— Давайте так: мне мыть, вам вытирать.
— А я, с вашего позволения, предпочел бы наоборот.
— Почему?
— Жирная вода не вызывает у меня отвращения, а женщин от нее мутит.
— Слыхал, Пи-Эм?
Как тут не услыхать! По воскресеньям Нора всегда моет посуду, а он вытирает.
Его жена и Доналд уже сообщники, и молчаливый их Сговор направлен против него.
Час назад то же самое было с маленькой Лил Ноленд.
Обе они богаты: у одной наследство от отца, у другой — от первого мужа. Они умны, независимы и сознают это, особенно Нора. Они вполне способны вообразить, что купили себе мужей, да в глубине души, вероятно, так и думают.
И вот теперь, когда им встретился мужчина, о котором они ровно ничего не знают, но у которого зато печальный вид, Нора поднимается ни свет ни заря, моет посуду, держится, с одной стороны, преувеличенно любезно, с другой — агрессивно, а Лил Ноленд собирает у себя всю долину, лишь бы заполучить Доналда, и, вопреки обычной своей бесхитростности, начинает играть на обаянии.
Пи-Эм так и подмывало проверещать на манер их обеих, на манер Милдред, на манер всех прочих гусынь:
«У него такой печальный вид!»
Да, да, неудачник! Слабый человек! Субъект, который побоялся взглянуть жизни в лицо и честно, по-мужски принять На себя ответственность.
Пи-Эм не побоялся.
У них одна мать, и — что греха таить! — пила она так, что старому Эшбриджу приходилось иногда по несколько дней держать ее взаперти, иначе все его пузатые бутылки с виски оказались бы пустыми.
Одним словом, они одной крови. И стартовали тоже ноздря в ноздрю.
Интересно, Эмили пьет? Да нет, вздор! Разве она была бы в таком случае тем, чем стала?
А он, Пи-Эм, житель долины, слывущей самым разгульным местом во всей Аризоне, не ленится после третьего стаканчика слезть с табурета, пересечь весь бар и посмотреться в зеркало, чтобы решить, можно ли себе позволить последний глоток двойного бурбона.
Правда, потом он, случается, заворачивает на холм. Но от этого никто не страдает, а если он сам на обратном пути чувствует отвращение к себе и едва осмеливается положить оскверненные руки на руль машины, — это его личное дело.
3
Нора скомандовала:
— А теперь, мальчики, марш одеваться. Я обещала Лил привезти вас не позже чем через час.
Она сделала еще одно. Это мелочь и не столь уж неожиданная с ее стороны, но все-таки очень показательная. В ту секунду, когда Доналд собирался захлопнуть дверь своей комнаты, Нора крикнула:
— Погодите-ка!
Сбегала к себе и принесла блок сигарет.
— Это чтоб вам не надо было «стрелять».
Как все происходило дальше? Пи-Эм разделся и встал под душ. Принять горячую ванну у него не хватило духу.
Его ванная сообщалась с ванной при комнате для гостей.
В тот момент, когда он задергивал занавеску душа, дверь наверняка была закрыта. Впрочем, стоит ли обращать внимание на маловажные детали? Правда, это всегда было ему свойственно, но не до такой же степени!
Важно другое, хотя, в сущности, и это пустяк. Неожиданно он увидел у себя в ванной Доналда, голого, мокрого, с большим голубым полотенцем через плечо. На полотенце был вышит вензель «Ранчо М-М».
Три ранчо в долине, в том числе нолендовское, располагали плавательными бассейнами. Собирались там небольшими группами. Мужчины раздевались с одной стороны, женщины — с другой. И Пи-Эм никогда не испытывал стеснения, расхаживая нагишом в присутствии приятелей.
А вот на этот раз ему стало так же не по себе, как ночью, когда брат разделся при нем. Неприятно во всем этом было и другое, что он не мог еще четко сформулировать, но от чего постоянно мрачнел: у него отнимали всякую инициативу. Вернувшись с реки, он застал Нору и Доналда за дружеской болтовней в кухне. Нора уже обращалась к гостю по имени, которое считала подлинным. Во время завтрака она раз десять назвала его Эриком.
«Идите сюда, Эрик. Мы займемся посудой, а Пи-Эм посидит у приемника. Он целый день будет больной, если не послушает последние известия».
Он дал себе слово, что после душа сходит поговорить с Доналдом, и сходит в момент, который выберет сам, — скажем, когда наденет брюки и рубашку. А Доналд ввалился к нему в ванную, словно так и полагается.
Он не стал говорить ни о себе, ни о границе, ни о Милдред, как будто всего этого для него не существовало. Зато окинул критическим взглядом тело Пи-Эм.
— Мало двигаешься…
— Времени нет — работа.
— С тобой все в порядке?
— Что ты имеешь в виду?
— Здоровье. В твоем возрасте что-нибудь обязательно начинает барахлить.
— Я показывался врачу всего два месяца тому назад.
Кроме печени, да и то изредка…
— А вот Эмили в отличной форме.
Пи-Эм чуть не задохнулся от негодования. Доналд заскочил к сестре как беглец, как человек, за которым гонится полиция. Он мог скомпрометировать ее, а теперь рассуждает так, словно нанес обычный родственный визит и успел присмотреться к ней столь же внимательно, как сейчас присматривается к брату.
— Как ты узнал ее адрес?
— Она постоянно писала Милдред и первое время помогала ей.
Пи-Эм предпочел отвести глаза в сторону. Он ни разу не поинтересовался, что стало с женой и детьми брата.
Честно говоря, толком не знал, что и с ним-то самим стряслось.
Доналд, несомненно, полагает, что Пи-Эм в курсе дела. Недаром он даже намеком не упомянул о самом главном — о том, что произошло в Рок-Айленде.
Со своей стороны Пи-Эм счел за благо не задавать вопросов.
Это случилось года два с лишним назад. Пи-Эм на несколько недель приехал с Норой в Нью-Йорк, где у нее было сложное дело по части наследства. Незадолго до этого они поженились. Остановились Эшбриджи в большом отеле на Парк-авеню. Жизнь вели очень напряженную: днем — дела, вечером — коктейли, званые обеды, театр, клубы.
В такой вот обстановке Пи-Эм узнал однажды утром из газеты о налете на ресторан в Рок-Айленде, Иллинойс.
Заметка была всего в десяток строк. Он прочел ее потому, что Рок-Айленд на одном берегу Миссисипи, а на другом — Дэвенпорт, где ему довелось прожить несколько лет. Он даже бывал в баре, на который совершили налет.
«Пока что полиции удалось задержать лишь некоего Доналда Эшбриджа, который оказал ожесточенное сопротивление и тяжело ранил одного из агентов. Он находился в состоянии алкогольного опьянения».
Так, много лет спустя, Пи-Эм опять услышал о брате.
Hope он, разумеется, ничего не сказал. Несколько дней подряд он просматривал газеты в тщетной надежде узнать подробности. Затем они на неделю отправились в Майами, потом вернулись в Тусон, оттуда — на ранчо.
Аризонские газеты о происшествии не упомянули — оно ведь случилось на другом конце Штатов.
Что он мог сделать? Со дня женитьбы не прошло и года. Он только что сделался компаньоном Ривза, старого ногалесского адвоката; благодаря этому все жители долины становились клиентами Пи-Эм.
Разве он помог бы Доналду, прикатив в Рок-Айленд и объявив: «Я — брат обвиняемого, адвокат, и буду его защитником»?
А если уж говорить начистоту, у него в тот момент были денежные затруднения: чтобы войти в дело, пришлось уплатить крупную сумму Ривзу; обращаться же к Hope он не хотел.
Известия о брате он получил от Эмили. Без нее он вообще ничего не знал бы о родных. Она одна поддерживает более или менее регулярно переписку со всей семьей.
Что, собственно, сообщила она в тот раз? Что с Доналдом плохо: снова запил и угодил в западню. Уверяла, что он невиновен во вменяемом ему преступлении — просто остальные все свалили на него.
— Как она выглядит?
— Высокая, красивая девушка лет тридцати двух или трех.
— Ты так прямо к ней и заявился?
— Нет. Сначала позвонил. Хотел попросить ее встретиться со мной в каком-нибудь баре или аптеке-закусочной. Мне даже не пришлось назвать себя. Она сразу узнала мой голос.
— Ты в Лос-Анджелесе? — спросила она.
— Да.
— Придется подождать. У меня подруга. Пробудет до десяти. Чуть позже — приходи.
У нее прелестная квартира на Беверли-Хиллз. Одета она очень элегантно.
— Живет одна? — без всякой задней мысли полюбопытствовал Пи-Эм.
Брат сухо ответил:
— По-моему, да.
Странно все-таки! У тебя есть сестра, а ты наверняка не узнаешь ее на улице, и ничего тебе о ней не известно.
Почему она не вышла замуж? Имела любовников или нет?
— Эмили все устроила. Я скрывался у нее несколько дней. Она написала Милдред и послала денег: пусть едет с детьми в Мексику. Ногалес пришел ей в голову потому, что ты живешь у самой границы.
— Почему она не предупредила меня?
Доналд раскрыл рот, но тут же снова поджал губы.
Пи-Эм понял. Видимо, Эмили посоветовала: «Лучше его не извещать. Он воспользуется этим и куда-нибудь на время уедет. А если ты нагрянешь неожиданно и прижмешь его к стенке, ему не отвертеться».
Чтобы сменить тему, он полюбопытствовал:
— Эмили знает, что с отцом?
— Он даже прислал ей свое фото. Я сам видел.
— Правда, что он снова женился?
— Да. Ей сорок два. Ему… Погоди-ка… Тебе тоже сорок два… Плюс двадцать восемь… Отцу ровно семьдесят. Он построил себе домик в Брейдентон-Бич, Флорида, недалеко от Тампы. Эмили показывала мне снимок.
Очень миленький коттедж на дюнах. Отец построил не только его — целую кучу таких же: сдает внаем. Так вот, возвращаясь к Эмили. По-моему, деловая хватка у нее от отца. Она процветает. Одиночеством вроде не тяготится.
Больше всего меня поразило, какая она элегантная. Бедняга Милдред приняла бы ее за кинозвезду. Конечно, Милдред…
На какую-то секунду Пи-Эм показалось, что непринужденность Доналда наигранная — брат избегает разговора о себе. Но нет. Все совершенно естественно. Он как бы подводит семейный баланс. Удивительно, до чего же далеко разбросало кучку людей, сложившуюся когда-то в айовском поселке! Эмили в Лос-Анджелесе, Пи-Эм — в Аризоне, Доналд пытается перебраться в Мексику, папаша Эшбридж вторично женился и обосновался на одном из флоридских пляжей.
Счет оказался, видимо, неполон: Доналд сдвинул брови, словно припоминая, кого они забыли.
— Что с Пегги? — осведомился он.
Пи-Эм сунул голову в стенной шкаф, где рядами висели галстуки.
— Это Эмили тебе о ней рассказала?
— Да нет же! Ты сам написал мне о ней, еще когда жил в Чикаго.
— Она была неплохая женщина.
— Умерла?
— Нет. Вернее, не знаю. Мы развелись давным-давно.
— А…
Уж не собирается ли Доналд стать в позу судьи?
У него какая-то обескураживающая манера задавать вопросы.
— Вы ведь в церкви венчались, правда?
— Да. Она тоже была католичка.
— А Нора?
— Нора протестантка.
— Детей у тебя не было?
— Нет.
— Пегги работала?
— Да. В «Белл-телефон».
— А теперь?
— Не знаю. Наверное, по-прежнему работает.
На что это Доналд пытается намекнуть? Что они с Эмили наговорили о нем, Пи-Эм? Что он никогда не поинтересовался, каково Милдред с детьми? Пусть так.
Допустим, он виноват. Неизвестно только, стоило ли из-за всего этого портить жизнь себе.
Ах да, Пегги! Какое до нее дело Доналду? Пи-Эм женился на ней в Чикаго, когда ему было еле-еле двадцать. Он известил родителей, брата, сестру: в то время их семейные связи были еще довольно прочными.
Ему казалось, что он и сейчас помнит тон этих писем.
Правда, он предпочитает о них не думать. Он потерял голову. Жилось ему трудно, очень трудно: порцию спагетти в аптеке-закусочной и ту он мог позволить себе не каждый день. Он, должно быть, написал родным, что Пегги одобряет его честолюбивые планы и готова делить с ним нищету, что она — женщина простая, мужественная.
— Развода потребовал ты?
— Не помню уж точно, как вышло. Прожили несколько лет, потом увидели — ничего не получается.
— А Нора?
— Что — Нора?
— Она очень богата?
— Не знаю. Почему тебя это интересует?
— Просто так. Она намного моложе тебя.
— Ей тридцать два.
— Что представлял собой ее первый муж?
— Старый Чес?
— Так он был старый?
— Не в буквальном смысле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20