— Пэт!
Здесь никто, даже Нора, не зовет его Пэтом. К нему так не обращаются уже лет десять, нет, двадцать. Да и в те времена, когда Пи-Эм был совсем молод, он терпеть не мог этого уменьшительного имени.
Странно: голос знакомый, а вот чей — никак не сообразить. Сердце у Пи-Эм сжимается, как в минуты большого испуга, но он еще не отдает себе отчета почему.
Рядом кто-то есть. Из темноты выступает силуэт человека, даже не пытающегося укрыться от ливня. Нет, это не злоумышленник. Человек стоит неподвижно, опустив руки по швам. Пи-Эм чувствует в этой позе нечто смиренное и вместе с тем угрожающее, вернее, в ней есть какое-то нечеловеческое безразличие. Даже нищие в мексиканской части Ногалеса и те сейчас стараются укрыться в подъездах.
Пи-Эм уже все понял. Это немыслимо, и тем не менее это так. Ему тоже хочется произнести имя, уменьшительное имя, но он не осмеливается и лишь испуганно води г вокруг глазами: с минуты на минуту сверкнет фарами машина Норы.
— Как ты выбрался?
— Мне бы поесть. Это можно?
— Кто-нибудь в курсе?
— Нет. Одна Эмили.
— Ты ее видел?
— Я заехал к ней в Лос-Анджелес.
— И никто…
— …никто меня не опознал.
Еще в дверях гаража Пи-Эм достал из кармана ключи.
В доме две постоянные прислуги, но по воскресеньям они уходят. Дверь совсем рядом, метрах в двух-трех. По голове и плечам обоих мужчин струится вода. Пи-Эм словно прирос к месту, другой тоже выжидает — боится настаивать.
— Как тебе удалось добраться сюда?
— Разными способами. Эмили отдала мне всю свою наличность. Ехал автобусами. В Фениксе два дня работал в аптеке-закусочной. Потом голосовал.
— Адрес мой взял у Эмили?
— Да.
— А как разыскал дом?
— Я тебя уже пятый час жду.
— С соседями разговаривал?
— Не беспокойся. Ни с кем.
— Как же ты все-таки разыскал дом?
Дверь совсем близко, толкни рукой — и они под крышей, но он все еще не решается шагнуть вперед. А ведь знает: Нора не должна видеть, как они разговаривают под дождем, а темноте. Пи-Эм по-прежнему держит в руке фонарик, но луч его направлен в землю.
— От Эмили я узнал, как называется твое ранчо и что находится оно в Тумакакори, между Тусоном и границей.
— Это она надоумила тебя ехать сюда?
— Нет. Из машины, которая меня подобрала, я вылез у бара, к северу от шоссе.
— В баре расспрашивал обо мне?
— Сперва попробовал тебе дозвониться, но никто не ответил.
Пи-Эм вздрагивает. Что было бы, окажись Нора дома и возьми она трубку!
— Тогда я спросил у хозяйки, не очень-то любезной особы, знает ли она ваше ранчо. Фамилии твоей не назвал. Словом, сделал вид, что ищу работу.
— Что она ответила?
— Что попробовать можно, только люди у тебя долго не задерживаются. Я пошел наугад, хотя уже стемнело. Очень есть хотелось.
Тон у него с самого начала ровный, беззлобный, терпеливый, но и не униженный. Помедлив еще с минуту, Пи-Эм наводит ему на лицо луч фонарика.
Чего он, собственно, ждал? Лицо как лицо: не слишком худое — черты еще не заострились, взгляд живой, на щеках никакой щетины — тревожной приметы бродяг.
— Эмили дала мне бритву. В Тусоне, перед самым вечером, я успел привести себя в порядок.
Как и Пи-Эм, он в белой рубашке; брюки, несмотря на дождь, выглядят вполне прилично.
— Что думаешь делать?
— Прежде всего — поесть. В Тусоне я остался без денег. Дурацкая история! Завернул последние несколько долларов в носовой платок и обронил. А может, просто вытащили при высадке из автобуса.
Смешок у него сухой, короткий, незнакомый Пи-Эм.
— Идем.
Пи-Эм отчаянно подмывает переменить решение. Что если отвести его в конюшню, притащить туда еды и сказать, чтобы уходил ночью, пока Нора…
— Потом переправишь меня в Мексику, Милдред с детьми уже там.
— Где?
— В Ногалесе. Ждут меня.
— Ты сказал, Милдред…
— Да.
— Заехал к ней в Айову?
— Нет.
— Когда же вы договорились?
— На свиданиях. Больше я не мог. Я должен жить с ними.
— Но…
— Я голоден, Пэт.
Пи-Эм поворачивает наконец ключ в замке, и делает это тем более торопливо, что в стороне ранчо Кейди, кажется, зашумели машины.
— Ты не женат? Эмили говорит…
— Моя жена вернется с минуту на минуту.
Он включает свет. За противомоскитной сеткой большой прохладный холл, дальше гостиная с просторными креслами — Пи-Эм всегда мечтал о таких.
— Идем.
Прежде чем проследовать на кухню, он еще раз выглядывает за дверь. Так и есть. От дома Кейди отъехали три машины, и все три направляются к реке.
— Вот что. Не зови меня больше Пэтом.
— А как надо?
— Здесь я для всех Пи-Эм.
Ему нравится, когда его так называют. Еще мальчиком он прочел, что нью-йоркские воротилы — банкиры, бизнесмены — требуют, чтобы их называли по инициалам.
— Что ты скажешь жене?
— Не знаю. Вернись я пораньше, я переправил бы тебя еще сегодня.
— В Мексику?
Гость бледнеет. Он даже забывает заглянуть в холодильник, откуда Пи-Эм извлекает пол-окорока. На полках есть и кое-что другое — пиво и эль в бутылках. Пи-Эм в свой черед испытывает замешательство и поскорее захлопывает дверцу.
— Сейчас принесу воды. Придется подождать. Сегодня переправить тебя невозможно.
— Почему? Там же Милдред с детьми.
— В гостинице?
Пи-Эм опять становится не по себе. Вдруг она зарегистрировалась под своей фамилией?
— Нет. Ей пришлось снять комнату.
Гость ест ветчину. Держит в руке толстый ломоть, но глотает с видимым усилием.
— Вода прибывает. Боюсь, что на обратном пути уже не смогу перебраться через реку.
Эх, будь у него несколько часов в запасе! Хоть час! Но вот-вот вернется Нора. И, возможно, привезет с собой приятелей, чтобы пропустить по последней. Так она часто делает.
— Не задавай вопросов. Ты уверен, что тебя не опознали?
— Как бы я в таком случае попал сюда?
Это ясно. Глупо было спрашивать.
— Здесь обо мне известно? — осведомляется гость. — Твоей жене, например?
— Нет.
— Так и предполагал.
— По-твоему, лучше, если бы я ей рассказал?
По временам голоса ожесточаются, но гость всякий раз берет себя в руки, хотя по-прежнему без малейшего оттенка униженности.
— Ты без поклажи?
Пожатие плечами.
— За кого же тебя выдать? Погоди, погоди… Друг детства. Словом, старый приятель.
— Хорошо…
— Человек, которого я давно потерял из виду.
— Да…
— Самое трудное — объяснить, почему ты без машины.
— Извини.
— Так или иначе придется назвать причину твоего появления.
— Знакомый…
— Вот именно! Знакомая семья ехала в Мексику.
А ты взял да заглянул ко мне на часок-другой.
— Так и скажу.
— Минутку. Твои ждут тебя в Ногалесе… Нет! Там им пришлось бы остановиться в гостинице, у них был бы адрес, значит, отсюда им можно было бы позвонить.
Колени Пи-Эм беспокойно подрагивают, и он вслушивается в грохот ливня, пытаясь различить шум машины. Он совершенно трезв. Да и не был пьян. Однако от него, разумеется, пахнет спиртным, и он избегает приближаться к спутнику.
— Вода прибывает. Завтра, может быть, спадет.
В этом случае проскочим.
— Как?
— Там видно будет. Да не перебивай ты меня!
— На границе, должно быть, уже получили мои приметы и фотографию. Я думал, горами…
— В горах конные патрули.
— Давеча ты сказал…
— Вот и она. Называть я тебя буду… Минутку…
Эрик. Эрик Белл.
— Как хочешь.
— Меня зови Пи-Эм. Запомнишь?
— Конечно.
— Объедки брось сюда… У нас есть комната для гостей. Ты…
— Что?
Вопрос, который хотел задать Пи-Эм, застревает у него в горле, а время поджимает: моторы шумят уже совсем близко.
— Ты… С тех пор как выбрался, ты ни разу не…
— Только воду и кока-колу.
Пи-Эм с облегчением утирает лоб.
— Садись. Закуривай.
— Я без сигарет.
Пи-Эм протягивает пачку.
— Держись непринужденней. Нора…
Он не успевает подобрать нужное слово: дверь хлопает, в холле слышны голоса.
— Ты дома?
Компания порядочная и тоже промокшая: им захотелось посмотреть на реку вблизи, и они вылезли из машин. Тут оба Кейди, и м-с Поуп со своей собачкой под мышкой, и еще Ноленды: их подобрали по дороге.
— Входите, ребятки. Сейчас принесу выпить. Ба! Ты…
Нора остановилась перед незнакомцем, который устроился в кресле. Под ногами у него изрядная лужа.
— Эрик Белл, мой приятель. Одним словом, старый товарищ. Понимаешь…
Пи-Эм внезапно вспоминает о невымытых руках, о холме в Мексике и теряется.
— Белл завернул ко мне всего на несколько часов, но думаю…
— …что он пробудет у нас несколько дней, — заканчивает за него Нора без малейшей язвительности в голосе.
Она открывает стенной шкаф, достает спиртное; Пи-Эм очень хочется ее остановить.
— Надеюсь, у него есть с собой во что переодеться?
Вода поднимается с каждой минутой. Когда мы подъехали, брода уже не было. Пембертоны чуть не застряли на том берегу. Кейди считает…
— Иду на пари, что это протянется не меньше недели, — перебивает Кейди. — Я только что звонил в бюро погоды. В Соноре настоящий потоп.
— Как ты сказал его зовут?
— Эрик Белл.
— Вы впервые в нашей долине, мистер Белл?
— Впервые.
— Вы еще убедитесь, что здесь у нас не так уж плохо, даже когда мы отрезаны разливом Санта-Крус. Шотландское? Бурбон?
— Благодарю, нет.
— Пиво?
— Благодарю, тоже нет.
— Серьезно?
— Мой друг Белл, — вмешивается Пи-Эм, — недавно перенес тяжелую болезнь, алкоголь ему противопоказан.
— В таком случае не настаиваю. Остальные — наливайте себе сами. Едой-то хоть запаслись?
— Консервов на неделю хватит.
— А выпивки?
— Нет только пива, — отзывается м-с Кейди.
— Завтра подкинем вам ящик. Кто хочет есть?
Теперь это продлится, пожалуй, часов до пяти-шести утра. Появляются ветчина, сыр, консервы. Нора выставляет на столик несколько бутылок.
За стаканом и хлебом каждый идет на кухню сам. Дом знакомый.
— Пембертоны непременно заглянут утром.
Еще бы! И не только они, а все кому не лень — посмотреть на реку. Заметят у Эшбриджей свет и ввалятся как к себе домой. Просторных кресел и подушек хватает на всех. М-с Поуп обязательно станет худо. Она всегда этим кончает, потом загаживает ванну, потом неизвестно почему принимается плакать и прижимать к груди собачку.
Кто-то запустил проигрыватель. Музыку не слушают, но она создает шумовой фон, позволяющий не замечать перебоев в разговоре.
— Один старый индеец-апач уверяет, что дождь зарядил дней на сорок. Он еще неделю назад предсказал это какому-то журналисту. Кстати, с берега удрали все змеи и зайцы.
Пи-Эм замечает, что гость его вздрагивает.
— Пойду достану ему брюки и рубашку, — объявляет он, вставая.
— Как его угораздило так вымокнуть?
— Не знаю, но если он пойдет со мной…
Пи-Эм вот-вот расплачется. Конечно, никто об этом не догадывается. Все достаточно пьяны, чтобы не обращать на него внимания. Он выдавливает:
— Пошли!
Пи-Эм сам выпил и, может быть, поэтому, пересекая гостиную, испытывает такое чувство, будто дом шатается.
Нет, шатается не только дом — вся его жизнь, все благополучие добытое такой дорогой ценой, таким упорством. За спиной он слышит музыку, голоса, звяканье стаканов.
Что это, собственно, было — желание зарыдать или просто тошнота?
— Пошли!
Спутник следует за ним скользящим бесшумным шагом, и это поражает Пи-Эм: в обычной жизни люди так не ходят.
Подозревают ли те, кто блаженно развалился в креслах, чем они сейчас рискуют?
Они проведут в этой пропитанной алкоголем атмосфере долгие часы, даже не предполагая, что в доме убийца.
— Пошли!
Пи-Эм толкает одну дверь, потом другую. Они проходят через спальню Норы, выдержанную в голубых тонах, затем через ванную, тоже голубую и отделанную с такой роскошью, какой трудно ожидать в глухой аризонской долине. Потом оказываются в его собственной спальне. Тона здесь желтый и коричневый, ванна желтая.
Пи-Эм поочередно зажигает лампы, распахивает стенной шкаф, где висят костюмы.
— У нас с тобой был одинаковый размер.
— Да, но я малость похудел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20