Улавливаете мысль?.. Как только меня выставили за дверь, они бросились приводить в порядок комнату, чтобы никто ничего не мог заметить. Еще одна деталь: помните, когда дворецкий пытался оттолкнуть меня, какой-то голос на втором этаже произнес: «Живее, Луи!» Словно там что-то происходило, верно? И если барышню запихнули в комнату горничной – так это потому, что она была слишком взволнована и в случае необходимости не смогла бы сыграть свою роль… Я весь день свободен, – добавил Минар без перехода. – Можете располагать мною, как вам угодно… Рядом с меблированными комнатами, где Жермен провела ночь, было расположено кафе с террасой и мраморными столиками. Мальчишка-рассыльный, казалось, сошел со страницы рекламного календаря. Взгромоздившись на лестницу, он протирал стекла.
– Подождите меня здесь.
Мегрэ колебался. А не послать ли ему наверх Минара? Если бы Мегрэ спросили, зачем он хочет снова повидать горничную, ему, пожалуй, трудно было бы ответить сразу. В это утро он ощущал какую-то странную потребность быть одновременно повсюду. Он почти испытывал тоску по «Старому кальвадосу» и корил себя за то, что в данную минуту не наблюдает из окна ресторанчика за всем происходящим на улице Шапталь. Теперь, когда он знал чуть больше об обитателях особняка, ему казалось, что все это – вид Ришара Жандро, садящегося в машину, его отца, направляющегося к карете, Луи, стоящего на тротуаре, – приобрело бы в его глазах совсем иную окраску.
Ему хотелось быть и в «Отель дю Лувр», и на авеню Де Булонь, и даже в Ансевале.
Из всех людей, с которыми связал его случай два дня назад, только один человек был в поле его зрения, и он инстинктивно цеплялся за него.
Удивительное дело! Чувство, владевшее им, уходило своими корнями куда-то глубоко в его детство. Даже если бы смерть отца не прервала его занятий медициной на третьем году обучения, он все равно никогда не стал бы настоящим медиком, врачом по призванию.
Честно говоря, он не мог бы тогда сказать, какой другой профессии он отдает предпочтение. Еще мальчишкой, живя в деревне, он догадывался, что большинство людей занимаются не своим делом, что они сидят не на своих местах только потому, что не знают твердо, чем им заняться в жизни.
И вот, представлял он себе, появляется человек умный, все отлично понимающий. Он должен быть одновременно и врачом, и священником, и с первого же взгляда уметь определять предназначение человека.
К такому человеку ходили бы за советом, как к врачу. Он был бы в некотором роде исправителем судеб. Не только потому, что он умен. Собственно говоря, ему вовсе ни к чему быть необыкновенно умным. Просто он должен уметь смотреть на мир глазами того человека, с которым ему придется столкнуться.
Мегрэ никогда ни с кем об этом не говорил; он и не отваживался слишком глубоко задумываться о подобных вещах, чтобы даже самому себе не казаться смешным. Так как обстоятельства помешали ему закончить медицинский факультет, Мегрэ случайно пошел служить в полицию. Но, по существу, так ли уж случаен был его выбор? Разве полицейским иногда не приходится быть исправителями судеб?
Всю предыдущую ночь, в снах и наяву, он жил жизнью людей, которых едва знал или почти не знал, – взять хотя бы старого Бальтазара, умершего пять лет назад. Теперь Мегрэ шел к Жермен, чтобы познакомиться с ними поближе. Он постучал в дверь.
– Войдите! – ответил ему глухой голос. И тотчас же:
– Обождите! Я забыла, что дверь заперта на ключ. Послышалось шлепанье босых ног по ковру.
– Как, уже пора вставать?
– Можете, если хотите, снова лечь, но я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о графе д'Ансевале. Или… Вы ведь знаете дом и всех, кто там живет и кто бывает… Представьте себе на минуту, что сейчас час ночи… Час ночи… В комнате мадемуазель Жандро разгорается ссора… Прошу вас слушать внимательно… Кто, по-вашему, мог в этот час находиться в комнате барышни?
Жермен стала причесываться перед зеркалом. Она явно делала усилие, чтобы понять, чего он хочет.
– Луи? – спросил Мегрэ, желая помочь ей.
– Нет. Луи так поздно не стал бы подниматься к ней в комнату.
– Минутку. Деталь, о которой я забыл упомянуть. Луи был совершенно одет, в костюме, в белой манишке и черном галстуке. Скажите, он всегда так поздно ложится?
– Бывает. Но он никогда не остается допоздна в парадном костюме. Только когда в доме чужие люди.
– Могло ли случиться, например, что в комнате мадемуазель Жандро находился Юберт Бальтазар, ее дядя?
– Дядя! Что бы он делал у нее в час ночи?!
– А если бы он все-таки явился, где бы она его принимала? В одном из салонов первого этажа?
– Да нет же! На улице Шапталь не так заведено. Каждый живет сам по себе. Салоны только для приемов. В обычные дни каждый забивается в свой угол.
– А Ришар Жандро мог подняться к сестре?
– Конечно. Он это часто делает. Особенно когда сердит.
– Носит он при себе револьвер? Приходилось вам видеть его с револьвером в руке?
– Нет.
– А мадемуазель Жандро?
– Минуточку! У мосье Ришара есть револьверы, целых два, один большой, другой маленький, но они у него в кабинете. У барышни тоже есть один, с рукояткой, отделанной перламутром, он лежит в ящике ее ночного столика. Каждый вечер она кладет его на этот столик.
– Она чего-нибудь боится?
– Как бы не так. Просто на всякий случай. Как всякая ведьма, она представляет себе, что все только и думают, как бы ей сделать пакость. Верите ли, в такие-то годы она уже скупердяйка! Нарочно бросает где попало деньги, заранее пересчитав их, чтобы знать, воруют у нее или нет. Служанка, которая была до Мари, попалась на эту удочку, и ее уволили.
– Случалось ли мадемуазель принимать графа в своей спальне?
– В самой спальне – нет, а в будуаре, что рядом со спальней, принимала.
– В час ночи?
– А что? Я читала книгу об Елизавете, королеве Английской… Слышали? Роман, а должно быть, там все правда… Вот это женщина… Честно говоря, наша барышня от нее не отстает.
– А могло ли случиться, что мосье Ришар, заслышав шум, поднялся к сестре с револьвером в руке?
Она пожала плечами.
– Зачем?
– Чтобы застигнуть возлюбленного своей сестры…
– Вот уж на что ему наплевать. Для таких людей значат только деньги!
– Граф д'Ансеваль приходил когда-нибудь вместе с приятелем?
– Может быть. Но тогда их принимали внизу, а я редко спускалась.
– Бывало ли, чтобы мадемуазель Лиз звонила графу по телефону?
– Вряд ли у него есть телефон. Она ему не звонила: время от времени он сам звонил ей, надо полагать, откуда-нибудь из кафе.
– Как она его называла?
– Жаком, конечно.
– Сколько ему лет?
– Лет двадцать пять, наверное. Красивый парень, довольно нахальный на вид. Так и кажется, что он над всеми насмехается.
– У такого человека может быть оружие в кармане, как вы думаете?
– Уж это точно.
– Почему вы так уверенно говорите?
– Потому что это именно такой парень! Читали «Фантомаса»?
– Мосье Фелисьен-отец на стороне сына или на стороне дочери?
– Ни на чьей он стороне. Или если хотите знать, так на моей. Случалось, он приходил ко мне в комнату. Пуговицу, говорит, нужно пришить. Никому в доме до него дела нет. Слуги называют его «старый хрыч» или еще «усач». Кроме Альбера, его лакея, никто на него и внимания не обращает. Знают, что старик – пустое место!
Мегрэ поднялся, стал искать шляпу, одну?
– Куда это вы собрались? Не оставите же вы меня ну?
– У меня важные деловые встречи. Сейчас к вам придет мой друг, тот, который вас сюда привез, и побудет с вами.
– Где он?
– Внизу.
– Почему же вы сразу не пришли с ним?
– Так мне было удобнее, – сказал он, открывая дверь.
На террасе, залитой первыми лучами солнца, сидел Жюстен Минар за чашкой кофе со сливками.
– Только что приходила ваша жена, – сообщил он.
– Зачем?
– Тут же после вашего ухода принесли срочное письмо. Она побежала вслед за вами, хотела догнать.
Мегрэ сел и, не подумав, что еще совсем рано, заказал себе кружку пива. Потом вскрыл письмо. Оно было подписано Максимом Ле Брэ.
«Прошу вас зайти утром в комиссариат. Дружески ваш».
По-видимому, письмо писалось дома, на бульваре Курсель, так как в комиссариате он воспользовался бы бланком полиции. Комиссар Ле Брэ неукоснительно придерживался установленных правил. У него было по меньшей мере четыре разновидности визитных карточек для всех случаев жизни: господин и госпожа Ле Брэ де Плуинек, Максим Ле Брэ де Плуинек. Максим Ле Брэ, офицер Почетного Легиона. Максим Ле Брэ, комиссар полиции… Записочка, написанная его рукой, свидетельствовала о каких-то новых отношениях, возникших между ним и его секретарем. Он, по-видимому, долго раздумывал над тем, как ее начать: «Мой дорогой Мегрэ»? «Дорогой господин»? «Господин»? В конце концов он вышел из положения, обойдясь вовсе без обращения.
– Скажите мне, Минар, вы действительно располагаете временем?
– Конечно. И оно принадлежит вам.
– Барышня наверху. Я не знаю, когда освобожусь. Брось оставить ее одну – как бы она не пошла на улицу Шапталь и не рассказала им обо всем.
– Ясно.
– Если вы с ней выйдете, оставьте мне записочку, чтобы я знал, где вы. Если вы захотите освободиться от нее, отведите ее к моей жене.
Через четверть часа он явился в комиссариат, и его коллеги смотрели на него с завистливым восхищением, как смотрят обычно на тех, кто отправляется в отпуск или в специальную командировку, или на тех, кто каким-то чудом оказался избавленным от повседневной служебной скуки.
– Комиссар здесь?
– Уже с полчаса.
В интонации, с которой Ле Брэ приветствовал Мегрэ, был тот же оттенок, что и в записке. Он даже подал ему руку, чего обычно никогда не делал.
– Не спрашиваю вас, в какой стадии находится следствие, ибо полагаю, что еще рано задавать вопросы. И если я просил вас зайти ко мне… Мне хотелось бы, чтобы вы правильно меня поняли, так как создалось весьма щекотливое положение. Само собой разумеется, что те сведения, которые я почерпнул на бульваре Курсель, никак не касаются служебных дел комиссара полиции. С другой стороны… Ле Брэ расхаживал взад и вперед по своему кабинету. Он выглядел свежим и отдохнувшим и с видимым удовольствием потягивал сигарету с золотым мундштуком.
– Я не могу допустить, чтобы вы топтались на месте из-за отсутствия необходимых сведений. Вчера вечеров мадемуазель Жандро звонила моей жене.
– Она звонила из «Отель дю Лувр»?
– Вы уже знаете об этом?
– Она отправилась туда на извозчике во второй половине дня.
– В таком случае… это все… Я знаю, как трудно выведать что-либо касающееся некоторых домов… Казалось, он встревожен и задает себе вопрос: много ли известно Мегрэ по этому делу?
– Она не собирается возвращаться на улицу Шапталь и предполагает привести в порядок особняк своего Деда.
– На авеню Де Булонь?
– Совершенно верно. Я вижу, вы о многом осведомлены.
Тогда Мегрэ отважился:
– Позвольте задать вам вопрос. Не знакомы ли вы с графом д'Ансеваль?
Ле Брэ удивленно нахмурил брови, как человек, пытающийся что-то припомнить. Он довольно долго молчал.
– Ах да! Бальтазары купили замок д'Ансеваль. Вы это имели в виду? Но я не вижу никакой связи.
– Мадемуазель Жандро и граф д'Ансеваль часто встречаются.
– Вы уверены? Очень любопытно.
– Вы знакомы с графом?
– Лично нет, и меня это вполне устраивает. Но я слышал о нем. Что меня удивляет… Разве только они были знакомы в детстве… Или она не знает… Боб д'Ансеваль, видите ли, пошел по дурной дорожке. Его нигде не принимают, он не бывает в свете, и если я не ошибаюсь, Отдел светских происшествий не раз уделял ему внимание.
– Вы не знаете его адреса?
– Говорят, он посещает некоторые сомнительные бары на авеню Де Ваграм и в квартале Терн. Может быть, в Отделе светских происшествий знают о нем подробней.
– Вы не возражаете, если я обращусь к ним за сведениями?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Подождите меня здесь.
Мегрэ колебался. А не послать ли ему наверх Минара? Если бы Мегрэ спросили, зачем он хочет снова повидать горничную, ему, пожалуй, трудно было бы ответить сразу. В это утро он ощущал какую-то странную потребность быть одновременно повсюду. Он почти испытывал тоску по «Старому кальвадосу» и корил себя за то, что в данную минуту не наблюдает из окна ресторанчика за всем происходящим на улице Шапталь. Теперь, когда он знал чуть больше об обитателях особняка, ему казалось, что все это – вид Ришара Жандро, садящегося в машину, его отца, направляющегося к карете, Луи, стоящего на тротуаре, – приобрело бы в его глазах совсем иную окраску.
Ему хотелось быть и в «Отель дю Лувр», и на авеню Де Булонь, и даже в Ансевале.
Из всех людей, с которыми связал его случай два дня назад, только один человек был в поле его зрения, и он инстинктивно цеплялся за него.
Удивительное дело! Чувство, владевшее им, уходило своими корнями куда-то глубоко в его детство. Даже если бы смерть отца не прервала его занятий медициной на третьем году обучения, он все равно никогда не стал бы настоящим медиком, врачом по призванию.
Честно говоря, он не мог бы тогда сказать, какой другой профессии он отдает предпочтение. Еще мальчишкой, живя в деревне, он догадывался, что большинство людей занимаются не своим делом, что они сидят не на своих местах только потому, что не знают твердо, чем им заняться в жизни.
И вот, представлял он себе, появляется человек умный, все отлично понимающий. Он должен быть одновременно и врачом, и священником, и с первого же взгляда уметь определять предназначение человека.
К такому человеку ходили бы за советом, как к врачу. Он был бы в некотором роде исправителем судеб. Не только потому, что он умен. Собственно говоря, ему вовсе ни к чему быть необыкновенно умным. Просто он должен уметь смотреть на мир глазами того человека, с которым ему придется столкнуться.
Мегрэ никогда ни с кем об этом не говорил; он и не отваживался слишком глубоко задумываться о подобных вещах, чтобы даже самому себе не казаться смешным. Так как обстоятельства помешали ему закончить медицинский факультет, Мегрэ случайно пошел служить в полицию. Но, по существу, так ли уж случаен был его выбор? Разве полицейским иногда не приходится быть исправителями судеб?
Всю предыдущую ночь, в снах и наяву, он жил жизнью людей, которых едва знал или почти не знал, – взять хотя бы старого Бальтазара, умершего пять лет назад. Теперь Мегрэ шел к Жермен, чтобы познакомиться с ними поближе. Он постучал в дверь.
– Войдите! – ответил ему глухой голос. И тотчас же:
– Обождите! Я забыла, что дверь заперта на ключ. Послышалось шлепанье босых ног по ковру.
– Как, уже пора вставать?
– Можете, если хотите, снова лечь, но я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о графе д'Ансевале. Или… Вы ведь знаете дом и всех, кто там живет и кто бывает… Представьте себе на минуту, что сейчас час ночи… Час ночи… В комнате мадемуазель Жандро разгорается ссора… Прошу вас слушать внимательно… Кто, по-вашему, мог в этот час находиться в комнате барышни?
Жермен стала причесываться перед зеркалом. Она явно делала усилие, чтобы понять, чего он хочет.
– Луи? – спросил Мегрэ, желая помочь ей.
– Нет. Луи так поздно не стал бы подниматься к ней в комнату.
– Минутку. Деталь, о которой я забыл упомянуть. Луи был совершенно одет, в костюме, в белой манишке и черном галстуке. Скажите, он всегда так поздно ложится?
– Бывает. Но он никогда не остается допоздна в парадном костюме. Только когда в доме чужие люди.
– Могло ли случиться, например, что в комнате мадемуазель Жандро находился Юберт Бальтазар, ее дядя?
– Дядя! Что бы он делал у нее в час ночи?!
– А если бы он все-таки явился, где бы она его принимала? В одном из салонов первого этажа?
– Да нет же! На улице Шапталь не так заведено. Каждый живет сам по себе. Салоны только для приемов. В обычные дни каждый забивается в свой угол.
– А Ришар Жандро мог подняться к сестре?
– Конечно. Он это часто делает. Особенно когда сердит.
– Носит он при себе револьвер? Приходилось вам видеть его с револьвером в руке?
– Нет.
– А мадемуазель Жандро?
– Минуточку! У мосье Ришара есть револьверы, целых два, один большой, другой маленький, но они у него в кабинете. У барышни тоже есть один, с рукояткой, отделанной перламутром, он лежит в ящике ее ночного столика. Каждый вечер она кладет его на этот столик.
– Она чего-нибудь боится?
– Как бы не так. Просто на всякий случай. Как всякая ведьма, она представляет себе, что все только и думают, как бы ей сделать пакость. Верите ли, в такие-то годы она уже скупердяйка! Нарочно бросает где попало деньги, заранее пересчитав их, чтобы знать, воруют у нее или нет. Служанка, которая была до Мари, попалась на эту удочку, и ее уволили.
– Случалось ли мадемуазель принимать графа в своей спальне?
– В самой спальне – нет, а в будуаре, что рядом со спальней, принимала.
– В час ночи?
– А что? Я читала книгу об Елизавете, королеве Английской… Слышали? Роман, а должно быть, там все правда… Вот это женщина… Честно говоря, наша барышня от нее не отстает.
– А могло ли случиться, что мосье Ришар, заслышав шум, поднялся к сестре с револьвером в руке?
Она пожала плечами.
– Зачем?
– Чтобы застигнуть возлюбленного своей сестры…
– Вот уж на что ему наплевать. Для таких людей значат только деньги!
– Граф д'Ансеваль приходил когда-нибудь вместе с приятелем?
– Может быть. Но тогда их принимали внизу, а я редко спускалась.
– Бывало ли, чтобы мадемуазель Лиз звонила графу по телефону?
– Вряд ли у него есть телефон. Она ему не звонила: время от времени он сам звонил ей, надо полагать, откуда-нибудь из кафе.
– Как она его называла?
– Жаком, конечно.
– Сколько ему лет?
– Лет двадцать пять, наверное. Красивый парень, довольно нахальный на вид. Так и кажется, что он над всеми насмехается.
– У такого человека может быть оружие в кармане, как вы думаете?
– Уж это точно.
– Почему вы так уверенно говорите?
– Потому что это именно такой парень! Читали «Фантомаса»?
– Мосье Фелисьен-отец на стороне сына или на стороне дочери?
– Ни на чьей он стороне. Или если хотите знать, так на моей. Случалось, он приходил ко мне в комнату. Пуговицу, говорит, нужно пришить. Никому в доме до него дела нет. Слуги называют его «старый хрыч» или еще «усач». Кроме Альбера, его лакея, никто на него и внимания не обращает. Знают, что старик – пустое место!
Мегрэ поднялся, стал искать шляпу, одну?
– Куда это вы собрались? Не оставите же вы меня ну?
– У меня важные деловые встречи. Сейчас к вам придет мой друг, тот, который вас сюда привез, и побудет с вами.
– Где он?
– Внизу.
– Почему же вы сразу не пришли с ним?
– Так мне было удобнее, – сказал он, открывая дверь.
На террасе, залитой первыми лучами солнца, сидел Жюстен Минар за чашкой кофе со сливками.
– Только что приходила ваша жена, – сообщил он.
– Зачем?
– Тут же после вашего ухода принесли срочное письмо. Она побежала вслед за вами, хотела догнать.
Мегрэ сел и, не подумав, что еще совсем рано, заказал себе кружку пива. Потом вскрыл письмо. Оно было подписано Максимом Ле Брэ.
«Прошу вас зайти утром в комиссариат. Дружески ваш».
По-видимому, письмо писалось дома, на бульваре Курсель, так как в комиссариате он воспользовался бы бланком полиции. Комиссар Ле Брэ неукоснительно придерживался установленных правил. У него было по меньшей мере четыре разновидности визитных карточек для всех случаев жизни: господин и госпожа Ле Брэ де Плуинек, Максим Ле Брэ де Плуинек. Максим Ле Брэ, офицер Почетного Легиона. Максим Ле Брэ, комиссар полиции… Записочка, написанная его рукой, свидетельствовала о каких-то новых отношениях, возникших между ним и его секретарем. Он, по-видимому, долго раздумывал над тем, как ее начать: «Мой дорогой Мегрэ»? «Дорогой господин»? «Господин»? В конце концов он вышел из положения, обойдясь вовсе без обращения.
– Скажите мне, Минар, вы действительно располагаете временем?
– Конечно. И оно принадлежит вам.
– Барышня наверху. Я не знаю, когда освобожусь. Брось оставить ее одну – как бы она не пошла на улицу Шапталь и не рассказала им обо всем.
– Ясно.
– Если вы с ней выйдете, оставьте мне записочку, чтобы я знал, где вы. Если вы захотите освободиться от нее, отведите ее к моей жене.
Через четверть часа он явился в комиссариат, и его коллеги смотрели на него с завистливым восхищением, как смотрят обычно на тех, кто отправляется в отпуск или в специальную командировку, или на тех, кто каким-то чудом оказался избавленным от повседневной служебной скуки.
– Комиссар здесь?
– Уже с полчаса.
В интонации, с которой Ле Брэ приветствовал Мегрэ, был тот же оттенок, что и в записке. Он даже подал ему руку, чего обычно никогда не делал.
– Не спрашиваю вас, в какой стадии находится следствие, ибо полагаю, что еще рано задавать вопросы. И если я просил вас зайти ко мне… Мне хотелось бы, чтобы вы правильно меня поняли, так как создалось весьма щекотливое положение. Само собой разумеется, что те сведения, которые я почерпнул на бульваре Курсель, никак не касаются служебных дел комиссара полиции. С другой стороны… Ле Брэ расхаживал взад и вперед по своему кабинету. Он выглядел свежим и отдохнувшим и с видимым удовольствием потягивал сигарету с золотым мундштуком.
– Я не могу допустить, чтобы вы топтались на месте из-за отсутствия необходимых сведений. Вчера вечеров мадемуазель Жандро звонила моей жене.
– Она звонила из «Отель дю Лувр»?
– Вы уже знаете об этом?
– Она отправилась туда на извозчике во второй половине дня.
– В таком случае… это все… Я знаю, как трудно выведать что-либо касающееся некоторых домов… Казалось, он встревожен и задает себе вопрос: много ли известно Мегрэ по этому делу?
– Она не собирается возвращаться на улицу Шапталь и предполагает привести в порядок особняк своего Деда.
– На авеню Де Булонь?
– Совершенно верно. Я вижу, вы о многом осведомлены.
Тогда Мегрэ отважился:
– Позвольте задать вам вопрос. Не знакомы ли вы с графом д'Ансеваль?
Ле Брэ удивленно нахмурил брови, как человек, пытающийся что-то припомнить. Он довольно долго молчал.
– Ах да! Бальтазары купили замок д'Ансеваль. Вы это имели в виду? Но я не вижу никакой связи.
– Мадемуазель Жандро и граф д'Ансеваль часто встречаются.
– Вы уверены? Очень любопытно.
– Вы знакомы с графом?
– Лично нет, и меня это вполне устраивает. Но я слышал о нем. Что меня удивляет… Разве только они были знакомы в детстве… Или она не знает… Боб д'Ансеваль, видите ли, пошел по дурной дорожке. Его нигде не принимают, он не бывает в свете, и если я не ошибаюсь, Отдел светских происшествий не раз уделял ему внимание.
– Вы не знаете его адреса?
– Говорят, он посещает некоторые сомнительные бары на авеню Де Ваграм и в квартале Терн. Может быть, в Отделе светских происшествий знают о нем подробней.
– Вы не возражаете, если я обращусь к ним за сведениями?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20