Но доктор, видимо, был очень занят: перерыв затянулся больше чем на полчаса, и коронер успел разделаться с полудюжиной мелких нарушителей порядка.
В углу коридора атторней и Майк О'Рок что-то оживленно обсуждали, потом посовещались с офицером, сопровождавшим пятерых сержантов. Закончив, они закрылись в кабинете с надписью «Посторонним вход воспрещен», и вскоре к ним присоединился коронер.
Глава 4
Человек, который заводил часы
У одного из дядюшек Мегрэ по матери была мания. Стоило ему оказаться в комнате, где есть часы, все равно какие, — большие, маленькие, старинные настенные с маятником и стеклянной дверцей или стоящий на камине будильник, — он сразу выключался из разговора и только ждал момента, когда можно будет их завести.
Так он вел себя всюду — даже в гостях у едва знакомых людей, даже в лавке, куда заходил купить карандаш или, скажем, гвозди.
При этом он был вовсе не часовщик, а служил в мэрии.
Уж не пошел ли Мегрэ в своего дядюшку?
Коул оставил для него у портье конверт с запиской и плоским ключом.
«Дорогой Джулиус!
Мне необходимо слетать в Мексику. Вернусь, вероятно, завтра утром. Вы найдете мою машину на стоянке у отеля. Это ключ от нее.
Искренне Ваш…»
Мегрэ ни разу в жизни не садился за руль автомобиля; узнай это Коул, что бы он подумал о комиссаре и вообще о французской полиции?
Здесь ровесники Мегрэ пилотируют собственные самолеты. Почти все владельцы ранчо, то есть просто-напросто крупные фермеры, имеют аэропланы и по воскресеньям летают на рыбалку. Кроме того, многие используют вертолеты для распыления химических веществ на поля.
Обедать в одиночестве в гостиничном ресторане Мегрэ не хотелось, и он решил прогуляться. Он давно уже мечтал пройтись по городу, но ему ни разу не дали такой возможности. Даже до соседнего, как здесь говорят, блока, то есть квартала, американец едет на машине.
Мегрэ прошел мимо красивого дома в колониальном стиле с белыми колоннами, стоящего посреди ухоженного газона. Вчера вечером комиссар увидел яркую неоновую рекламу: «Caroon. Mortuary» — «Похоронное бюро Коруна».
Во всех газетах печатаются его объявления: «Пышные похороны за скромную плату».
Каждый вечер по радио в купленной им получасовой программе передают слащавую музыку. Покойников у него бальзамируют. И когда Мегрэ заявил, что во Франции мертвых просто зарывают в землю, а не потрошат, словно кур или рыбу, на него посмотрели с почти нескрываемым неудовольствием.
Низенький врач, нервный, сухой и как будто выжатый, ничего стоящего внимания в своих показаниях не сообщил. Он упомянул «голову с почти снятым скальпом», «отрезанную руку», тело, которое «мне доставили буквально по частям».
— Вы можете определить причину смерти?
— Смерть была вызвана наездом паровоза на большой скорости. В результате у жертвы отрезана голова и расколот череп. Куски мозга обнаружены в десяти-пятнадцати футах от путей.
— Вы полагаете, в момент наезда Бесси была жива?
— Да, сэр.
— А могла она в это время находиться без сознания вследствие нанесенных побоев или отравления?
— Вполне вероятно.
— Вы обнаружили следы побоев, нанесенных до наступления смерти?
— При таком состоянии тела обнаружить их невозможно. Вот и все. Можно было, конечно, провести анализы более интимного свойства, но о них не упоминалось.
В центре Мегрэ оказался чуть ли не единственным прохожим; в остальных американских городах, где ему довелось побывать, было точно так же. В деловом квартале не живут. После закрытия контор и магазинов люди разъезжаются в жилые районы, улицы пустеют, и лишь витрины горят всю ночь напролет.
Мегрэ подошел к закусочной для водителей, и ему захотелось съесть сосисок. Перед дверями веером стояло штук шесть машин, обслуживали две девушки. Внутри было нечто вроде стойки со вкопанными в землю табуретами. Но ему, пришедшему на своих двоих, было стыдно войти туда и усесться.
Подобное унизительное ощущение у Мегрэ возникало по несколько раз на дню. У американцев есть все. В любом захолустном городишке машин, да еще каких шикарных, не меньше, чем на Елисейских полях. Одежду и обувь американцы носят только новую. Впечатление такое, будто здесь не имеют представления о сапожниках. Все выглядят хорошо отмытыми и преуспевающими.
Дома у них новые и набиты самой совершенной техникой.
Словом, у американцев есть все.
И тем не менее пятеро двадцатилетних парней предстали перед коронером, потому что всю ночь пропьянствовали с девушкой, а потом эту девушку раскромсал поезд.
Но он-то, Мегрэ, что может сделать? Да и не его это забота. Командировки вроде той, что была предоставлена ему после стольких лет службы, являются, в сущности, увеселительными поездками. Он раскатывает по городам, получает неплохие командировочные, принимает серебряные звезды помощника шерифа, пьет виски и коктейли, выслушивает разные истории.
Но это сильнее его. Такое же чувство беспокойства у Мегрэ бывало во Франции, когда он получал глухое дело, которое во что бы то ни стало надо раскрыть.
Да, у них есть все. Однако газеты заполнены сообщениями о всевозможных преступлениях. В Фениксе только что арестовали шайку гангстеров, самому старшему из которых пятнадцать, а самому младшему — двенадцать лет. Вчера в Техасе восемнадцатилетний школьник (он уже женат) убил свояченицу. Тринадцатилетняя девочка (тоже уже замужем) родила близнецов; муж ее сидит в тюрьме за кражу.
Мегрэ машинально направился к «Пингвину». Вчера он доехал до бара на машине и был уверен, что это совсем рядом. Но теперь понял, каковы расстояния в этом городе, и стал посматривать нет ли такси, поскольку весь уже взмок.
У них есть все. Но почему тогда вчера вечером в «Пингвине» все посетители были такие угрюмые?
Не пошел ли он действительно в своего дядюшку, который заводил часы, в том числе и чужие? Мегрэ впервые задумался о нем и, кажется, понял истинный смысл мании этого добрейшего человека. Дядюшка боялся остановившихся часов. А ведь каждые часы в любой момент могут встать. Люди рассеянны, они забывают заводить механизм.
Дядюшка инстинктивно взял эту заботу на себя.
Мегрэ, почувствовав что-то неладное, тоже всегда испытывал тревогу. Он сразу начинал доискиваться, в чем дело, всюду совал свой нос, вынюхивал…
Что же неладно в этой стране, где у людей есть все?
Мужчины здесь, как правило, высокие, крепкие, хорошо сложены, выглядят приятно и притом жизнерадостны. Женщины в большинстве хороши собой. Магазины забиты товарами, дома — самые комфортабельные в мире, кино — на каждом углу, нищего тут не встретишь, и такое впечатление, что о бедности здесь не имеют понятия.
Бальзамировщик тут покупает на радио музыкальную программу. Кладбища выглядят как великолепные парки, и их не огораживают каменными стенами и решетками.
Вокруг домов газоны, и в этот час мужчины в одних рубашках или голые по пояс поливают траву и цветы. Между соседними садами ни заборов, ни живых изгородей, Все у них есть, черт возьми! Они используют достижения науки, чтобы сделать жизнь как можно приятнее, и при пробуждении вам по вашему радиоприемнику от имени фирмы, производящей овсяные хлопья, сердечно пожелают доброго утра, а в день рождения не забудут поздравить.
Тогда почему?..
Несомненно, этот вопрос и был причиной того, что Мегрэ никак не мог отвязаться от мыслей о пятерых парнях, которых до сих пор в глаза не видел, о погибшей Бесси — он даже не знал, как она выглядит, — и об остальных, кто фигурировал на следствии.
Разные страны во многом не похожи. Но во многом одинаковы.
Нищета — вот что, наверно, больше всего отличает их друг от друга.
Мегрэ была отлично знакома нищета бедных парижских кварталов, крохотных бистро у Итальянской заставы и Сэнт-Уэна, неряшливая нищета окраин, стыдливая — Монмартра или Пер-Лашеза. Знал он дошедших до крайности бродяг, ночующих на набережных, обитателей ночлежек на площади Мобер и ночлежек Армии спасения.
Эта нищета была ему понятна; можно понять, с чего она началась, и проследить, как углублялась.
Но тут — подозревал Мегрэ — нищета не ходит в лохмотьях, она чисто вымыта; это нищета с собственной ванной и потому кажется куда более жестокой, беспощадной, безысходной.
Мегрэ наконец-то добрался до «Пингвина» и взгромоздился на табурет. Бармен узнал его и, вспомнив, что он пил вчера, дружески полуспросил-полупрелрожил:
— «Манхеттен»?
Мегрэ кивнул. Ему было все равно. Недавно пробило восемь.
Вечер только начинался, но человек двадцать уже утоляли за стойкой первую жажду; в некоторых кабинках были заняты столики.
В зале прислуживала молоденькая девушка в брюках и белой блузке. Вчера Мегрэ ее не видел. Он проследил за нею взглядом. При каждом шаге ее бедра обрисовывались под тонким черным габардином брюк.
Обслужив клиента, она бросила пятицентовую монету в музыкальный автомат, и на ее лице сразу же появилось сентиментальное выражение. Отойдя в угол и облокотясь на стойку, она с мечтательным видом слушала музыку.
Здесь нет кафе на открытом воздухе, где можно выпить аперитив, глазея при свете заходящего солнца на прохожих и вдыхая аромат цветущих каштанов.
В Америке пьют, но пьют, укрывшись в барах, недоступных постороннему взгляду, словно удовлетворяют нечистую страсть.
Не потому ли здесь пьют так много?
Машинист поезда давал показания последним. Это был человек средних лет, хорошо одетый, и Мегрэ сперва принял его за судейского чиновника.
— Когда я заметил тело, останавливать поезд было уже поздно: я вел состав из шестидесяти восьми груженых вагонов.
Шестьдесят восемь вагонов-рефрижераторов из Мексики с фруктами и овощами. Плоды везут сюда из всех стран мира. Ежедневно в гаванях швартуются сотни кораблей-фруктовозов.
У американцев есть все.
— Было уже светло? — спросил атторней.
— Начало светать. Она лежала на путях.
Принесли классную доску. Машинист мелом начертил две линии — рельсы — и между ними изобразил нечто вроде куклы.
— Здесь голова.
Бесси лежала между рельсами, не касаясь их.
— Она лежала на спине, подогнув колени, как тут нарисовано. Это рука. А это — другая, которую отрезало.
Мегрэ смотрел сзади на пятерых сержантов, главным образом, на Уорда, который, видимо, был влюблен в Бесси. Вполне возможно, он или кто-нибудь из его приятелей в ту ночь занимался с нею любовью.
— Тело протащило футов девяносто.
— До того как поезд наехал на Бесси, у вас было время определить, жива она или нет?
— Затрудняюсь сказать, сэр.
— А у вас не создалось впечатление, что руки у нее связаны?
— Нет, сэр. Руки у нее, как видно из рисунка, были сложены на животе.
И, понизив голос, машинист торопливо добавил:
— Я собрал с насыпи мозги.
— Вы действительно нашли веревку?
— Да, сэр. Обрывок длиной в полфута. На путях валяется много подобного хлама.
— Веревка лежала рядом с телом?
— Примерно в трех футах.
— Больше ничего не нашли?
— Нашел, сэр.
Машинист порылся в кармане и вытащил маленькую белую пуговицу.
— Пуговицу от рубашки. Я машинально сунул ее в карман.
И он передал ее коронеру, тот — атторнею, атторней — О' Року, который продемонстрировал пуговицу присяжным и положил рядом с собой на стол.
— В чем была Бесси?
— В бежевой блузке — С белыми пуговицами?
— Нет, сэр, под цвет блузки.
— Сколько человек в поездной бригаде?
— Пять.
Снова встал Хэролд Митчелл, брат Бесси. Ему дали слово.
— Прошу взять показания у остальных четырех. По его утверждению, помощник машиниста будто бы говорил, что перед наездом успел заметить на руках у Бесси веревку.
— Перерыв!
Что-то, однако, произошло, хотя Мегрэ не понимал — что. Атторней внезапно поднялся, сказал несколько слов коронеру — комиссар их не расслышал. Коронер отдал какое-то распоряжение.
Когда все вышли из зала суда, пятеро сержантов не отправились, как вчера, в сопровождении офицера на базу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
В углу коридора атторней и Майк О'Рок что-то оживленно обсуждали, потом посовещались с офицером, сопровождавшим пятерых сержантов. Закончив, они закрылись в кабинете с надписью «Посторонним вход воспрещен», и вскоре к ним присоединился коронер.
Глава 4
Человек, который заводил часы
У одного из дядюшек Мегрэ по матери была мания. Стоило ему оказаться в комнате, где есть часы, все равно какие, — большие, маленькие, старинные настенные с маятником и стеклянной дверцей или стоящий на камине будильник, — он сразу выключался из разговора и только ждал момента, когда можно будет их завести.
Так он вел себя всюду — даже в гостях у едва знакомых людей, даже в лавке, куда заходил купить карандаш или, скажем, гвозди.
При этом он был вовсе не часовщик, а служил в мэрии.
Уж не пошел ли Мегрэ в своего дядюшку?
Коул оставил для него у портье конверт с запиской и плоским ключом.
«Дорогой Джулиус!
Мне необходимо слетать в Мексику. Вернусь, вероятно, завтра утром. Вы найдете мою машину на стоянке у отеля. Это ключ от нее.
Искренне Ваш…»
Мегрэ ни разу в жизни не садился за руль автомобиля; узнай это Коул, что бы он подумал о комиссаре и вообще о французской полиции?
Здесь ровесники Мегрэ пилотируют собственные самолеты. Почти все владельцы ранчо, то есть просто-напросто крупные фермеры, имеют аэропланы и по воскресеньям летают на рыбалку. Кроме того, многие используют вертолеты для распыления химических веществ на поля.
Обедать в одиночестве в гостиничном ресторане Мегрэ не хотелось, и он решил прогуляться. Он давно уже мечтал пройтись по городу, но ему ни разу не дали такой возможности. Даже до соседнего, как здесь говорят, блока, то есть квартала, американец едет на машине.
Мегрэ прошел мимо красивого дома в колониальном стиле с белыми колоннами, стоящего посреди ухоженного газона. Вчера вечером комиссар увидел яркую неоновую рекламу: «Caroon. Mortuary» — «Похоронное бюро Коруна».
Во всех газетах печатаются его объявления: «Пышные похороны за скромную плату».
Каждый вечер по радио в купленной им получасовой программе передают слащавую музыку. Покойников у него бальзамируют. И когда Мегрэ заявил, что во Франции мертвых просто зарывают в землю, а не потрошат, словно кур или рыбу, на него посмотрели с почти нескрываемым неудовольствием.
Низенький врач, нервный, сухой и как будто выжатый, ничего стоящего внимания в своих показаниях не сообщил. Он упомянул «голову с почти снятым скальпом», «отрезанную руку», тело, которое «мне доставили буквально по частям».
— Вы можете определить причину смерти?
— Смерть была вызвана наездом паровоза на большой скорости. В результате у жертвы отрезана голова и расколот череп. Куски мозга обнаружены в десяти-пятнадцати футах от путей.
— Вы полагаете, в момент наезда Бесси была жива?
— Да, сэр.
— А могла она в это время находиться без сознания вследствие нанесенных побоев или отравления?
— Вполне вероятно.
— Вы обнаружили следы побоев, нанесенных до наступления смерти?
— При таком состоянии тела обнаружить их невозможно. Вот и все. Можно было, конечно, провести анализы более интимного свойства, но о них не упоминалось.
В центре Мегрэ оказался чуть ли не единственным прохожим; в остальных американских городах, где ему довелось побывать, было точно так же. В деловом квартале не живут. После закрытия контор и магазинов люди разъезжаются в жилые районы, улицы пустеют, и лишь витрины горят всю ночь напролет.
Мегрэ подошел к закусочной для водителей, и ему захотелось съесть сосисок. Перед дверями веером стояло штук шесть машин, обслуживали две девушки. Внутри было нечто вроде стойки со вкопанными в землю табуретами. Но ему, пришедшему на своих двоих, было стыдно войти туда и усесться.
Подобное унизительное ощущение у Мегрэ возникало по несколько раз на дню. У американцев есть все. В любом захолустном городишке машин, да еще каких шикарных, не меньше, чем на Елисейских полях. Одежду и обувь американцы носят только новую. Впечатление такое, будто здесь не имеют представления о сапожниках. Все выглядят хорошо отмытыми и преуспевающими.
Дома у них новые и набиты самой совершенной техникой.
Словом, у американцев есть все.
И тем не менее пятеро двадцатилетних парней предстали перед коронером, потому что всю ночь пропьянствовали с девушкой, а потом эту девушку раскромсал поезд.
Но он-то, Мегрэ, что может сделать? Да и не его это забота. Командировки вроде той, что была предоставлена ему после стольких лет службы, являются, в сущности, увеселительными поездками. Он раскатывает по городам, получает неплохие командировочные, принимает серебряные звезды помощника шерифа, пьет виски и коктейли, выслушивает разные истории.
Но это сильнее его. Такое же чувство беспокойства у Мегрэ бывало во Франции, когда он получал глухое дело, которое во что бы то ни стало надо раскрыть.
Да, у них есть все. Однако газеты заполнены сообщениями о всевозможных преступлениях. В Фениксе только что арестовали шайку гангстеров, самому старшему из которых пятнадцать, а самому младшему — двенадцать лет. Вчера в Техасе восемнадцатилетний школьник (он уже женат) убил свояченицу. Тринадцатилетняя девочка (тоже уже замужем) родила близнецов; муж ее сидит в тюрьме за кражу.
Мегрэ машинально направился к «Пингвину». Вчера он доехал до бара на машине и был уверен, что это совсем рядом. Но теперь понял, каковы расстояния в этом городе, и стал посматривать нет ли такси, поскольку весь уже взмок.
У них есть все. Но почему тогда вчера вечером в «Пингвине» все посетители были такие угрюмые?
Не пошел ли он действительно в своего дядюшку, который заводил часы, в том числе и чужие? Мегрэ впервые задумался о нем и, кажется, понял истинный смысл мании этого добрейшего человека. Дядюшка боялся остановившихся часов. А ведь каждые часы в любой момент могут встать. Люди рассеянны, они забывают заводить механизм.
Дядюшка инстинктивно взял эту заботу на себя.
Мегрэ, почувствовав что-то неладное, тоже всегда испытывал тревогу. Он сразу начинал доискиваться, в чем дело, всюду совал свой нос, вынюхивал…
Что же неладно в этой стране, где у людей есть все?
Мужчины здесь, как правило, высокие, крепкие, хорошо сложены, выглядят приятно и притом жизнерадостны. Женщины в большинстве хороши собой. Магазины забиты товарами, дома — самые комфортабельные в мире, кино — на каждом углу, нищего тут не встретишь, и такое впечатление, что о бедности здесь не имеют понятия.
Бальзамировщик тут покупает на радио музыкальную программу. Кладбища выглядят как великолепные парки, и их не огораживают каменными стенами и решетками.
Вокруг домов газоны, и в этот час мужчины в одних рубашках или голые по пояс поливают траву и цветы. Между соседними садами ни заборов, ни живых изгородей, Все у них есть, черт возьми! Они используют достижения науки, чтобы сделать жизнь как можно приятнее, и при пробуждении вам по вашему радиоприемнику от имени фирмы, производящей овсяные хлопья, сердечно пожелают доброго утра, а в день рождения не забудут поздравить.
Тогда почему?..
Несомненно, этот вопрос и был причиной того, что Мегрэ никак не мог отвязаться от мыслей о пятерых парнях, которых до сих пор в глаза не видел, о погибшей Бесси — он даже не знал, как она выглядит, — и об остальных, кто фигурировал на следствии.
Разные страны во многом не похожи. Но во многом одинаковы.
Нищета — вот что, наверно, больше всего отличает их друг от друга.
Мегрэ была отлично знакома нищета бедных парижских кварталов, крохотных бистро у Итальянской заставы и Сэнт-Уэна, неряшливая нищета окраин, стыдливая — Монмартра или Пер-Лашеза. Знал он дошедших до крайности бродяг, ночующих на набережных, обитателей ночлежек на площади Мобер и ночлежек Армии спасения.
Эта нищета была ему понятна; можно понять, с чего она началась, и проследить, как углублялась.
Но тут — подозревал Мегрэ — нищета не ходит в лохмотьях, она чисто вымыта; это нищета с собственной ванной и потому кажется куда более жестокой, беспощадной, безысходной.
Мегрэ наконец-то добрался до «Пингвина» и взгромоздился на табурет. Бармен узнал его и, вспомнив, что он пил вчера, дружески полуспросил-полупрелрожил:
— «Манхеттен»?
Мегрэ кивнул. Ему было все равно. Недавно пробило восемь.
Вечер только начинался, но человек двадцать уже утоляли за стойкой первую жажду; в некоторых кабинках были заняты столики.
В зале прислуживала молоденькая девушка в брюках и белой блузке. Вчера Мегрэ ее не видел. Он проследил за нею взглядом. При каждом шаге ее бедра обрисовывались под тонким черным габардином брюк.
Обслужив клиента, она бросила пятицентовую монету в музыкальный автомат, и на ее лице сразу же появилось сентиментальное выражение. Отойдя в угол и облокотясь на стойку, она с мечтательным видом слушала музыку.
Здесь нет кафе на открытом воздухе, где можно выпить аперитив, глазея при свете заходящего солнца на прохожих и вдыхая аромат цветущих каштанов.
В Америке пьют, но пьют, укрывшись в барах, недоступных постороннему взгляду, словно удовлетворяют нечистую страсть.
Не потому ли здесь пьют так много?
Машинист поезда давал показания последним. Это был человек средних лет, хорошо одетый, и Мегрэ сперва принял его за судейского чиновника.
— Когда я заметил тело, останавливать поезд было уже поздно: я вел состав из шестидесяти восьми груженых вагонов.
Шестьдесят восемь вагонов-рефрижераторов из Мексики с фруктами и овощами. Плоды везут сюда из всех стран мира. Ежедневно в гаванях швартуются сотни кораблей-фруктовозов.
У американцев есть все.
— Было уже светло? — спросил атторней.
— Начало светать. Она лежала на путях.
Принесли классную доску. Машинист мелом начертил две линии — рельсы — и между ними изобразил нечто вроде куклы.
— Здесь голова.
Бесси лежала между рельсами, не касаясь их.
— Она лежала на спине, подогнув колени, как тут нарисовано. Это рука. А это — другая, которую отрезало.
Мегрэ смотрел сзади на пятерых сержантов, главным образом, на Уорда, который, видимо, был влюблен в Бесси. Вполне возможно, он или кто-нибудь из его приятелей в ту ночь занимался с нею любовью.
— Тело протащило футов девяносто.
— До того как поезд наехал на Бесси, у вас было время определить, жива она или нет?
— Затрудняюсь сказать, сэр.
— А у вас не создалось впечатление, что руки у нее связаны?
— Нет, сэр. Руки у нее, как видно из рисунка, были сложены на животе.
И, понизив голос, машинист торопливо добавил:
— Я собрал с насыпи мозги.
— Вы действительно нашли веревку?
— Да, сэр. Обрывок длиной в полфута. На путях валяется много подобного хлама.
— Веревка лежала рядом с телом?
— Примерно в трех футах.
— Больше ничего не нашли?
— Нашел, сэр.
Машинист порылся в кармане и вытащил маленькую белую пуговицу.
— Пуговицу от рубашки. Я машинально сунул ее в карман.
И он передал ее коронеру, тот — атторнею, атторней — О' Року, который продемонстрировал пуговицу присяжным и положил рядом с собой на стол.
— В чем была Бесси?
— В бежевой блузке — С белыми пуговицами?
— Нет, сэр, под цвет блузки.
— Сколько человек в поездной бригаде?
— Пять.
Снова встал Хэролд Митчелл, брат Бесси. Ему дали слово.
— Прошу взять показания у остальных четырех. По его утверждению, помощник машиниста будто бы говорил, что перед наездом успел заметить на руках у Бесси веревку.
— Перерыв!
Что-то, однако, произошло, хотя Мегрэ не понимал — что. Атторней внезапно поднялся, сказал несколько слов коронеру — комиссар их не расслышал. Коронер отдал какое-то распоряжение.
Когда все вышли из зала суда, пятеро сержантов не отправились, как вчера, в сопровождении офицера на базу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18