Страшно любил все делать сам, мастерить…
— А что он вообще делал целый день?
— Отправлялся погулять здесь неподалеку, всегда по одним и тем же улицам нашего района, так делают те, кто выгуливает собак… Возвращался и сразу же усаживался в кресло и принимался за чтение. Множество книг лежит в шкафу, вы можете посмотреть…
— Какие книги он любил больше всего?
— О путешествиях.
— Вы куда-нибудь ездили вместе?
— Провели несколько дней в Дьеппе, два года назад. Еще до этого ездили отдыхать в Сабауди, и он показывал мне издалека горы Швейцарии, говоря, что это его родная страна. А в самом начале мы ездили на экскурсию на автобусе из Парижа в Ниццу и на Лазурное побережье.
— Он был широким человеком?
— Все зависит от того, что вы называете широким человеком. Нет, скупым он не был, но не любил, когда его обманывали, обсчитывали. Счета в гостиницах и ресторанах всегда проверял.
— Еще один нескромный вопрос…
— Сколько мне лет?
— Да.
— Сорок четыре.
— Значит, вы приобрели определенный жизненный опыт. И вы никогда не раздумывали над тем, почему этот человек ведет двойную жизнь? Или почему он на вас не женится?
— Я знала иных мужчин, которые также не предлагали мне супружество.
— Мужчин… похожих на него?
— Нет, конечно, нет. — И через минуту добавила: — Я сама не раз раздумывала над этим. Вначале, как я уже вам говорила, думала, что у него жена где-нибудь в провинции и он приезжает в Париж по делу через определенное время. Я не была бы на него в претензии, если бы так и оказалось на самом деле… Кто бы не хотел иметь второго дома, если бы знал, что кто-то его ждет с распростертыми объятиями… Он не любил гостиниц, я сразу это заметила, во время нашего первого совместного путешествия. Он был всегда такой чуткий, настороженный, как будто чего-то боялся…
(«Ага!.. значит, это так! — подумал Мегрэ. — Он все-таки боялся!»)
— Позднее, когда я узнала его ближе и когда увидела его нестарательно заштопанные носки, догадалась, что он живет с матерью, только стыдится признаться. Много есть таких мужчин, которые не женятся из-за матери, никто бы и не подумал, что это действительная причина… Ему уже лет пятьдесят, а дрожит перед мамочкой, как маленький мальчик. Я думала, что с ним такая же история…
— Но ведь он должен был на что-то жить?.. Работать, чтобы иметь деньги.
— У него могли быть какие-то свои дела.
— Вы никогда не подозревали, чем он может заниматься…
— Чем?
Она спросила так естественно, что нельзя было допустить мысли, что она играет комедию.
— Что вы хотите этим сказать? Теперь я ко всему готова. Что он такого делал?
— Крал. Был вором, преступником.
— Он? Оноре? — Она нервно рассмеялась. — Вы шутите, правда? Это невозможно!
— К сожалению, возможно. Он крал всю жизнь, начиная с шестнадцати лет, когда был еще учеником слесаря и убежал из исправительного дома в Швейцарии, чтобы вступить в Иностранный легион.
— О том, что он служил в Иностранном легионе, он мне сказал, когда я увидела его татуировку.
— А о том, что сидел два года в тюрьме, он не сказал?
Она села, как если бы ноги у нее не выдержали и подогнулись, и слушала так, словно речь шла о ком-то ином, а не о ее любовнике, которого она так хорошо знала в течение стольких лет…
Время от времени она встряхивала головой с недоверием.
— Я сам, к вашему сведению, лично его арестовывал, а потом еще несколько раз допрашивал в своем кабинете. Да, это был преступник, но только не такой, как другие. На вид он вел нормальный, спокойный образ жизни. Не вращался в преступных кругах, у него не было сообщников. В течение какого-то времени он готовил преступление. Целыми неделями наблюдал за выбранным домом — кто и когда уходит и приходит… До самого момента, когда с полной уверенностью в себе прокрадывался, чтобы присвоить чужие деньги, чужие драгоценности.
— Нет, нет, не может быть! Я никогда этому не поверю!
— Я хорошо понимаю ваше удивление. В одном вопросе вы не ошиблись, отгадали точно: он на самом деле жил с матерью на улице Муфтар, там находились его вещи.
— А она знает?..
— Да.
— И раньше знала?
— Да.
— И разрешала ему? — Она была не столько возмущена, сколько удивлена. — И поэтому его убили?
— Скорее всего.
— Полиция?
Она становилась недоверчивой, менее открытой и как бы более твердой.
— Нет.
— Может быть, те люди, которых… которых он пробовал обокрасть… убили его?
— Может быть. Вы послушайте. Не я веду следствие по этому делу, а судебный следователь Кажу. Именно он дал определенное задание инспектору Фумелю…
Инспектор Фумель слегка поклонился.
— Инспектор Фумель находится у вас официально, а я нет. Вы имели право не отвечать ни на его вопросы, ни на мои. Могли даже не впускать нас в квартиру. И если бы мы в таком положении попробовали произвести у вас обыск, то совершили бы нарушение закона, превышение власти. Вы меня понимаете?
Нет. Мегрэ чувствовал, что она не отдает себе отчета в важности этих слов.
— Я думаю, что…
— Говоря яснее: все то, что вы рассказали нам о Кюэнде, не будет отражено в официальном рапорте инспектора. Следует считаться с тем, что судебный следователь, когда из какого-либо источника узнает о вашем существовании, пришлет к вам инспектора, возможно, Фумеля, а может быть, кого-то иного, с определенными полномочиями.
— И что я тогда должна буду сделать?
— В таком случае вы можете потребовать присутствия адвоката.
— Зачем?
— Поскольку это ваше право. Вы лично не совершили никакого преступления. Но, может быть, Кюэнде оставил в вашей квартире, кроме своих книг и трубок, еще какие-нибудь вещи…
В ее голубых глазах появился блеск понимания. Наполовину про себя она буркнула:
— Чемодан…
Она прикусила язык, но было уже слишком поздно.
— Но ведь это совершенно нормально, — сказал Мегрэ, что ваш друг, живущий здесь с вами в течение долгого времени, несколько месяцев в году, доверил вам чемодан со своими личными вещами. Не менее нормально было бы, если бы он оставил вам ключик от чемодана с просьбой, например, чтобы вы в случае чего его открыли…
Мегрэ желал бы не иметь свидетелей при беседе. Фумель, как бы отгадав его намерения, отодвинулся немного в сторону и стоял с выражением лица человека, которого ничего на свете не интересует.
Но Эвелина протестующе покачала головой.
— У меня нет никакого ключа. Но…
— Не стоит об этом. Еще одно: такой человек, как Кюэнде, мог быть настолько предусмотрительным, чтобы оставить завещание, в котором были бы для вас определенные поручения… Например, он мог бы пожелать, чтобы вы занялись его матерью…
— Она, должно быть, уже немолода…
— Вы сами увидите… Одно только несомненно: в его жизни не было других женщин, кроме матери и вас…
— Вы так считаете?
Ей это польстило, несмотря на все, и довольная улыбка промелькнула на ее лице. Когда она улыбалась, на ее щеках появлялись две ямочки, как у молоденькой девушки.
— Не знаю, что и думать…
— Вы обо всем подумаете, и не раз, когда останетесь одна…
После короткой паузы она обратилась к нему:
— Скажите, господин комиссар… — она заколебалась и внезапно покраснела: — Он никогда… никогда не убил никого?
— Со всей уверенностью могу сказать, что нет.
— Если бы вы сказали, что да, то я перестала бы вам верить.
— Добавлю еще кое-что. Кюэнде жил, что не подлежит сомнению, со своих краж.
— Но ведь он тратил так мало!
— Вот именно! Возможно, что ему нужно было только сознание, что он может иметь деньги в своем распоряжении, это давало ему чувство уверенности в себе. А может быть, тут роль играл какой-то еще иной мотив, и роль принципиальную…
— Какой мотив?
— Его психологической природы. Я вам уже говорил, что он мог неделями наблюдать за избранным домом…
— Каким образом?
— Целыми часами просиживал в разных кафе, занимая столик у окна или нанимал где-нибудь комнату, в гостинице напротив…
Она прервала, подхватив его мысль:
— Вы считаете, что и тогда, когда мы познакомились… в «Ла-Режанс»?
— Очень возможно. Но, что самое странное, он никогда не ждал того, чтобы в квартире никого не было. Наоборот, ждал, когда хозяин вернется домой…
— Как это можно объяснить?
— Психолог или психиатр ответил бы вам лучше, чем я… может быть, потому, что ему необходимы были сильные ощущения… игра с опасностью? Я не уверен. Он прокрадывался не только в чужие квартиры, но и до определенной степени в жизнь их обитателей. Когда они спали в постелях, он почти касался спящих… Так, словно хотел бы украсть их интимность.
— Можно подумать, что вы его вовсе не обвиняете, не считаете, что это плохо.
Мегрэ улыбнулся в свою очередь, прежде чем ответить:
— Я стараюсь быть объективным и никого заранее ни в чем не обвинять. Такова моя профессия. Вот, пожалуй, все. До свидания. Прошу запомнить то, что я вам сказал. Каждое слово. И обдумать все спокойно.
Он пожал Эвелине руку, к ее огромному удивлению, и Фумель взял пример с комиссара, только сделал это как-то более неловко, как будто чуточку смутившись.
Когда они оказались на лестнице, инспектор произнес с восхищением:
— Прекрасная женщина!
Не исключено, что он еще сюда вернется, и не только по официальному делу… Быть может, будет бывать в этих местах даже тогда, когда все уже забудут о деле Кюэнде… Неисправимый! У него и сейчас есть несносная любовница, которая делает все, чтобы усложнить ему жизнь, а он, как будто этого мало, вечно нарывается на неприятности.
Снег шел так густо, что на тротуарах образовались сугробы.
— Что мне теперь делать, шеф?
— Тебе хочется спать? Нет? Ну тогда зайдем выпить чего-нибудь покрепче.
В «Ла-Режанс» теперь было уже почти тесно. Какой-то клиент, возможно, коммивояжер, переписывал из телефонной книги, составленной по профессиям, необходимые ему адреса.
— Ну и что? Вы нашли ее, господа?
— Да.
— Ничего себе бабенка, правда? Что вам подать?
— Мне грог.
— И мне тоже.
— Два грога? Уже несу!
— Послушай, Фумель, как только выспишься, составь рапорт. Еще сегодня.
— Надо будет упоминать об улице Нев-Сен-Пьер?
— Конечно И о том доме Вильтона, напротив отеля «Ламбер» Судебный следователь наверняка вызовет тебя к себе, чтобы ты сообщил ему подробности.
— Может быть, пошлет меня к мадемуазель Шнейдер, чтобы я произвел у нее обыск?
— А ты, надеюсь, не найдешь в том чемодане ничего, кроме одежды.
Фумель курил сигарету за сигаретой. Он был чем-то взволнован.
— Я слышал, что вы ей говорили, господин комиссар, и все понял
— Его мать сказала мне: «Мой сын наверняка не оставит меня ни с чем».
— Она и мне так же сказала, слово в слово.
— Увидишь, судебный следователь Кажу не захочет слишком далеко забираться в это дело. Как только прозвучит фамилия Вильтон…
Мегрэ выпил свой грог, не торопясь, маленькими глотками, заплатил, и они вышли. Он решил взять такси.
— Хочешь, я тебя подвезу? Куда тебе ехать?
— Нет, спасибо. У меня отсюда удобный автобус Может быть, Фумель, опасаясь, что эта аппетитная дамочка не все хорошо поняла, имел намерения вернуться к ней, чтобы объяснить все более подробно?
— Слушай, кусочек меха дикого кота не дает мне покоя… Попробуй, может быть, тебе удастся что-нибудь узнать еще…
Мегрэ направился к площади Константен-Пекер, на которой находилась стоянка такси.
Глава 8
На набережной Орфевр все были измотаны бессонной ночью — как инспектора, так и арестованные. Приведенные к утру свидетели, внезапно разбуженные, сердились и выходили из себя, ожидая в коридоре своей очереди.
Официант из пивной на улице Дофин принес кофе и булочки для работников следственного отдела.
Мегрэ вернулся к себе и, не раздеваясь, позвонил в отдел идентификации личности, попросив к телефону Моэрса.
Руки всех четырех арестованных подверглись так называемому парафиновому контролю: если бы кто-нибудь из них в последние три-четыре дня пользовался огнестрельным оружием, под кожей ладони у него должны были остаться невидимые глазу частички пороха, даже если бы стрелявший надел перчатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— А что он вообще делал целый день?
— Отправлялся погулять здесь неподалеку, всегда по одним и тем же улицам нашего района, так делают те, кто выгуливает собак… Возвращался и сразу же усаживался в кресло и принимался за чтение. Множество книг лежит в шкафу, вы можете посмотреть…
— Какие книги он любил больше всего?
— О путешествиях.
— Вы куда-нибудь ездили вместе?
— Провели несколько дней в Дьеппе, два года назад. Еще до этого ездили отдыхать в Сабауди, и он показывал мне издалека горы Швейцарии, говоря, что это его родная страна. А в самом начале мы ездили на экскурсию на автобусе из Парижа в Ниццу и на Лазурное побережье.
— Он был широким человеком?
— Все зависит от того, что вы называете широким человеком. Нет, скупым он не был, но не любил, когда его обманывали, обсчитывали. Счета в гостиницах и ресторанах всегда проверял.
— Еще один нескромный вопрос…
— Сколько мне лет?
— Да.
— Сорок четыре.
— Значит, вы приобрели определенный жизненный опыт. И вы никогда не раздумывали над тем, почему этот человек ведет двойную жизнь? Или почему он на вас не женится?
— Я знала иных мужчин, которые также не предлагали мне супружество.
— Мужчин… похожих на него?
— Нет, конечно, нет. — И через минуту добавила: — Я сама не раз раздумывала над этим. Вначале, как я уже вам говорила, думала, что у него жена где-нибудь в провинции и он приезжает в Париж по делу через определенное время. Я не была бы на него в претензии, если бы так и оказалось на самом деле… Кто бы не хотел иметь второго дома, если бы знал, что кто-то его ждет с распростертыми объятиями… Он не любил гостиниц, я сразу это заметила, во время нашего первого совместного путешествия. Он был всегда такой чуткий, настороженный, как будто чего-то боялся…
(«Ага!.. значит, это так! — подумал Мегрэ. — Он все-таки боялся!»)
— Позднее, когда я узнала его ближе и когда увидела его нестарательно заштопанные носки, догадалась, что он живет с матерью, только стыдится признаться. Много есть таких мужчин, которые не женятся из-за матери, никто бы и не подумал, что это действительная причина… Ему уже лет пятьдесят, а дрожит перед мамочкой, как маленький мальчик. Я думала, что с ним такая же история…
— Но ведь он должен был на что-то жить?.. Работать, чтобы иметь деньги.
— У него могли быть какие-то свои дела.
— Вы никогда не подозревали, чем он может заниматься…
— Чем?
Она спросила так естественно, что нельзя было допустить мысли, что она играет комедию.
— Что вы хотите этим сказать? Теперь я ко всему готова. Что он такого делал?
— Крал. Был вором, преступником.
— Он? Оноре? — Она нервно рассмеялась. — Вы шутите, правда? Это невозможно!
— К сожалению, возможно. Он крал всю жизнь, начиная с шестнадцати лет, когда был еще учеником слесаря и убежал из исправительного дома в Швейцарии, чтобы вступить в Иностранный легион.
— О том, что он служил в Иностранном легионе, он мне сказал, когда я увидела его татуировку.
— А о том, что сидел два года в тюрьме, он не сказал?
Она села, как если бы ноги у нее не выдержали и подогнулись, и слушала так, словно речь шла о ком-то ином, а не о ее любовнике, которого она так хорошо знала в течение стольких лет…
Время от времени она встряхивала головой с недоверием.
— Я сам, к вашему сведению, лично его арестовывал, а потом еще несколько раз допрашивал в своем кабинете. Да, это был преступник, но только не такой, как другие. На вид он вел нормальный, спокойный образ жизни. Не вращался в преступных кругах, у него не было сообщников. В течение какого-то времени он готовил преступление. Целыми неделями наблюдал за выбранным домом — кто и когда уходит и приходит… До самого момента, когда с полной уверенностью в себе прокрадывался, чтобы присвоить чужие деньги, чужие драгоценности.
— Нет, нет, не может быть! Я никогда этому не поверю!
— Я хорошо понимаю ваше удивление. В одном вопросе вы не ошиблись, отгадали точно: он на самом деле жил с матерью на улице Муфтар, там находились его вещи.
— А она знает?..
— Да.
— И раньше знала?
— Да.
— И разрешала ему? — Она была не столько возмущена, сколько удивлена. — И поэтому его убили?
— Скорее всего.
— Полиция?
Она становилась недоверчивой, менее открытой и как бы более твердой.
— Нет.
— Может быть, те люди, которых… которых он пробовал обокрасть… убили его?
— Может быть. Вы послушайте. Не я веду следствие по этому делу, а судебный следователь Кажу. Именно он дал определенное задание инспектору Фумелю…
Инспектор Фумель слегка поклонился.
— Инспектор Фумель находится у вас официально, а я нет. Вы имели право не отвечать ни на его вопросы, ни на мои. Могли даже не впускать нас в квартиру. И если бы мы в таком положении попробовали произвести у вас обыск, то совершили бы нарушение закона, превышение власти. Вы меня понимаете?
Нет. Мегрэ чувствовал, что она не отдает себе отчета в важности этих слов.
— Я думаю, что…
— Говоря яснее: все то, что вы рассказали нам о Кюэнде, не будет отражено в официальном рапорте инспектора. Следует считаться с тем, что судебный следователь, когда из какого-либо источника узнает о вашем существовании, пришлет к вам инспектора, возможно, Фумеля, а может быть, кого-то иного, с определенными полномочиями.
— И что я тогда должна буду сделать?
— В таком случае вы можете потребовать присутствия адвоката.
— Зачем?
— Поскольку это ваше право. Вы лично не совершили никакого преступления. Но, может быть, Кюэнде оставил в вашей квартире, кроме своих книг и трубок, еще какие-нибудь вещи…
В ее голубых глазах появился блеск понимания. Наполовину про себя она буркнула:
— Чемодан…
Она прикусила язык, но было уже слишком поздно.
— Но ведь это совершенно нормально, — сказал Мегрэ, что ваш друг, живущий здесь с вами в течение долгого времени, несколько месяцев в году, доверил вам чемодан со своими личными вещами. Не менее нормально было бы, если бы он оставил вам ключик от чемодана с просьбой, например, чтобы вы в случае чего его открыли…
Мегрэ желал бы не иметь свидетелей при беседе. Фумель, как бы отгадав его намерения, отодвинулся немного в сторону и стоял с выражением лица человека, которого ничего на свете не интересует.
Но Эвелина протестующе покачала головой.
— У меня нет никакого ключа. Но…
— Не стоит об этом. Еще одно: такой человек, как Кюэнде, мог быть настолько предусмотрительным, чтобы оставить завещание, в котором были бы для вас определенные поручения… Например, он мог бы пожелать, чтобы вы занялись его матерью…
— Она, должно быть, уже немолода…
— Вы сами увидите… Одно только несомненно: в его жизни не было других женщин, кроме матери и вас…
— Вы так считаете?
Ей это польстило, несмотря на все, и довольная улыбка промелькнула на ее лице. Когда она улыбалась, на ее щеках появлялись две ямочки, как у молоденькой девушки.
— Не знаю, что и думать…
— Вы обо всем подумаете, и не раз, когда останетесь одна…
После короткой паузы она обратилась к нему:
— Скажите, господин комиссар… — она заколебалась и внезапно покраснела: — Он никогда… никогда не убил никого?
— Со всей уверенностью могу сказать, что нет.
— Если бы вы сказали, что да, то я перестала бы вам верить.
— Добавлю еще кое-что. Кюэнде жил, что не подлежит сомнению, со своих краж.
— Но ведь он тратил так мало!
— Вот именно! Возможно, что ему нужно было только сознание, что он может иметь деньги в своем распоряжении, это давало ему чувство уверенности в себе. А может быть, тут роль играл какой-то еще иной мотив, и роль принципиальную…
— Какой мотив?
— Его психологической природы. Я вам уже говорил, что он мог неделями наблюдать за избранным домом…
— Каким образом?
— Целыми часами просиживал в разных кафе, занимая столик у окна или нанимал где-нибудь комнату, в гостинице напротив…
Она прервала, подхватив его мысль:
— Вы считаете, что и тогда, когда мы познакомились… в «Ла-Режанс»?
— Очень возможно. Но, что самое странное, он никогда не ждал того, чтобы в квартире никого не было. Наоборот, ждал, когда хозяин вернется домой…
— Как это можно объяснить?
— Психолог или психиатр ответил бы вам лучше, чем я… может быть, потому, что ему необходимы были сильные ощущения… игра с опасностью? Я не уверен. Он прокрадывался не только в чужие квартиры, но и до определенной степени в жизнь их обитателей. Когда они спали в постелях, он почти касался спящих… Так, словно хотел бы украсть их интимность.
— Можно подумать, что вы его вовсе не обвиняете, не считаете, что это плохо.
Мегрэ улыбнулся в свою очередь, прежде чем ответить:
— Я стараюсь быть объективным и никого заранее ни в чем не обвинять. Такова моя профессия. Вот, пожалуй, все. До свидания. Прошу запомнить то, что я вам сказал. Каждое слово. И обдумать все спокойно.
Он пожал Эвелине руку, к ее огромному удивлению, и Фумель взял пример с комиссара, только сделал это как-то более неловко, как будто чуточку смутившись.
Когда они оказались на лестнице, инспектор произнес с восхищением:
— Прекрасная женщина!
Не исключено, что он еще сюда вернется, и не только по официальному делу… Быть может, будет бывать в этих местах даже тогда, когда все уже забудут о деле Кюэнде… Неисправимый! У него и сейчас есть несносная любовница, которая делает все, чтобы усложнить ему жизнь, а он, как будто этого мало, вечно нарывается на неприятности.
Снег шел так густо, что на тротуарах образовались сугробы.
— Что мне теперь делать, шеф?
— Тебе хочется спать? Нет? Ну тогда зайдем выпить чего-нибудь покрепче.
В «Ла-Режанс» теперь было уже почти тесно. Какой-то клиент, возможно, коммивояжер, переписывал из телефонной книги, составленной по профессиям, необходимые ему адреса.
— Ну и что? Вы нашли ее, господа?
— Да.
— Ничего себе бабенка, правда? Что вам подать?
— Мне грог.
— И мне тоже.
— Два грога? Уже несу!
— Послушай, Фумель, как только выспишься, составь рапорт. Еще сегодня.
— Надо будет упоминать об улице Нев-Сен-Пьер?
— Конечно И о том доме Вильтона, напротив отеля «Ламбер» Судебный следователь наверняка вызовет тебя к себе, чтобы ты сообщил ему подробности.
— Может быть, пошлет меня к мадемуазель Шнейдер, чтобы я произвел у нее обыск?
— А ты, надеюсь, не найдешь в том чемодане ничего, кроме одежды.
Фумель курил сигарету за сигаретой. Он был чем-то взволнован.
— Я слышал, что вы ей говорили, господин комиссар, и все понял
— Его мать сказала мне: «Мой сын наверняка не оставит меня ни с чем».
— Она и мне так же сказала, слово в слово.
— Увидишь, судебный следователь Кажу не захочет слишком далеко забираться в это дело. Как только прозвучит фамилия Вильтон…
Мегрэ выпил свой грог, не торопясь, маленькими глотками, заплатил, и они вышли. Он решил взять такси.
— Хочешь, я тебя подвезу? Куда тебе ехать?
— Нет, спасибо. У меня отсюда удобный автобус Может быть, Фумель, опасаясь, что эта аппетитная дамочка не все хорошо поняла, имел намерения вернуться к ней, чтобы объяснить все более подробно?
— Слушай, кусочек меха дикого кота не дает мне покоя… Попробуй, может быть, тебе удастся что-нибудь узнать еще…
Мегрэ направился к площади Константен-Пекер, на которой находилась стоянка такси.
Глава 8
На набережной Орфевр все были измотаны бессонной ночью — как инспектора, так и арестованные. Приведенные к утру свидетели, внезапно разбуженные, сердились и выходили из себя, ожидая в коридоре своей очереди.
Официант из пивной на улице Дофин принес кофе и булочки для работников следственного отдела.
Мегрэ вернулся к себе и, не раздеваясь, позвонил в отдел идентификации личности, попросив к телефону Моэрса.
Руки всех четырех арестованных подверглись так называемому парафиновому контролю: если бы кто-нибудь из них в последние три-четыре дня пользовался огнестрельным оружием, под кожей ладони у него должны были остаться невидимые глазу частички пороха, даже если бы стрелявший надел перчатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19