Большинство присяжных сидели прямо и неподвижно, как на семейной фотографии. Среди них были'две женщины.
Гэллоуэй не сразу понял, почему судья встает и, что-то невнятно бормоча, надевает шляпу. Оказалось, объявляется новый перерыв на целый час, чтобы все успели подкрепиться. Только присяжные да свидетели, не успевшие еще предстать перед судом, не имели права покидать помещение.
К Дейву подошел адвокат.
— Полагаю, уговаривать вас, чтобы вы не приходили на вечернее заседание, бесполезно?
Гэллоуэй кивнул. С какой стати ему пропускать заседание, на котором он увидит Бена, побудет рядом с ним?
— Сначала заслушают обоих психиатров. Если их показания не слишком затянутся, есть шашс, что окружной прокурор еще сегодня произнесет обвинительную речь, а может быть, успею выступить и я тогда вечером все кончится.
Дейв промолчал. Теперь ему.казалось, Что все происходящее не имеет к нему никакого отношения. Сына вывели из зала суда, поэтому он тоже решился уйти и проглотил сандвич в ресторане, похожем на кафетерий «Пере кусим у Мака». Здесь оказалась почти вся публика из зала суда, но на него никто не обращал внимания, только механик подошел, пожал руку и сказал:
— Ну и жарища в суде!
Один из псахиатров, пожилой, говорил с иностранным акцентом, второй выглядел помоложе. Уилбер Лейн лез вон из кожи и, задавая врачам вопросы, употреблял множество специальных терминов; заметно было, что он привык ими оперировать.
Несколько раз Дейв чувствовал на себе взгляд судьи, но скорее всего это было чистой случайностью: судья часами сидит лицом к публике — надо же ему куда-то смотреть! Объявили последний перерыв, всего на несколько минут, и Бена с Лилиан не стали уводить из зала. Воспользовавшись этим,, Изабелла Хоукинс подошла поговорить с дочерью; полицейский не стал ей мешать. Дейв не смел приблизиться к сыну: боялся, что тому это придется не по душе. А Дейву так хотелось, чтобы Бен взглянул на отца, увидел, какие в нем произошли перемены.
Окружной прокурор монотонно говорил минут двадцать. Потом настала очередь Кэвено — его выступление оказалось еще короче. И наконец взял слово Уилбер Лейн.Присяжные совещались меньше получаса. Перед самым их возвращением ввели Бена и Лилиан — оба по-Прежнему не падали духом, а Лилиан даже помахала рукой кому-то, в за.де.
Минут через цять все было кончено. Присяжные единогласно признаки подсудимых виновными: Бена Гэл-лоуэя — в убийстве при отягчающих обстоятельствах, Лилиан Хоукинс— в соучастии — и передали их дело в ведение верховного суда округа.
Во время чтения приговора Дейв напряженно впивался взглядом ,в лицо сына. Он был почти уверен, что подметил, как у Бена легонько дрогнули губы и ноздри, но через секунду он опять заулыбался и обернулся к Лилиан, а она улыбнулась ему в ответ.'
На отца он не смотрел. В наступившей суматохе Дейв попытался попасться ему на глаза, но его оттерли в сторону, а потом он и вовсе потерял сына из виду Тут до его сознания, дошел голос Лсйна, который с обидой говорил ему:
— Я сделал все, что в человеческих силах. Он сам этого добивалей.
Гэллоуэй не сердился на него. Лейн ему не нравился, как не нравился . Масселмен, но никаких личных претензий к адвокату у него не было.
— Благодарю вас, сэр,— вежливо сказал он Лейну Удивленный его мягкостью, адвокат продолжал:
— Верховный суд соберется не. раньше чем через месяц. Может быть, за это время мне удастся вооружиться новыми аргументами.
Обмениваясь с адвокатом рукопожатием, Дейв безотчетно улыбнулся ему тою же улыбкой, которая весь день не сходила с лица его сына.На улице светило солнце. Механик повел парикмахера и старую м-с Пинч к своей машине.Через День в обычное время он открыл свою мастерскую, в субботу пошел к Мьюзеку, ничего ему не рассказывал, смотрел на бейсболистов, освещенных лучами заката, потом играл со столяром в кости, а тот, как всегда, попыхивал своей чиненой трубкой.
Видимо, такое же ощущение испытывают первое время вдовцы — Дейв то оборачивался, чтобы заговорить с Беном, то нетерпеливо взглядывал на часы, удивляясь, почему сын запаздывает домой, а однажды утром поймал себя на том, что жарит яичницу на двоих.
Однако это быстро прошло. Бен по-прежнему был с ним: не только дома, но и в мастерской, на улице — повсюду, куда бы он ни пошел, но Гэллоуэй уже не так мучительно нуждался в его физическом присутствии.
Может быть, совершившиеся в Дейвё перемены начались задолго до сессии суда или. даже в тот субботний вечер, когда, сидя в зеленом кресле, он ждал Бена и ещё не до конца верил в то, что произошло? А может, все началось еще раньше?
Он наблюдал за сыном всю жизнь, но так ничего и не понял, пока не увидел его, беспечного, усмехающегося, на скамье подсудимых. Как-то посреди недели Дейв повесил утром на стеклянную дверь табличку и отправился в мастерскую к Мьюзеку. Смущаясь, словно речь шла о заветной тайне, он вытащил из конверта три фотографии. У —Не сделаете ли- мне рамку для этих трех снимков?— сказал он, выложив их по порядку на верстак.— Совсем простую: тонкую, деревянную, без лака. На первой фотографии был его отец в возрасте тридцати восьми лет, точно такой, каким Дейв его запомнил: усы подчеркивают чуть насмешливое выражение лица. Вторая запечатлела самого Гэллоуэя, когда он, двадцати-
двухлетний, только что поступил на завод в Уотербери. Шея у него на этом снимке худая и длинная, не то что сейчас. Дейв снят в полупрофиль, уголки рта слегка приподняты. С третьего фото смотрят Бен, снимок сделан месяц назад кем-то из его приятелей. Та же худая шея, сигарета во рту: это первая фотография, на которой Бен курит.
В тот же день к вечеру Мьюзек принес рамку,и Дейв сразу повесил ее на стену. Ему казалось, что в этих трех портретах кроется объяснение всего, что произошло, но в тб же время он: чувствовал: это объяснение понятно ему одному, и попытайся он поделиться своими ощущениями с другими, скажем с тем же Уилбером Лейком,—ответом ;ему будет лишъ недоумение.
И все-таки во взглядах троих мужчин угадывается одна и та же подспудная, тайная жизнь. Все трое смотрят робко, чуть ли не покорно, но одинаково приподнятые уголки рта свидетельствуют о потаенном бунте.
Они все трое — одной породы, нет у них ничего общего с такими, как Лейн, и Масселмен, и мать Дейва. Ему представлялось, что все люди в мире делятся на два сорта: одни покоряются, другие — нет. Еще в детстве он образно делил человечество на тех, кого секут, и тех, кто сечет.
Отец Дейва всю жизнь гнул шею, лез из кожи вон, добиваясь банковских ссуд; он и умер-то в вестибюле банка. Вполне возможно, что эта ирония судьбы вызвала у него перед смертью ту же усмешку.
Но у отца тоже был в жизни поступок, отдававший бунтом: до конца дней он платился за него; годы прошли, а мать все поминала отцовскую выходку, бросая Дейву:
— Настоящий Гэллоуэй, весь в их породу!
А случилось это еще до рождения Дейва. Никто, кроме отца, не знает, что там произошло на самом деле. Просто как-то вечером, 4 июля, он не пришел домой. Мать звонила в клуб, друзьям — никто ничего не знал. Отец вернулся в восемь утра и попытался незаметно проскользнуть к себе в спальню: видимо, надеялся смыть с воротника рубашки следы губной помады.
Всю жизнь его попрекали тем случаем, а он только голову опускал. И все-таки Дейв убежден, что отец не жалел о том, что произошло. Когда мать принималась его пилить, отец, быв.ало, украдкой подмигивал Дейву, словно ребенок уже мог его понять.
Не потому ли ни дня не проходило у отца без нескольких порций виски — он не пьянел от них, просто они чуть-чуть сдвигали реальность. Дейв никогда не пил. Он жил помаленьку, не слишком много требуя от жизни, но был и у него свой бунт, пожалуй, более яростный, чем у отца. Женившись на Рут,
он бросил вызов, не зная толком, против кого и чего восстает,— он бунтовал против всего света, против всех Масселменов и Лейнов мира.Он нарочно выбрал ее — такую. А возьми он ее с панели, было бы еще лучше.
Когда-нибудь он смог бы рассказать Бену о виргинском бунте отца, но о своем, увы,— никогда. Кто знает, может быть, сын со временем поймет сам?И когда Дейв всматривался в младенческое еще лицо сына, не искал ли он у него в глазах примет и предвестий того же мятежа? Тогда он этого боялся. Ему почти не хотелось, чтобы сын оказался не таким, как он сам.
Но у Бена тот же взгляд, что у них с отцом и у всех людей их породы. Некоторым, правда, удается подавить в себе протест, не дать, ему пробиться на поверхность. Другие бунтуют.О Бене судили два психиатра, но откуда им было знать, что дед его раз в жизни провел ночь вне дома, а отец женился на девке, которая переспала со всеми его приятелями! В шестнадцать лет Бен ощутил потребность поставить завершающую точку.
Не случайно Дейв поместил все три фотографии в общую рамку. Трое мужчин оказались едины. Каждый из них, в некотором смысле, был этапом общей эволюции.И прежде редкий день проходил у Гэллоуэя без мыслей об отце. А теперь отец постоянно присутствовал в доме, почти так же, как Бен.
Мать не написала Дейву, не приехала к нему. Она наверняка узнала о случившемся из газет. Возможно, сказала своему Масселмену:
— Я всегда говорила, что добром это не кончится!
Что правда, то правда. Уилбер Лейн тоже заранее предупреждал, что Бена признают виновным и передадут его дело в верховный суд. Эти люди всегда кругом правы.
Отныне цикл завершен. Дейв по привычке работал, так же педантично открывал и закрывал мастерскую, убирал на ночь с витрины, в сейф часы и украшения, делал покупки в универмаге «Первый национальный» и готовил себе дома еду.
Жители городка уже утолили своё любопытство... Иногда Гэллоуэй вызывал их удивление, а может быть, и негодование, когда заговаривал с ними о своем Бене.
как будто ничего не случилось. Куда бы он ни шел, чем бы ни занимался, Беи всегда был с ним.
За весь месяц не выпало ни капли дождя, и мужчины ходили без пиджаков. Из полиции доставили пикап, и при надобности Дейв в нем ездил.
Уилбер Лейн на один день приезжал в Эвертон, беседовал с учителями, приятелями Бена, продавцами, но к Дейву заглянул только мельком.
— На будущую среду назначен суд.
— Как там Бен? Адвокат нахмурился.
— К сожалению, все такой же!
На этот раз дело было обставлено куда внушительней. Суд заседал три дня. Дейв остановился в том же номере с обоями в темно-зеленую полосу. Гостиница ломилась от постояльцев. Из Нью-Йорка и других, городов понаехала толпа репортеров; кроме фотографов, явились кино-и телеоператоры. Судья на первом же заседании запретил вносить фотоаппараты и кинокамеры в зал суда., поэтому вся эта техника валялась в вестибюле, в коридорах, а также в холле гостиницы, где остановилось большинство свидетелей.
Бен не похудел и даже казался не таким угловатым, как раньше. Весь первый день Дейву снова пришлось просидеть взаперти в комнате для свидетелей. Он твердо решил, что при малейшей возможности попытается высказать, пусть для одного Бена, то, что понял в последнее время. Пусть не всё, но хотя бы самое главное. Ле-йну о своем намерении он не обмолвился ни словом.
Вероятно, адвокат все же что-то заподозрил: он задал Гэллоуэю всего несколько невинных, вопросов, прерывая его при каждой попытке ответить подробнее.И только уже покидая место для свидетелей, Дейв успел, торопливо проговорить:
— Я заодно с сыном.
Никто, ничего не понял. Ему даже показалось, что от его слов всем в зале стало неловко, словно он допустил бестактность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Гэллоуэй не сразу понял, почему судья встает и, что-то невнятно бормоча, надевает шляпу. Оказалось, объявляется новый перерыв на целый час, чтобы все успели подкрепиться. Только присяжные да свидетели, не успевшие еще предстать перед судом, не имели права покидать помещение.
К Дейву подошел адвокат.
— Полагаю, уговаривать вас, чтобы вы не приходили на вечернее заседание, бесполезно?
Гэллоуэй кивнул. С какой стати ему пропускать заседание, на котором он увидит Бена, побудет рядом с ним?
— Сначала заслушают обоих психиатров. Если их показания не слишком затянутся, есть шашс, что окружной прокурор еще сегодня произнесет обвинительную речь, а может быть, успею выступить и я тогда вечером все кончится.
Дейв промолчал. Теперь ему.казалось, Что все происходящее не имеет к нему никакого отношения. Сына вывели из зала суда, поэтому он тоже решился уйти и проглотил сандвич в ресторане, похожем на кафетерий «Пере кусим у Мака». Здесь оказалась почти вся публика из зала суда, но на него никто не обращал внимания, только механик подошел, пожал руку и сказал:
— Ну и жарища в суде!
Один из псахиатров, пожилой, говорил с иностранным акцентом, второй выглядел помоложе. Уилбер Лейн лез вон из кожи и, задавая врачам вопросы, употреблял множество специальных терминов; заметно было, что он привык ими оперировать.
Несколько раз Дейв чувствовал на себе взгляд судьи, но скорее всего это было чистой случайностью: судья часами сидит лицом к публике — надо же ему куда-то смотреть! Объявили последний перерыв, всего на несколько минут, и Бена с Лилиан не стали уводить из зала. Воспользовавшись этим,, Изабелла Хоукинс подошла поговорить с дочерью; полицейский не стал ей мешать. Дейв не смел приблизиться к сыну: боялся, что тому это придется не по душе. А Дейву так хотелось, чтобы Бен взглянул на отца, увидел, какие в нем произошли перемены.
Окружной прокурор монотонно говорил минут двадцать. Потом настала очередь Кэвено — его выступление оказалось еще короче. И наконец взял слово Уилбер Лейн.Присяжные совещались меньше получаса. Перед самым их возвращением ввели Бена и Лилиан — оба по-Прежнему не падали духом, а Лилиан даже помахала рукой кому-то, в за.де.
Минут через цять все было кончено. Присяжные единогласно признаки подсудимых виновными: Бена Гэл-лоуэя — в убийстве при отягчающих обстоятельствах, Лилиан Хоукинс— в соучастии — и передали их дело в ведение верховного суда округа.
Во время чтения приговора Дейв напряженно впивался взглядом ,в лицо сына. Он был почти уверен, что подметил, как у Бена легонько дрогнули губы и ноздри, но через секунду он опять заулыбался и обернулся к Лилиан, а она улыбнулась ему в ответ.'
На отца он не смотрел. В наступившей суматохе Дейв попытался попасться ему на глаза, но его оттерли в сторону, а потом он и вовсе потерял сына из виду Тут до его сознания, дошел голос Лсйна, который с обидой говорил ему:
— Я сделал все, что в человеческих силах. Он сам этого добивалей.
Гэллоуэй не сердился на него. Лейн ему не нравился, как не нравился . Масселмен, но никаких личных претензий к адвокату у него не было.
— Благодарю вас, сэр,— вежливо сказал он Лейну Удивленный его мягкостью, адвокат продолжал:
— Верховный суд соберется не. раньше чем через месяц. Может быть, за это время мне удастся вооружиться новыми аргументами.
Обмениваясь с адвокатом рукопожатием, Дейв безотчетно улыбнулся ему тою же улыбкой, которая весь день не сходила с лица его сына.На улице светило солнце. Механик повел парикмахера и старую м-с Пинч к своей машине.Через День в обычное время он открыл свою мастерскую, в субботу пошел к Мьюзеку, ничего ему не рассказывал, смотрел на бейсболистов, освещенных лучами заката, потом играл со столяром в кости, а тот, как всегда, попыхивал своей чиненой трубкой.
Видимо, такое же ощущение испытывают первое время вдовцы — Дейв то оборачивался, чтобы заговорить с Беном, то нетерпеливо взглядывал на часы, удивляясь, почему сын запаздывает домой, а однажды утром поймал себя на том, что жарит яичницу на двоих.
Однако это быстро прошло. Бен по-прежнему был с ним: не только дома, но и в мастерской, на улице — повсюду, куда бы он ни пошел, но Гэллоуэй уже не так мучительно нуждался в его физическом присутствии.
Может быть, совершившиеся в Дейвё перемены начались задолго до сессии суда или. даже в тот субботний вечер, когда, сидя в зеленом кресле, он ждал Бена и ещё не до конца верил в то, что произошло? А может, все началось еще раньше?
Он наблюдал за сыном всю жизнь, но так ничего и не понял, пока не увидел его, беспечного, усмехающегося, на скамье подсудимых. Как-то посреди недели Дейв повесил утром на стеклянную дверь табличку и отправился в мастерскую к Мьюзеку. Смущаясь, словно речь шла о заветной тайне, он вытащил из конверта три фотографии. У —Не сделаете ли- мне рамку для этих трех снимков?— сказал он, выложив их по порядку на верстак.— Совсем простую: тонкую, деревянную, без лака. На первой фотографии был его отец в возрасте тридцати восьми лет, точно такой, каким Дейв его запомнил: усы подчеркивают чуть насмешливое выражение лица. Вторая запечатлела самого Гэллоуэя, когда он, двадцати-
двухлетний, только что поступил на завод в Уотербери. Шея у него на этом снимке худая и длинная, не то что сейчас. Дейв снят в полупрофиль, уголки рта слегка приподняты. С третьего фото смотрят Бен, снимок сделан месяц назад кем-то из его приятелей. Та же худая шея, сигарета во рту: это первая фотография, на которой Бен курит.
В тот же день к вечеру Мьюзек принес рамку,и Дейв сразу повесил ее на стену. Ему казалось, что в этих трех портретах кроется объяснение всего, что произошло, но в тб же время он: чувствовал: это объяснение понятно ему одному, и попытайся он поделиться своими ощущениями с другими, скажем с тем же Уилбером Лейком,—ответом ;ему будет лишъ недоумение.
И все-таки во взглядах троих мужчин угадывается одна и та же подспудная, тайная жизнь. Все трое смотрят робко, чуть ли не покорно, но одинаково приподнятые уголки рта свидетельствуют о потаенном бунте.
Они все трое — одной породы, нет у них ничего общего с такими, как Лейн, и Масселмен, и мать Дейва. Ему представлялось, что все люди в мире делятся на два сорта: одни покоряются, другие — нет. Еще в детстве он образно делил человечество на тех, кого секут, и тех, кто сечет.
Отец Дейва всю жизнь гнул шею, лез из кожи вон, добиваясь банковских ссуд; он и умер-то в вестибюле банка. Вполне возможно, что эта ирония судьбы вызвала у него перед смертью ту же усмешку.
Но у отца тоже был в жизни поступок, отдававший бунтом: до конца дней он платился за него; годы прошли, а мать все поминала отцовскую выходку, бросая Дейву:
— Настоящий Гэллоуэй, весь в их породу!
А случилось это еще до рождения Дейва. Никто, кроме отца, не знает, что там произошло на самом деле. Просто как-то вечером, 4 июля, он не пришел домой. Мать звонила в клуб, друзьям — никто ничего не знал. Отец вернулся в восемь утра и попытался незаметно проскользнуть к себе в спальню: видимо, надеялся смыть с воротника рубашки следы губной помады.
Всю жизнь его попрекали тем случаем, а он только голову опускал. И все-таки Дейв убежден, что отец не жалел о том, что произошло. Когда мать принималась его пилить, отец, быв.ало, украдкой подмигивал Дейву, словно ребенок уже мог его понять.
Не потому ли ни дня не проходило у отца без нескольких порций виски — он не пьянел от них, просто они чуть-чуть сдвигали реальность. Дейв никогда не пил. Он жил помаленьку, не слишком много требуя от жизни, но был и у него свой бунт, пожалуй, более яростный, чем у отца. Женившись на Рут,
он бросил вызов, не зная толком, против кого и чего восстает,— он бунтовал против всего света, против всех Масселменов и Лейнов мира.Он нарочно выбрал ее — такую. А возьми он ее с панели, было бы еще лучше.
Когда-нибудь он смог бы рассказать Бену о виргинском бунте отца, но о своем, увы,— никогда. Кто знает, может быть, сын со временем поймет сам?И когда Дейв всматривался в младенческое еще лицо сына, не искал ли он у него в глазах примет и предвестий того же мятежа? Тогда он этого боялся. Ему почти не хотелось, чтобы сын оказался не таким, как он сам.
Но у Бена тот же взгляд, что у них с отцом и у всех людей их породы. Некоторым, правда, удается подавить в себе протест, не дать, ему пробиться на поверхность. Другие бунтуют.О Бене судили два психиатра, но откуда им было знать, что дед его раз в жизни провел ночь вне дома, а отец женился на девке, которая переспала со всеми его приятелями! В шестнадцать лет Бен ощутил потребность поставить завершающую точку.
Не случайно Дейв поместил все три фотографии в общую рамку. Трое мужчин оказались едины. Каждый из них, в некотором смысле, был этапом общей эволюции.И прежде редкий день проходил у Гэллоуэя без мыслей об отце. А теперь отец постоянно присутствовал в доме, почти так же, как Бен.
Мать не написала Дейву, не приехала к нему. Она наверняка узнала о случившемся из газет. Возможно, сказала своему Масселмену:
— Я всегда говорила, что добром это не кончится!
Что правда, то правда. Уилбер Лейн тоже заранее предупреждал, что Бена признают виновным и передадут его дело в верховный суд. Эти люди всегда кругом правы.
Отныне цикл завершен. Дейв по привычке работал, так же педантично открывал и закрывал мастерскую, убирал на ночь с витрины, в сейф часы и украшения, делал покупки в универмаге «Первый национальный» и готовил себе дома еду.
Жители городка уже утолили своё любопытство... Иногда Гэллоуэй вызывал их удивление, а может быть, и негодование, когда заговаривал с ними о своем Бене.
как будто ничего не случилось. Куда бы он ни шел, чем бы ни занимался, Беи всегда был с ним.
За весь месяц не выпало ни капли дождя, и мужчины ходили без пиджаков. Из полиции доставили пикап, и при надобности Дейв в нем ездил.
Уилбер Лейн на один день приезжал в Эвертон, беседовал с учителями, приятелями Бена, продавцами, но к Дейву заглянул только мельком.
— На будущую среду назначен суд.
— Как там Бен? Адвокат нахмурился.
— К сожалению, все такой же!
На этот раз дело было обставлено куда внушительней. Суд заседал три дня. Дейв остановился в том же номере с обоями в темно-зеленую полосу. Гостиница ломилась от постояльцев. Из Нью-Йорка и других, городов понаехала толпа репортеров; кроме фотографов, явились кино-и телеоператоры. Судья на первом же заседании запретил вносить фотоаппараты и кинокамеры в зал суда., поэтому вся эта техника валялась в вестибюле, в коридорах, а также в холле гостиницы, где остановилось большинство свидетелей.
Бен не похудел и даже казался не таким угловатым, как раньше. Весь первый день Дейву снова пришлось просидеть взаперти в комнате для свидетелей. Он твердо решил, что при малейшей возможности попытается высказать, пусть для одного Бена, то, что понял в последнее время. Пусть не всё, но хотя бы самое главное. Ле-йну о своем намерении он не обмолвился ни словом.
Вероятно, адвокат все же что-то заподозрил: он задал Гэллоуэю всего несколько невинных, вопросов, прерывая его при каждой попытке ответить подробнее.И только уже покидая место для свидетелей, Дейв успел, торопливо проговорить:
— Я заодно с сыном.
Никто, ничего не понял. Ему даже показалось, что от его слов всем в зале стало неловко, словно он допустил бестактность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19