Никакой полости для ног тоже нет.
— Ты знаешь, где он заправляется бензином?
— У ближайшей бензоколонки, на улице Марбеф.
— Ты был там?
— Еще не успел.
Автобус остановился на улице Консгантен-Пекер. В такое раннее время тут почти совершенно пусто. Еще не было восьми часов утра.
— Кажется, это здесь «Ла-Режанс».
Это была старомодная пивная, каких все меньше оставалось в Париже. С мраморной стойкой, с местом для кассирши возле нее, с зеркалами на стенах, с металлическими колечками вместо вешалки. Фирменным блюдом заведения, как сообщали вывески, было шакрю гарни.
Внутри уже светло, официант сгребал в совок мусор с пола.
— Ты что-нибудь ел? — спросил Мегрэ.
— Еще нет, — ответил Фумель.
Фумель заказал себе кофе и булочку с маслом, Мегрэ же, который этой ночью и с самого утра выпил много кофе, — стаканчик коньяку.
Странная пора… Уже не ночь, но еще и не день. Сквозь окно видны спешащие в школу дети. Они наклонялись, брали снег в руки, пробовали лепить снежки, но он таял v них на ладонях.
— Скажите… — обратился Мегрэ к официанту.
— Слушаю вас.
— Вы знаете этого человека?
Официант довольно долго вглядывался в комиссара, как бы с усилием стараясь припомнить, откуда он знает это лицо
— Господин Мегрэ… господин комиссар Мегрэ, правда? Припоминаю. Вы уже бывали у нас — довольно давно, кажется, года два назад, вместе с инспектором Лоньоном.
Он с готовностью и усердием рассматривал фотографию.
— Да, этот господин сюда приходит. Не один. Всегда с одной такой… шляпницей.
— Что значит «шляпницей»?
— А она носит каждый раз новую шляпу, и все какие-то смешные. Чаще всего они приходят вместе поужинать, садятся вон там, в уголке. Она обожает шакрю. Они никогда не торопятся, сидят долго, попивают кофе, иногда заказывают рюмку коньяку Смотрят в глаза друг другу или держатся за руки. Оба очень симпатичные.
— Давно они к вам приходят?
— О, уже пару лет. Сам даже не помню, с какого времени.
— Она, наверное, живет где-нибудь поблизости?
— Меня уже спрашивали. Я вижу ее каждое утро, когда она с сеткой выходит за покупками. Наверняка живет на этой улице.
Почему Мегрэ был так доволен, что ему удалось раскрыть присутствие женщины в жизни Оноре Кюэнде?
Полчаса спустя он в сопровождении Фумеля входил в первый от угла дом. Консьержка в своей комнате сортировала письма жильцам.
— Вы знаете этого человека?
Она рассматривала фотографию сосредоточенно и через минуту отрицательно покачала головой.
— Кажется мне, что я где-то его видела, но не могу сказать, что его знаю. Во всяком случае, сюда он не приходил
— А может быть, здесь живет… может быть, среди ваших жильцов есть женщина, которая часто меняет шляпки?
Консьержка посмотрела на Мегрэ с удивлением, пожала плечами и пробормотала себе под нос что-то, чего он не расслышал.
Точно также во втором и третьем домах поиски не увенчались успехом.
В четвертом, в то время, когда они вошли, консьержка бинтовала мужу руку, которую он повредил, вынося мусорные баки.
— Вы знаете этого человека?
— А что?
— Он живет в вашем доме?
— Живет, не живет — трудно сказать. Приходит к даме с шестого этажа.
— Какой даме?
— К модистке. Мадемуазель Эвелине.
— А мадемуазель Эвелина здесь давно живет?
— О, лет десять — двенадцать. Она уже жила тут, когда я сюда переехала.
— А он тогда бывал у нее?
— Не знаю… Может, и бывал… Не помню.
— Вы ее видели в последнее время?
— Кого? Эвелину? Я ее каждый день вижу!
— А его?
— Не помню, — она повернулась к мужу: — Когда мы последний раз видели этого господина?
— Не знаю. Не так давно.
— Случалось, что он оставался ночевать у нее? Консьержка улыбнулась. Видимо, она сочла комиссара очень наивным человеком.
— А если даже и так?.. Ведь они оба совершеннолетние, разве нет?
— А не жил ли он у нее подольше… неделю, две?
— Иногда даже и месяц.
— А эта Эвелина сейчас дома?
— Наверняка.
— Как ее фамилия?
— Шнейдер. Эвелина Шнейдер.
— Она получает письма?
— О, почти нет. Очень редко.
— На каком этаже она живет?
— Я же говорила. На шестом.
— Налево или направо?
— Направо.
Мегрэ вышел на улицу, чтобы проверить, есть ли свет в окнах на шестом этаже. Свет горел.
Лифта в этом доме не было. Пришлось подниматься по лестнице. Дом казался спокойным и опрятным, лестницы содержались в чистоте. Перед дверями квартир лежали соломенные коврики. Тут и там виднелись таблички с фамилиями, металлические или эмалированные. На третьем этаже жил зубной врач, на четвертом — акушерка. Мегрэ останавливался на каждой площадке, опасаясь одышки. Из-за запертых дверей доносились звуки радиоприемников.
На шестом этаже они остановились перед дверью с правой стороны. Мегрэ долго колебался, прежде чем нажал на кнопку звонка. И отсюда также доносились звуки музыки, но спустя минуту кто-то выключил радио, послышались шаги, и в открытой двери на пороге показалась маленькая блондинка, одетая не в халат, а в свободную блузку и брюки, с тряпочкой, которой стирают, пыль, в руках. Она смотрела на них широко раскрытыми глазами.
Мегрэ и Фумель чувствовали себя не менее смущенными, чем она. В ее глазах сначала отразилось удивление, а через мгновение беспокойство. Губы ее дрожали, когда она спросила:
— Вы принесли мне… печальную новость?
Жестом она пригласила их в комнату. Видимо, она занималась уборкой, поскольку пылесос еще рычал. Она выключила его и, проходя мимо, отодвинула ногой, чтобы он не заслонял дороги.
— Почему вы так думаете?
— Сама не знаю… Визит в такое время… И Оноре не приходит… Не знаю, что с ним случилось…
Она выглядела еще молодо, но было ей, пожалуй, за сорок. Кожа у нее была свежей, лицо округлое, черты его твердые.
— Господа… из полиции?
— Комиссар Мегрэ. А это инспектор Фумель.
— С Оноре несчастный случай?
— Я принес вам действительно печальное известие. Она не заплакала. Напряженно ждала слов, которые, возможно, содержали какую-то надежду.
— Присядьте, пожалуйста. И снимите пальто, здесь очень тепло. Оноре любит, чтобы было очень тепло. Извините за беспорядок…
— Вы его любите?
Она закусила губу. Через минуту вместо ответа спросила:
— Ранен? — И сразу же потом, без паузы: — Он умер?
Только тогда она начала плакать, сложив губы подковкой, как ребенок, не думая о том, что делается некрасивой. Одновременно она обхватила волосы обеими руками. Ее глаза блуждали по комнате, как бы в поисках угла, в котором она могла бы спрятаться.
— Я чувствовала, что это случится…
— Почему?
— Не знаю… Мы были так счастливы.
Комната, приятно обставленная солидной мебелью, с безделушками, не свидетельствующими, однако, о плохом вкусе, создавала атмосферу интимности. Сквозь открытые двери была видна ярко освещенная кухня, со столом, накрытым для завтрака.
— Извините… — прошептала она внезапно и открыла дверь в соседнюю комнату, полутемную спальню.
Она бросилась на кровать, скрыв лицо в подушке, чтобы иметь возможность выплакаться.
Мегрэ и Фумель молча глянули один на другого. Из них двоих Фумель был более взволнован, может быть, потому, что вообще имел слабость к женщинам, несмотря на хлопоты и огорчения, в которые они его вводили.
Через какое-то время — быстрее, чем можно было бы ожидать, — она встала, пошла в ванную, умыла лицо холодной водой и, когда вернулась в комнату, почти спокойная, шепнула:
— Извините…
Через минуту, уже овладев собой, она спросила:
— Что с ним произошло?
— Его нашли в Булонском лесу. Мертвого. Разве вы не читали в газете?
— Нет, я не читаю газет. Но он… В Булонском лесу? Что он там делал?
— Он был убит раньше в каком-то другом месте.
— Убит? Из-за чего?
Она старалась удержаться, чтобы снова не расплакаться.
— Вы давно были… вместе?
— Несколько лет.
— Где вы познакомились?
— В таком маленьком кафе… здесь неподалеку.
— В… «Ла-Режанс».
— Да. Я время от времени хожу туда. Увидела его, когда он сидел там в углу.
Разве это не свидетельствовало о том, что тогда Кюэнде планировал кражу в этом самом районе? Скорее всего. Просматривая списки краж, виновных в которых не удалось найти, наверняка можно было бы наткнуться на совершенную на улице Коленкур.
— И что было потом?
— Я уже не помню, как случилось, что у нас завязалась беседа. Он спросил меня, не немка ли я, я ответила, что из Эльзаса, родилась в Страсбурге.
На ее лице промелькнуло что-то вроде улыбки.
— Нас забавляло, что у нас обоих иностранный акцент, но у каждого свой.
Ее акцент был приятным для слуха, напевным. Жена Мегрэ тоже была из Эльзаса. И даже немного похожа — в молодые годы — на эту Эвелину: маленькая, пухленькая блондинка…
— Вы стали жить вместе?
Она вытерла платочком нос, уже порядком покрасневший. Но наверняка в эту минуту не думала о том, красиво ли она выглядит.
— Нет, он только приходил ко мне. Время от времени оставался на более долгий срок, на две-три недели, а потом говорил, что ему надо ехать. Я даже думала сначала, что у него где-нибудь в провинции есть жена и дети. У некоторых мужчин есть такая привычка, приехав в Париж снимать с пальца обручальное кольцо. Видимо, в этих делах у нее был определенный опыт.
— И каким же образом вы удостоверились, что он не женат?
— Он не женат, правда?
— Правда.
— Я была в этом уверена. Прежде всего я заметила, какими глазами он смотрит на детей, которых встречал на улице. Видно было, что он жалеет, что у него нет своих. Может быть, он уже отказался от мысли иметь детей, но его все еще тянуло к отцовству. А во-вторых, когда он бывал здесь, когда жил вместе со мной, он вел себя иначе, чем ведут женатые мужчины. Это трудно объяснить, но это чувствуется. Он был какой-то стыдливый… женатые мужчины иные. Первый раз, когда он ночевал у меня, он был очень смущен… а утром, когда проснулся в моей постели, не знал, что делать с собой.
— Он никогда не говорил вам, чем он занимается? О своей профессии?
— Нет.
— А вы его не спрашивали?
— Я старалась узнать, не задавая нескромных вопросов.
— Он говорил, куда уезжает?
— Говорил, что должен уехать. Только это. Ни куда, ни зачем. Раз я спросила, есть ли у него мать. Он ничего не ответил, только покраснел. Я догадалась, что он живет вместе с матерью. Во всяком случае, я знала, что у него кто-то есть, кто заботится о его белье, кто штопает ему носки — только делает это не очень старательно. На рубашке пуговицы у него были всегда пришиты криво, я не раз над этим смеялась…
— Когда вы видели его в последний раз?
— Несколько недель назад… Кажется, шесть… Минуточку… я вспомню дату.
Через минуту она спросила:
— А когда… когда это случилось?
— В пятницу. У него были при себе деньги?
— Он никогда не носил с собой много денег.
— А когда он приходил к вам на длительный срок — он приносил с собой чемодан?
— Нет. Если вы откроете шкаф, то увидите его халат, домашние туфли, а на полках рубашки, носки, пижаму…
Она указала на каминную полку, на которой Мегрэ заметил три трубки, в том числе одну пенковую. И здесь тоже была кафельная печка, как в квартире на улице Муфтар, и кресло рядом с печкой. Кресло Оноре Кюэнде…
— Извините за бестактность… Но я должен задать вам один вопрос.
— Я догадалась. Речь идет о деньгах?
— Да. Он вам их давал?
— Предлагал, но я не хотела брать. Зарабатываю столько, чтобы хватало мне на жизнь. Поскольку он настаивал, я согласилась только на одно — видимо, ему было бы не по себе, если бы он ничего мне не давал, — чтобы он платил половину за квартиру. Зато он делал мне дорогие подарки… Это он купил мебель в эту комнату и устроил мне салон для клиенток… Вы можете сами посмотреть…
Она открыла еще одну дверь и показала им маленькую тесную комнатку, обставленную в стиле Людовика XVI, с большим количеством зеркал…
— Это он отремонтировал всю квартиру, покрасил кухню, сам оклеил обоями эту комнату и салон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Ты знаешь, где он заправляется бензином?
— У ближайшей бензоколонки, на улице Марбеф.
— Ты был там?
— Еще не успел.
Автобус остановился на улице Консгантен-Пекер. В такое раннее время тут почти совершенно пусто. Еще не было восьми часов утра.
— Кажется, это здесь «Ла-Режанс».
Это была старомодная пивная, каких все меньше оставалось в Париже. С мраморной стойкой, с местом для кассирши возле нее, с зеркалами на стенах, с металлическими колечками вместо вешалки. Фирменным блюдом заведения, как сообщали вывески, было шакрю гарни.
Внутри уже светло, официант сгребал в совок мусор с пола.
— Ты что-нибудь ел? — спросил Мегрэ.
— Еще нет, — ответил Фумель.
Фумель заказал себе кофе и булочку с маслом, Мегрэ же, который этой ночью и с самого утра выпил много кофе, — стаканчик коньяку.
Странная пора… Уже не ночь, но еще и не день. Сквозь окно видны спешащие в школу дети. Они наклонялись, брали снег в руки, пробовали лепить снежки, но он таял v них на ладонях.
— Скажите… — обратился Мегрэ к официанту.
— Слушаю вас.
— Вы знаете этого человека?
Официант довольно долго вглядывался в комиссара, как бы с усилием стараясь припомнить, откуда он знает это лицо
— Господин Мегрэ… господин комиссар Мегрэ, правда? Припоминаю. Вы уже бывали у нас — довольно давно, кажется, года два назад, вместе с инспектором Лоньоном.
Он с готовностью и усердием рассматривал фотографию.
— Да, этот господин сюда приходит. Не один. Всегда с одной такой… шляпницей.
— Что значит «шляпницей»?
— А она носит каждый раз новую шляпу, и все какие-то смешные. Чаще всего они приходят вместе поужинать, садятся вон там, в уголке. Она обожает шакрю. Они никогда не торопятся, сидят долго, попивают кофе, иногда заказывают рюмку коньяку Смотрят в глаза друг другу или держатся за руки. Оба очень симпатичные.
— Давно они к вам приходят?
— О, уже пару лет. Сам даже не помню, с какого времени.
— Она, наверное, живет где-нибудь поблизости?
— Меня уже спрашивали. Я вижу ее каждое утро, когда она с сеткой выходит за покупками. Наверняка живет на этой улице.
Почему Мегрэ был так доволен, что ему удалось раскрыть присутствие женщины в жизни Оноре Кюэнде?
Полчаса спустя он в сопровождении Фумеля входил в первый от угла дом. Консьержка в своей комнате сортировала письма жильцам.
— Вы знаете этого человека?
Она рассматривала фотографию сосредоточенно и через минуту отрицательно покачала головой.
— Кажется мне, что я где-то его видела, но не могу сказать, что его знаю. Во всяком случае, сюда он не приходил
— А может быть, здесь живет… может быть, среди ваших жильцов есть женщина, которая часто меняет шляпки?
Консьержка посмотрела на Мегрэ с удивлением, пожала плечами и пробормотала себе под нос что-то, чего он не расслышал.
Точно также во втором и третьем домах поиски не увенчались успехом.
В четвертом, в то время, когда они вошли, консьержка бинтовала мужу руку, которую он повредил, вынося мусорные баки.
— Вы знаете этого человека?
— А что?
— Он живет в вашем доме?
— Живет, не живет — трудно сказать. Приходит к даме с шестого этажа.
— Какой даме?
— К модистке. Мадемуазель Эвелине.
— А мадемуазель Эвелина здесь давно живет?
— О, лет десять — двенадцать. Она уже жила тут, когда я сюда переехала.
— А он тогда бывал у нее?
— Не знаю… Может, и бывал… Не помню.
— Вы ее видели в последнее время?
— Кого? Эвелину? Я ее каждый день вижу!
— А его?
— Не помню, — она повернулась к мужу: — Когда мы последний раз видели этого господина?
— Не знаю. Не так давно.
— Случалось, что он оставался ночевать у нее? Консьержка улыбнулась. Видимо, она сочла комиссара очень наивным человеком.
— А если даже и так?.. Ведь они оба совершеннолетние, разве нет?
— А не жил ли он у нее подольше… неделю, две?
— Иногда даже и месяц.
— А эта Эвелина сейчас дома?
— Наверняка.
— Как ее фамилия?
— Шнейдер. Эвелина Шнейдер.
— Она получает письма?
— О, почти нет. Очень редко.
— На каком этаже она живет?
— Я же говорила. На шестом.
— Налево или направо?
— Направо.
Мегрэ вышел на улицу, чтобы проверить, есть ли свет в окнах на шестом этаже. Свет горел.
Лифта в этом доме не было. Пришлось подниматься по лестнице. Дом казался спокойным и опрятным, лестницы содержались в чистоте. Перед дверями квартир лежали соломенные коврики. Тут и там виднелись таблички с фамилиями, металлические или эмалированные. На третьем этаже жил зубной врач, на четвертом — акушерка. Мегрэ останавливался на каждой площадке, опасаясь одышки. Из-за запертых дверей доносились звуки радиоприемников.
На шестом этаже они остановились перед дверью с правой стороны. Мегрэ долго колебался, прежде чем нажал на кнопку звонка. И отсюда также доносились звуки музыки, но спустя минуту кто-то выключил радио, послышались шаги, и в открытой двери на пороге показалась маленькая блондинка, одетая не в халат, а в свободную блузку и брюки, с тряпочкой, которой стирают, пыль, в руках. Она смотрела на них широко раскрытыми глазами.
Мегрэ и Фумель чувствовали себя не менее смущенными, чем она. В ее глазах сначала отразилось удивление, а через мгновение беспокойство. Губы ее дрожали, когда она спросила:
— Вы принесли мне… печальную новость?
Жестом она пригласила их в комнату. Видимо, она занималась уборкой, поскольку пылесос еще рычал. Она выключила его и, проходя мимо, отодвинула ногой, чтобы он не заслонял дороги.
— Почему вы так думаете?
— Сама не знаю… Визит в такое время… И Оноре не приходит… Не знаю, что с ним случилось…
Она выглядела еще молодо, но было ей, пожалуй, за сорок. Кожа у нее была свежей, лицо округлое, черты его твердые.
— Господа… из полиции?
— Комиссар Мегрэ. А это инспектор Фумель.
— С Оноре несчастный случай?
— Я принес вам действительно печальное известие. Она не заплакала. Напряженно ждала слов, которые, возможно, содержали какую-то надежду.
— Присядьте, пожалуйста. И снимите пальто, здесь очень тепло. Оноре любит, чтобы было очень тепло. Извините за беспорядок…
— Вы его любите?
Она закусила губу. Через минуту вместо ответа спросила:
— Ранен? — И сразу же потом, без паузы: — Он умер?
Только тогда она начала плакать, сложив губы подковкой, как ребенок, не думая о том, что делается некрасивой. Одновременно она обхватила волосы обеими руками. Ее глаза блуждали по комнате, как бы в поисках угла, в котором она могла бы спрятаться.
— Я чувствовала, что это случится…
— Почему?
— Не знаю… Мы были так счастливы.
Комната, приятно обставленная солидной мебелью, с безделушками, не свидетельствующими, однако, о плохом вкусе, создавала атмосферу интимности. Сквозь открытые двери была видна ярко освещенная кухня, со столом, накрытым для завтрака.
— Извините… — прошептала она внезапно и открыла дверь в соседнюю комнату, полутемную спальню.
Она бросилась на кровать, скрыв лицо в подушке, чтобы иметь возможность выплакаться.
Мегрэ и Фумель молча глянули один на другого. Из них двоих Фумель был более взволнован, может быть, потому, что вообще имел слабость к женщинам, несмотря на хлопоты и огорчения, в которые они его вводили.
Через какое-то время — быстрее, чем можно было бы ожидать, — она встала, пошла в ванную, умыла лицо холодной водой и, когда вернулась в комнату, почти спокойная, шепнула:
— Извините…
Через минуту, уже овладев собой, она спросила:
— Что с ним произошло?
— Его нашли в Булонском лесу. Мертвого. Разве вы не читали в газете?
— Нет, я не читаю газет. Но он… В Булонском лесу? Что он там делал?
— Он был убит раньше в каком-то другом месте.
— Убит? Из-за чего?
Она старалась удержаться, чтобы снова не расплакаться.
— Вы давно были… вместе?
— Несколько лет.
— Где вы познакомились?
— В таком маленьком кафе… здесь неподалеку.
— В… «Ла-Режанс».
— Да. Я время от времени хожу туда. Увидела его, когда он сидел там в углу.
Разве это не свидетельствовало о том, что тогда Кюэнде планировал кражу в этом самом районе? Скорее всего. Просматривая списки краж, виновных в которых не удалось найти, наверняка можно было бы наткнуться на совершенную на улице Коленкур.
— И что было потом?
— Я уже не помню, как случилось, что у нас завязалась беседа. Он спросил меня, не немка ли я, я ответила, что из Эльзаса, родилась в Страсбурге.
На ее лице промелькнуло что-то вроде улыбки.
— Нас забавляло, что у нас обоих иностранный акцент, но у каждого свой.
Ее акцент был приятным для слуха, напевным. Жена Мегрэ тоже была из Эльзаса. И даже немного похожа — в молодые годы — на эту Эвелину: маленькая, пухленькая блондинка…
— Вы стали жить вместе?
Она вытерла платочком нос, уже порядком покрасневший. Но наверняка в эту минуту не думала о том, красиво ли она выглядит.
— Нет, он только приходил ко мне. Время от времени оставался на более долгий срок, на две-три недели, а потом говорил, что ему надо ехать. Я даже думала сначала, что у него где-нибудь в провинции есть жена и дети. У некоторых мужчин есть такая привычка, приехав в Париж снимать с пальца обручальное кольцо. Видимо, в этих делах у нее был определенный опыт.
— И каким же образом вы удостоверились, что он не женат?
— Он не женат, правда?
— Правда.
— Я была в этом уверена. Прежде всего я заметила, какими глазами он смотрит на детей, которых встречал на улице. Видно было, что он жалеет, что у него нет своих. Может быть, он уже отказался от мысли иметь детей, но его все еще тянуло к отцовству. А во-вторых, когда он бывал здесь, когда жил вместе со мной, он вел себя иначе, чем ведут женатые мужчины. Это трудно объяснить, но это чувствуется. Он был какой-то стыдливый… женатые мужчины иные. Первый раз, когда он ночевал у меня, он был очень смущен… а утром, когда проснулся в моей постели, не знал, что делать с собой.
— Он никогда не говорил вам, чем он занимается? О своей профессии?
— Нет.
— А вы его не спрашивали?
— Я старалась узнать, не задавая нескромных вопросов.
— Он говорил, куда уезжает?
— Говорил, что должен уехать. Только это. Ни куда, ни зачем. Раз я спросила, есть ли у него мать. Он ничего не ответил, только покраснел. Я догадалась, что он живет вместе с матерью. Во всяком случае, я знала, что у него кто-то есть, кто заботится о его белье, кто штопает ему носки — только делает это не очень старательно. На рубашке пуговицы у него были всегда пришиты криво, я не раз над этим смеялась…
— Когда вы видели его в последний раз?
— Несколько недель назад… Кажется, шесть… Минуточку… я вспомню дату.
Через минуту она спросила:
— А когда… когда это случилось?
— В пятницу. У него были при себе деньги?
— Он никогда не носил с собой много денег.
— А когда он приходил к вам на длительный срок — он приносил с собой чемодан?
— Нет. Если вы откроете шкаф, то увидите его халат, домашние туфли, а на полках рубашки, носки, пижаму…
Она указала на каминную полку, на которой Мегрэ заметил три трубки, в том числе одну пенковую. И здесь тоже была кафельная печка, как в квартире на улице Муфтар, и кресло рядом с печкой. Кресло Оноре Кюэнде…
— Извините за бестактность… Но я должен задать вам один вопрос.
— Я догадалась. Речь идет о деньгах?
— Да. Он вам их давал?
— Предлагал, но я не хотела брать. Зарабатываю столько, чтобы хватало мне на жизнь. Поскольку он настаивал, я согласилась только на одно — видимо, ему было бы не по себе, если бы он ничего мне не давал, — чтобы он платил половину за квартиру. Зато он делал мне дорогие подарки… Это он купил мебель в эту комнату и устроил мне салон для клиенток… Вы можете сами посмотреть…
Она открыла еще одну дверь и показала им маленькую тесную комнатку, обставленную в стиле Людовика XVI, с большим количеством зеркал…
— Это он отремонтировал всю квартиру, покрасил кухню, сам оклеил обоями эту комнату и салон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19