей ненадежна. Он расспросил носильщиков, но и у них не получил точного ответа.
— Масса, — начал проводник на своем наречии, — это было на одном месте, где близко друг от друга растут четыре дерева, два красных дерева и два каучуковых.
Так как леса Алеби-ленд главным образом состоят из красных и каучуковых деревьев, то наместник ничего определенного и не узнал.
Четырнадцать дней спустя они достигли маленького прибрежного городка, где находилась резиденция Сандерса.
Пережить в Центрально-Западной Африке одно разочарование за другим, возвратиться кое-как к исходной точке экспедиции, напрочь позабыв как о тяготах похода, так и о двух убийствах, переступить порог вполне комфортабельного дома и — оказаться вдруг лицом к лицу с человеком, о котором твердо знаешь, что он сидит в камере одной из тюрем Англии — о, это кого угодно лишит самообладания! Именно это произошло с двумя негодяями, когда они увидели Сноу в гостиной дома наместника.
Они молча посмотрели друг на друга, причем оба исследователя не обнаружили больше на лице Сноу его обычной лукавой улыбки. Он был совершенно серьезен.
— Что вы сделали с Сеттоном? — спокойно спросил он.
Они не ответили. Сноу повторил свой вопрос.
— Он умер, — ответил, наконец, Уайтей. — Он умер от лихорадки. Это очень печально, но умер…
Уайтея впервые в жизни охватил гнетущий страх. В голосе Сноу звучал какой-то непонятный повелительный тон, будто он вдруг взял на себя роль судьи. Ни Уайтей, ни Ламбэр никак не могли осознать, что человек, требующий у них объяснений, был тем же самым, которого они видели на вокзале в арестантском халате!
— Когда он умер?
Они ответили торопливо и одновременно.
— Кто его похоронил?
Снова они заговорили вместе.
— У вас ведь были с собой два туземца… Вы им ничего не сказали? Вы даже не приказали вырыть могилу?
— Мы сами его похоронили, — Ламбэр снова обрел дар речи, — потому что он был белым и мы тоже белые — понимаете?
— Понимаю.
Он достал со стола лист бумаги. Они увидели на нем набросок какой-то местности и угадали, что это место их изысканий.
— Покажите место, где вы его похоронили. — Сноу положил карту на стол.
— Нечего показывать! — к Ламбэру вернулось самообладание. — Сноу, что вы себе позволяете? Кто вы такой, черт вас возьми, что позволяете себе допрашивать нас? Какой-то беглый каторжник…
— Что это за разговор о каком-то алмазном поле? — продолжал Сноу свой допрос тем же бесстрастным тоном. — Правительству ничего неизвестно о таком поле — или потоке. Вы заявили наместнику, что нашли алмазное поле. Где оно?
— Пойди сам и поищи, — вскипел Уайтей, — наглец! Мы никого не расспрашивали, а пошли и нашли!
Он широко пошагал к выходу. На пороге обернулся и угрожающе бросил:
— Мы завтра покинем берег и первое, что мы сделаем по прибытии в цивилизованную гавань — это заявим о вас… поняли? Нечего арестантам шататься по британским владениям!
На лице Сноу заиграла улыбка.
— Мистер Уайтей! — сказал он мягко, — вы завтра не покинете берег. Пароход уйдет без вас.
— Вот как!
— Пароход уйдет без вас, — повторил он. — Без Уайтея и без Ламбэра.
— Что вы хотите этим сказать?
Сноу взял со стола карту и указывая на место, помеченное крестиком, сказал:
— Где-то здесь, вблизи высохшего русла реки умер человек. Я хочу иметь доказательства его смерти и знать все подробности, прежде чем я вас отпущу…
Каким-то необъяснимым инстинктом преступники всегда чувствуют, что перед ними — представитель власти.
— Что вы этим хотите сказать, мистер Сноу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Другого пути нет, — настаивал Ламбэр.
Различные мысли проносились в голове Сеттона, мрачно смотревшего на тихое течение реки. В книгах подобные экспедиции кончались иначе! Цинтия будет смеяться! Ему теперь уже жутко становилось при этой мысли. А другой, этот вор, этот Сноу… Он тоже будет смеяться… Никаких алмазов, никакого золота, никакого потока! Мечта умерла. Перед ним была река. Лениво ползла она сотни миль и вытекала в море, где стояли пароходы, отправлявшиеся в Англию… в Лондон.
Он вскочил на ноги.
— Когда мы уезжаем? — спросил он.
— Уезжаем? — Ламбэр взглянул на него.
— Мы должны возвратиться тем же путем, каким пришли, — сказал юноша. — Лучше всего нам сейчас же отправиться в путь — носильщики бегут от нас, еще прошлой ночью двое ушли… У нас нет больше консервов, у нас осталось приблизительно по сто патронов на человека… Я предлагаю завтра на рассвете выступать! — закончил он с ноткой истерики в голосе.
Еще до восхода солнца маленькая экспедиция тронулась в обратный путь по направлению к морю.
Три дня их никто не беспокоил. На четвертый они натолкнулись на группу охотников племени К'Хасси, что было нежелательно, так как они надеялись пробраться через землю К'Хасси без серьезных конфликтов. Группа эта бросила охоту на слонов и начала более прибыльную охоту на людей. К счастью экспедиция успела достичь открытого места, где могла защищаться. На пятый день их проводник, который шел за носильщиками, разразился диким воплем. Сеттон и Уайтей отправились узнать в чем дело, и он им рассказал, что видел несколько чертей. Следующей ночью он схватил полено, подкрался к одному из носильщиков, с которым был в дружеских отношениях, и размозжил ему череп.
Сошедшего с ума проводника привязали к дереву.
— Что нам делать?! — злился Ламбэр. — Не можем же мы его оставить — он умрет с голоду или освободиться, что еще хуже!
Они оставили вопрос открытым до утра, и приставили к проводнику стражу.
Утром носильщиков собрали под предводительством нового проводника и караван тронулся в путь. Уайтей шел последним. Вдруг Ламбэр, идущий в середине колонны, услышал револьверный выстрел, через некоторое время второй. Он ужаснулся и стер пот со лба.
Вскоре Уайтей нагнал их. Он был бледен.
Ламбэр испуганно взглянул на него.
— Что ты сделал? — прошептал он.
— Вперед! Пошел вперед! — бросил тот. — Ты слишком много спрашиваешь! Я слишком хорошо знаю, что я сделал! Разве я мог допустить, чтобы он умер голодной смертью, а?
Они добрались до Алеби-ленд и раскинули здесь свой лагерь.
Тут-то и пришла Ламбэру в голову мысль, которую он пока никому не излагал, но тщательно взвешивал, молча шевеля распухшими губами.
Они находились в туземной деревне, население которой было по отношению к ним настроено дружелюбно, и потому они решили здесь отдохнуть три дня. Под вечер второго дня, когда они сидели у костра, Ламбэр изложил свой план.
— Вы представляете, дорогие спутники, навстречу чему мы идем? — спросил он.
Никто ему не ответил.
— Я иду навстречу банкротству так же как и ты, Уайтей! Сеттон готовится стать всеобщим посмешищем в Лондоне и, — добавил он, наблюдая реакцию на свои слова, — отдает на позор имя своего отца!
Он посмотрел на юношу и продолжал:
— Я и Уайтей учредили общество — выманили у публики деньги… Алмазные россыпи… Красочные проспекты и тому подобное… все хорошо обдумано!
Он заметил, как Уайтей задумчиво кивнул, а Сеттон смутился.
— Мы возвращаемся…
— Если мы возвратимся… — промычал Уайтей.
— Не болтай глупостей! — прикрикнул на него Ламбэр. — Конечно, мы возвратимся… самое трудное позади, нам не нужно больше защищаться. Мы приближаемся к цивилизации…
— Ну а дальше, дальше, — перебил его Уайтей, — что будет, когда мы возвратимся?
— Да, — сказал Ламбэр, — когда мы возвратимся, мы вынуждены будем сказать: «Леди и джентльмены, дело в том что…»
— Откровенно говоря… — подсказал Уайтей.
— Откровенно говоря… россыпи не существует…
— Увы, — развел руками Уайтей.
— Но, — оживился Ламбэр, — послушайте! Что нам мешает сказать, что мы открыли алмазную россыпь?! Мы можем изобрести поток… сделать из него высохшее русло… мы видели сотни мест, где в мокрое время года протекают ручейки! Что если мы, возвратившись назад, набьем карманы гранатами и нешлифованными алмазами… Я могу в Лондоне достать такие…
Глаза Уайтея сверкнули.
Но Сеттон стал возражать:
— Вы с ума сошли, Ламбэр! Неужели вы думаете, что по возвращении я стану лгать? Не воображаете ли вы, что я приму участие в таком обмане… и пожертвую именем и памятью отца? Вы с ума сошли!
Его спутники молча переглянулись.
Во время следующего перехода Сеттона свалил с ног приступ тропической малярии. Путешественники вынуждены были из-за этого непредвиденного инцидента разбить лагерь на берегу высохшей речушки.
Ламбэр и Уайтей ушли в заросли. Никто из них не проронил ни слова, но каждый догадывался, о чем думает другой.
— Ну? — сказал, наконец, Уайтей.
Ламбэр избегал его взгляда.
— Для нас это разорение… А если бы он был благоразумен, мы могли бы решить наши проблемы…
Снова наступило молчание.
— Что, ему плохо? — спросил вдруг Ламбэр. Уайтей пожал плечами.
— Не хуже, чем мне уже было дюжину раз. У него это первый приступ.
Затем снова наступило молчание, которое нарушил Уайтей.
— Мы его не можем нести — у нас остались только два носильщика, а до первой миссионерской станции осталось приблизительно пятьдесят миль…
Побродив еще по лесу, они молча возвратились в свой маленький лагерь, где метался в бреду Сеттон.
Ламбэр постоял рядом с ним, пошевелил губами и сказал:
— С ним нужно покончить, — он достал из кармана записную книжку. — Хотя мы и верим друг другу, но все же лучше пусть это будет черным по белому…
Он написал две записки одинакового содержания. Уайтей сперва колебался, но затем все-таки подписал…
…Уайтей разбудил чернокожего, который состоял при них переводчиком, а теперь и носильщиком.
— Вставай, — сказал он сердито, — возьми ружья, разбуди второго и — марш, только живей!
Через несколько минут маленький отряд уже шел по темной тропинке. Впереди — туземец с фонарем для защиты от диких зверей. Вдруг туземец остановился и обернулся к Ламбэру.
— Я не вижу молодого массу.
— Иди дальше, — ответил недовольно Уайтей. — Масса ведь скоро умрет.
Чернокожий двинулся дальше. В этой стране, где утром люди вставали здоровыми, а вечером их хоронили, смерть считалась обычным явлением.
Через три дня они достигли пограничной миссионерской станции, и гелиограф возвестил их прибытие наместнику Сандерсу.
Глава 14
Трехнедельный отдых, мягкие кровати, миссионерский стол и бритва сделали свое дело. Ламбэр почувствовал вкус к жизни. У него была очень удобная память, необычайно избирательная. На миссионерскую станцию прибыл, наконец, наместник, полновластный хозяин этого края — Сандерс. Он стал их расспрашивать, но ввиду изнуренного состояния участников экспедиции, он не потребовал от них подробного отчета и спокойно выслушал, что поток алмазов открыт, а из описания местности заключил, что это на британской земле… Он был разочарован, но не подавал виду.
Ни один человек, которому поручено стоять на страже благополучия туземцев, не может обрадоваться открытию во вверенной ему области драгоценных россыпей или рудников. Такие богатства всегда пахнут кровью.
На первый взгляд кажется странным, что наместник не потребовал тогда у Ламбэра и его компаньонов образчиков этой россыпи, но Сандерс был человеком простым, непритязательным, не встречавшим подобное в своей практике, и, откровенно говоря, не знавшим, что ему нужно было в таких случаях делать.
— Когда умер Сеттон? — спросил Сандерс, на что получил точный ответ.
— Где?
При этом вопросе они замялись и заявили, что это место находится в ста милях отсюда.
Сандерс быстро высчитал.
— Нет, гораздо ближе, — сказал он.
Они допустили возможность ошибки, и Сандерс, оставив вопрос открытым, не стал их больше расспрашивать, зная по собственному опыту, что память изнуренных людей ненадежна. Он расспросил носильщиков, но и у них не получил точного ответа.
— Масса, — начал проводник на своем наречии, — это было на одном месте, где близко друг от друга растут четыре дерева, два красных дерева и два каучуковых.
Так как леса Алеби-ленд главным образом состоят из красных и каучуковых деревьев, то наместник ничего определенного и не узнал.
Четырнадцать дней спустя они достигли маленького прибрежного городка, где находилась резиденция Сандерса.
Пережить в Центрально-Западной Африке одно разочарование за другим, возвратиться кое-как к исходной точке экспедиции, напрочь позабыв как о тяготах похода, так и о двух убийствах, переступить порог вполне комфортабельного дома и — оказаться вдруг лицом к лицу с человеком, о котором твердо знаешь, что он сидит в камере одной из тюрем Англии — о, это кого угодно лишит самообладания! Именно это произошло с двумя негодяями, когда они увидели Сноу в гостиной дома наместника.
Они молча посмотрели друг на друга, причем оба исследователя не обнаружили больше на лице Сноу его обычной лукавой улыбки. Он был совершенно серьезен.
— Что вы сделали с Сеттоном? — спокойно спросил он.
Они не ответили. Сноу повторил свой вопрос.
— Он умер, — ответил, наконец, Уайтей. — Он умер от лихорадки. Это очень печально, но умер…
Уайтея впервые в жизни охватил гнетущий страх. В голосе Сноу звучал какой-то непонятный повелительный тон, будто он вдруг взял на себя роль судьи. Ни Уайтей, ни Ламбэр никак не могли осознать, что человек, требующий у них объяснений, был тем же самым, которого они видели на вокзале в арестантском халате!
— Когда он умер?
Они ответили торопливо и одновременно.
— Кто его похоронил?
Снова они заговорили вместе.
— У вас ведь были с собой два туземца… Вы им ничего не сказали? Вы даже не приказали вырыть могилу?
— Мы сами его похоронили, — Ламбэр снова обрел дар речи, — потому что он был белым и мы тоже белые — понимаете?
— Понимаю.
Он достал со стола лист бумаги. Они увидели на нем набросок какой-то местности и угадали, что это место их изысканий.
— Покажите место, где вы его похоронили. — Сноу положил карту на стол.
— Нечего показывать! — к Ламбэру вернулось самообладание. — Сноу, что вы себе позволяете? Кто вы такой, черт вас возьми, что позволяете себе допрашивать нас? Какой-то беглый каторжник…
— Что это за разговор о каком-то алмазном поле? — продолжал Сноу свой допрос тем же бесстрастным тоном. — Правительству ничего неизвестно о таком поле — или потоке. Вы заявили наместнику, что нашли алмазное поле. Где оно?
— Пойди сам и поищи, — вскипел Уайтей, — наглец! Мы никого не расспрашивали, а пошли и нашли!
Он широко пошагал к выходу. На пороге обернулся и угрожающе бросил:
— Мы завтра покинем берег и первое, что мы сделаем по прибытии в цивилизованную гавань — это заявим о вас… поняли? Нечего арестантам шататься по британским владениям!
На лице Сноу заиграла улыбка.
— Мистер Уайтей! — сказал он мягко, — вы завтра не покинете берег. Пароход уйдет без вас.
— Вот как!
— Пароход уйдет без вас, — повторил он. — Без Уайтея и без Ламбэра.
— Что вы хотите этим сказать?
Сноу взял со стола карту и указывая на место, помеченное крестиком, сказал:
— Где-то здесь, вблизи высохшего русла реки умер человек. Я хочу иметь доказательства его смерти и знать все подробности, прежде чем я вас отпущу…
Каким-то необъяснимым инстинктом преступники всегда чувствуют, что перед ними — представитель власти.
— Что вы этим хотите сказать, мистер Сноу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19