В полдень ему подали туда обед.
— Вызовите гарсона, обслуживавшего его.
Он утвердительно кивает, сует штекер в одну из ячеек мини-АТС и отдает приказ.
— Он сейчас придет.
— Спасибо. Ваш клиент звонил или ему звонили во время пребывания в отеле?
— Нет.
— К нему приходили?
— Тоже нет.
— Он колебался, когда заполнял регистрационную карточку?
— Нисколько.
Является болезненно-худой длинный тип с мешками под глазами, одетый в белую куртку.
Это гарсон, обслуживавший Клюни в его номере.
— Что он делал, когда вы вошли?
— Читал.
— Что?
— Книгу.
— Как он был одет?
— В рубашку и пижамную куртку.
Я это запоминаю. Тип в рубашке и пижамной куртке и с книгой в руке явно не собирался уходить и никого не ждал.
Однако Клюни ждал. Не человека, а своего часа. Ждал, пока наступит время выйти из гостиницы вместе с бомбой. Но если он приехал только затем, чтобы подложить бомбу и уехать, зачем ему понадобился такой громоздкий багаж?
— Его чемоданы были разобраны? — спрашиваю я гарсона.
— Только один.
— А второй?
— Второй стоял в глубине комнаты.
— Он вам что-нибудь сказал?
— Ничего особенного…
Я в очередной раз возвращаюсь к Эриху фон Строхейму:
— Как обнаружили, что он болен?
— Это горничная. Пришла убирать номер, постучала в дверь и, поскольку никто не ответил, вошла… Он полулежал на полу, без сознания, тело опиралось на кресло… Она закричала…
— Понимаю…
— Мы вызвали “скорую”, и клиента увезли в больницу.
— Давайте поговорим о… находке, сделанной в его чемодане.
Эрих фон Строхейм краснеет, что, принимая во внимание полное отсутствие ботвы на его голове, становится довольно масштабным явлением.
— Произошел очень неприятный инцидент, — говорит он. — Мы освободили его номер и хотели отправить багаж в больницу на случай, если бы ему понадобилось сменное белье.
— И дальше?
— Один из двух чемоданов стягивается ремнем, заканчивающимся замком. Этот ремень был продет через ручку открытого чемодана, таким образом оба были соединены. Согласитесь, что это не очень удобно для перевозки.
— Конечно.
— Тогда я себе позволил…
— Взломать замок?
— Нет, не взломать… У меня есть связки из забытых клиентами ключей от чемоданов. Один подошел. Когда мы подняли ремень, чемодан раскрылся и мы увидели на стопке белья… ту штуку… Сначала мы не. сообразили, что это такое, а потом поняли и позвонили в полицию…
Я киваю.
— Ясно. Вы говорите “мы”. Кто еще был с вами?
— Грум, дежурный по этажу и горничная…
— Ладно, спасибо.
Глава 5
Я мчусь в полицию, где нахожу моего сопровождающего. Он выкладывает на стол чемоданы и шмотки покойничка. На одежде нет никаких бирок… Что касается чемоданов, если не считать бомбы (обезвреженной местными саперами), в них нет ничего подозрительного: нательное белье без меток, предметы туалета…
Все это говорит мне только об одном: Клюни предвидел возможность ареста и потому снял с одежды все, что позволяло установить его личность.
Но если он так старался очертить вокруг себя кольцо тайны, почему дал мне начало фамилии своей знакомой? Разве может человек, спарывающий метки с рубашек, дать полиции фамилию женщины, которую знает?
Это кажется мне нелогичным, а я, несмотря на свою поэтичную натуру, обожаю логику.
Мне не терпится попасть в Канн, чтобы попытаться найти живущую в квартире женщину, чья фамилия начинается на “Бла”. Это будет непросто, но мне удавались и более лихие подвиги.
Страсбурский полицейский уверяет меня, что фотографии мертвеца печатают и я получу их через четверть часа.
— А пока, — говорю, — я бы хотел позвонить в Париж.
Я устраиваюсь в маленьком кабинете, полном пожелтевших бумаг и дохлых мух, в этаком монументе бюрократии во всем ее ужасе и пыли! Закуриваю сигарету и требую без всякой очереди соединить меня с Парижем. Трубку снимает сам Старик.
— Это Сан-Антонио, — говорю я.
— А! Я с нетерпением ждал от вас известий… Ну что? Даю ему сжатый отчет о поездке.
— Совершенно точно, — говорю я в заключение, — что дело настолько таинственное, насколько можно себе представить: тип отдает концы в городе, где его никто не знает, оставив в багаже супербомбу. Он как с неба упал… Но, честно говоря, я не думаю, что этот интересный случай связан с делом пропавшего русского атташе.
Босс молчит.
— Алло! — кричу я, боясь, что нас разъединили.
— Алло, — отвечает он.
Новая пауза, потом он спрашивает:
— Что собираетесь делать?
— Ехать в Канн! Поезд скоро…
— Езжайте, — соглашается он. — Приехав туда, позвоните в центральное управление полиции. Если в промежутке я узнаю что-то новое, то оставлю для вас сообщение.
— Дежурство в морге что-нибудь дало?
— Ничего… пока.
Я ему благодарен за это “пока”.
— Босс, может быть, вы поделитесь со мной своими мыслями, а то я теперь не могу гоняться за двумя зайцами.
— Возможно, Сан-Антонио, вы гонитесь за одним зайцем, — Это вам сообщил ваш нос, патрон?
— Допустим, — отвечает он. — Во всяком случае, я могу вам сказать одну вещь.
— Какую?
— По фотографии бомбы, присланной сюда фототелеграфом по моей просьбе, наши эксперты определили, что она русского производства!
Поскольку я обалдело молчу, не зная, что сказать, он добавляет:
— Счастливого пути.
Щелчок.
Замечаю, что моя сигарета погасла, снова прикуриваю ее, кладу на заляпанный чернилами стол ноги и с наслаждением затягиваюсь.
С одной стороны, я ищу пропавшего русского дипломата, с другой — нахожу свалившуюся с неба русскую бомбу… Надо признать, нюх у Старика действительно неплохой?
Я перебираю в памяти мою коллекцию трупов: Одеревенелый (ему я разнес морду пулей уже мертвому); малышку Фриду разорвало на куски из-за ее благосклонности ко мне; Рашель выпала из окна… с моей помощью; лже-Клюни помер, когда я его допрашивал.
Трупы, и опять трупы! И все в большей или меньшей степени на счету некоего Сан-Антонио.
Это в конце концов надоедает. И зачем?
А я знаю? Ведь не ради конверта, что правительство дает мне в конце каждого месяца.
Может, ради куска трехцветной тряпки, болтающейся над госучреждениями? Но я не ура-патриот.
В жизни есть страховые агенты, виноторговцы, рабочие заводов “Рено”, полотеры… А есть те, кто может жить только на грани. Необязательно на грани закона, главное — на грани жизни и смерти.
Я из их числа.
Это как цвет кожи: если родился негром, то негром и останешься, нравится тебе это или нет.
Это не выбирают…
— Вот фотографии, господин комиссар, — говорит вошедший полицейский.
Я шумно вздыхаю и гашу сигарету о каблук.
Глава 6
Старшего комиссара каннской полиции я знаю потому, что мы уже встречались во время одного расследования, что я вел на юге.
Это коренастый брюнет с падающими на широкий лоб вьющимися волосами, смутно напоминающий быка.
У него быстрые глаза и сильный южный акцент.
— Зачем приехали? — спрашивает он.
— Играть в угадайку, — отвечаю.
— А! Могу я вам помочь, коллега?
— Может быть, — соглашаюсь я. — Цель моего приезда — найти женщину с фамилией, начинающейся на “Бла”, которая знает этого человека.
Достаю фото Клюни.
Пеллегрини — это фамилия моего приятеля — смотрит на изображение. фотография безупречна. Ребята из лаборатории придали лицу мертвеца живое выражение, и ошибиться может любой. Любой, но только не такой опытный человек, как Пеллегрини.
— Э, — бормочет он, — да ваш малый кажется мне немного мертвым.
— Да не немного, а целиком… Его физиономия вам ничего не напоминает?
— Совершенно ничего. Этот никогда не был в числе моих клиентов.
Первое разочарование! Не то чтобы я верил в чудеса, но все-таки смутно надеялся, что мой типчик окажется давним знакомым каннской полиции. Профессиональная деформация! Всегда надеешься, что подозреваемый уже имел с нами дело.
— Для меня нет сообщений?
— Ни единого.
— Ладно. Мне остается только начать поиски той дамы. Пеллегрини подмигивает.
— А мы не можем перед началом осушить по стаканчику анисовой?
— Гм, — начинаю я, — я ведь приехал не затем, чтобы надираться…
— В моем бистро, — продолжает Пеллегрини, — есть телефонная книга…
Я смотрю на него. Я так увяз в своих неприятностях, что даже не подумал об этом простом и в то же время безотказном способе.
— Хорошо! Пошли…
* * *
Блан, Бланше, Бланшон, Блаве, Блаветт. И все! Не надо пугаться заранее. До того как открыть телефонную книгу, я воображал, что фамилий на “Бла” пруд пруди. Как видите, ничего подобного… Пять! Всего пять, не больше…
Меня наполняет волна радости.
Если дело и дальше пойдет так, я, может быть, разберусь в этой истории.
— Над чем вы работаете? — спрашивает мой коллега.
— Над одной запутанной чертовщиной! Я впервые в жизни сталкиваюсь с делом, в котором знаю виновного с самого начала, но все равно не могу его раскрыть. А дело — международное и крайне важное! К тому же выделенное мне время лимитировано, и этот лимит скоро истекает… Вот, старина, над чем я работаю! Добавлю, что у меня начинают сдавать нервы и я мечтаю все бросить и посвятить себя петанку… Меня заколебали жмурики, и я хочу немного побыть с живыми. Вполне законное желание, а?
Пеллегрини из тех парней, что никогда не ломают себе мозги над философскими вопросами. Он смотрит на меня.
— Вы, — говорит он, — просто созданы для драки и без нее не проживете… Выпейте-ка лучше еще стаканчик… А потом сходим в порт. Очень успокаивает нервы.
Хороший совет.
— Сначала я навещу компанию Бла, — отвечаю, а потом мы могли бы встретиться за буйабесом.
— Я слышу голос мудрости, — уверяет Пеллегрини.
* * *
Пункт первый — Блан. Меня принимает сам Блан — старичок, одетый в синий комбинезон, рубашку в клеточку и с кепкой на голове. У него на носу сидят очки в железной оправе, одна из дужек которых прикреплена проволокой. Он смотрит на фотографию, которую я ему показываю.
— Нет, никогда не видел этого типа!
— Ваша жена здесь? Он пожимает плечами.
— Если его не знаю я, она не знает тоже, — утверждает он с изумительной уверенностью, характерной для чистых душ.
— Можно все-таки показать ей снимок?
— Мели! — орет он.
Является Мели — бабища в стиле рыночной торговки. Она выслушивает мою басню и смотрит на карточку.
— Нет, я его не знаю, милок…
Ей очень жаль. Кажется, Мели обожает детективы Я убираю фотографию в карман.
— Простите за беспокойство.
Бланше — адвокат. Он совсем молод, серьезен, как римский папа, имеет такой вид, словно только что проиграл процесс года.
— Я его не знаю, комиссар, — заявляет он.
— А мадам Бланше?
— Мадам Бланше не существует. Моя мать умерла, а я не женат.
Ничего удивительного. Какую девчонку прельстит его унылая физиономия?
Я оставляю его, чтобы навестить кого-то по фамилии Бланшон.
На этот раз не существует месье Бланшона. Дверь мне открывает старая грустная дама.
— Мадам Бланшон?
— Да, месье.
— Полиция. Мы занимаемся установлением личности этого человека… Вы его знаете? Она смотрит на снимок.
— Нет, впервые вижу!
Как и все остальные, она спрашивает меня, по какой причине я спрашиваю это именно у нее. Я объясняю, что нам известно, что указанный человек имеет знакомых в Канне, чья фамилия начинается с “Бла” …
— Он убийца? — спрашивает она.
— Не знаю, мадам… Простите за беспокойство…
Я вычеркиваю ее фамилию из своего короткого списка. Поганая работенка! Я выполняю то, что должен делать инспектор из районного комиссариата.
Остались две фамилии.
Когда я прихожу к Блаве, они сидят за столом. Они живут в скромной квартирке в бедном доме, провонявшем горячим оливковым маслом.
Оба супруга толстые, грязные и окружены целой стаей мальцов. Фото не производит на них никакого впечатления, скорее тревожит то, что я из полиции.
Я спешу отвалить. Горло щекочет неприятное предчувствие. Остается навестить всего одного “Бла”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Вызовите гарсона, обслуживавшего его.
Он утвердительно кивает, сует штекер в одну из ячеек мини-АТС и отдает приказ.
— Он сейчас придет.
— Спасибо. Ваш клиент звонил или ему звонили во время пребывания в отеле?
— Нет.
— К нему приходили?
— Тоже нет.
— Он колебался, когда заполнял регистрационную карточку?
— Нисколько.
Является болезненно-худой длинный тип с мешками под глазами, одетый в белую куртку.
Это гарсон, обслуживавший Клюни в его номере.
— Что он делал, когда вы вошли?
— Читал.
— Что?
— Книгу.
— Как он был одет?
— В рубашку и пижамную куртку.
Я это запоминаю. Тип в рубашке и пижамной куртке и с книгой в руке явно не собирался уходить и никого не ждал.
Однако Клюни ждал. Не человека, а своего часа. Ждал, пока наступит время выйти из гостиницы вместе с бомбой. Но если он приехал только затем, чтобы подложить бомбу и уехать, зачем ему понадобился такой громоздкий багаж?
— Его чемоданы были разобраны? — спрашиваю я гарсона.
— Только один.
— А второй?
— Второй стоял в глубине комнаты.
— Он вам что-нибудь сказал?
— Ничего особенного…
Я в очередной раз возвращаюсь к Эриху фон Строхейму:
— Как обнаружили, что он болен?
— Это горничная. Пришла убирать номер, постучала в дверь и, поскольку никто не ответил, вошла… Он полулежал на полу, без сознания, тело опиралось на кресло… Она закричала…
— Понимаю…
— Мы вызвали “скорую”, и клиента увезли в больницу.
— Давайте поговорим о… находке, сделанной в его чемодане.
Эрих фон Строхейм краснеет, что, принимая во внимание полное отсутствие ботвы на его голове, становится довольно масштабным явлением.
— Произошел очень неприятный инцидент, — говорит он. — Мы освободили его номер и хотели отправить багаж в больницу на случай, если бы ему понадобилось сменное белье.
— И дальше?
— Один из двух чемоданов стягивается ремнем, заканчивающимся замком. Этот ремень был продет через ручку открытого чемодана, таким образом оба были соединены. Согласитесь, что это не очень удобно для перевозки.
— Конечно.
— Тогда я себе позволил…
— Взломать замок?
— Нет, не взломать… У меня есть связки из забытых клиентами ключей от чемоданов. Один подошел. Когда мы подняли ремень, чемодан раскрылся и мы увидели на стопке белья… ту штуку… Сначала мы не. сообразили, что это такое, а потом поняли и позвонили в полицию…
Я киваю.
— Ясно. Вы говорите “мы”. Кто еще был с вами?
— Грум, дежурный по этажу и горничная…
— Ладно, спасибо.
Глава 5
Я мчусь в полицию, где нахожу моего сопровождающего. Он выкладывает на стол чемоданы и шмотки покойничка. На одежде нет никаких бирок… Что касается чемоданов, если не считать бомбы (обезвреженной местными саперами), в них нет ничего подозрительного: нательное белье без меток, предметы туалета…
Все это говорит мне только об одном: Клюни предвидел возможность ареста и потому снял с одежды все, что позволяло установить его личность.
Но если он так старался очертить вокруг себя кольцо тайны, почему дал мне начало фамилии своей знакомой? Разве может человек, спарывающий метки с рубашек, дать полиции фамилию женщины, которую знает?
Это кажется мне нелогичным, а я, несмотря на свою поэтичную натуру, обожаю логику.
Мне не терпится попасть в Канн, чтобы попытаться найти живущую в квартире женщину, чья фамилия начинается на “Бла”. Это будет непросто, но мне удавались и более лихие подвиги.
Страсбурский полицейский уверяет меня, что фотографии мертвеца печатают и я получу их через четверть часа.
— А пока, — говорю, — я бы хотел позвонить в Париж.
Я устраиваюсь в маленьком кабинете, полном пожелтевших бумаг и дохлых мух, в этаком монументе бюрократии во всем ее ужасе и пыли! Закуриваю сигарету и требую без всякой очереди соединить меня с Парижем. Трубку снимает сам Старик.
— Это Сан-Антонио, — говорю я.
— А! Я с нетерпением ждал от вас известий… Ну что? Даю ему сжатый отчет о поездке.
— Совершенно точно, — говорю я в заключение, — что дело настолько таинственное, насколько можно себе представить: тип отдает концы в городе, где его никто не знает, оставив в багаже супербомбу. Он как с неба упал… Но, честно говоря, я не думаю, что этот интересный случай связан с делом пропавшего русского атташе.
Босс молчит.
— Алло! — кричу я, боясь, что нас разъединили.
— Алло, — отвечает он.
Новая пауза, потом он спрашивает:
— Что собираетесь делать?
— Ехать в Канн! Поезд скоро…
— Езжайте, — соглашается он. — Приехав туда, позвоните в центральное управление полиции. Если в промежутке я узнаю что-то новое, то оставлю для вас сообщение.
— Дежурство в морге что-нибудь дало?
— Ничего… пока.
Я ему благодарен за это “пока”.
— Босс, может быть, вы поделитесь со мной своими мыслями, а то я теперь не могу гоняться за двумя зайцами.
— Возможно, Сан-Антонио, вы гонитесь за одним зайцем, — Это вам сообщил ваш нос, патрон?
— Допустим, — отвечает он. — Во всяком случае, я могу вам сказать одну вещь.
— Какую?
— По фотографии бомбы, присланной сюда фототелеграфом по моей просьбе, наши эксперты определили, что она русского производства!
Поскольку я обалдело молчу, не зная, что сказать, он добавляет:
— Счастливого пути.
Щелчок.
Замечаю, что моя сигарета погасла, снова прикуриваю ее, кладу на заляпанный чернилами стол ноги и с наслаждением затягиваюсь.
С одной стороны, я ищу пропавшего русского дипломата, с другой — нахожу свалившуюся с неба русскую бомбу… Надо признать, нюх у Старика действительно неплохой?
Я перебираю в памяти мою коллекцию трупов: Одеревенелый (ему я разнес морду пулей уже мертвому); малышку Фриду разорвало на куски из-за ее благосклонности ко мне; Рашель выпала из окна… с моей помощью; лже-Клюни помер, когда я его допрашивал.
Трупы, и опять трупы! И все в большей или меньшей степени на счету некоего Сан-Антонио.
Это в конце концов надоедает. И зачем?
А я знаю? Ведь не ради конверта, что правительство дает мне в конце каждого месяца.
Может, ради куска трехцветной тряпки, болтающейся над госучреждениями? Но я не ура-патриот.
В жизни есть страховые агенты, виноторговцы, рабочие заводов “Рено”, полотеры… А есть те, кто может жить только на грани. Необязательно на грани закона, главное — на грани жизни и смерти.
Я из их числа.
Это как цвет кожи: если родился негром, то негром и останешься, нравится тебе это или нет.
Это не выбирают…
— Вот фотографии, господин комиссар, — говорит вошедший полицейский.
Я шумно вздыхаю и гашу сигарету о каблук.
Глава 6
Старшего комиссара каннской полиции я знаю потому, что мы уже встречались во время одного расследования, что я вел на юге.
Это коренастый брюнет с падающими на широкий лоб вьющимися волосами, смутно напоминающий быка.
У него быстрые глаза и сильный южный акцент.
— Зачем приехали? — спрашивает он.
— Играть в угадайку, — отвечаю.
— А! Могу я вам помочь, коллега?
— Может быть, — соглашаюсь я. — Цель моего приезда — найти женщину с фамилией, начинающейся на “Бла”, которая знает этого человека.
Достаю фото Клюни.
Пеллегрини — это фамилия моего приятеля — смотрит на изображение. фотография безупречна. Ребята из лаборатории придали лицу мертвеца живое выражение, и ошибиться может любой. Любой, но только не такой опытный человек, как Пеллегрини.
— Э, — бормочет он, — да ваш малый кажется мне немного мертвым.
— Да не немного, а целиком… Его физиономия вам ничего не напоминает?
— Совершенно ничего. Этот никогда не был в числе моих клиентов.
Первое разочарование! Не то чтобы я верил в чудеса, но все-таки смутно надеялся, что мой типчик окажется давним знакомым каннской полиции. Профессиональная деформация! Всегда надеешься, что подозреваемый уже имел с нами дело.
— Для меня нет сообщений?
— Ни единого.
— Ладно. Мне остается только начать поиски той дамы. Пеллегрини подмигивает.
— А мы не можем перед началом осушить по стаканчику анисовой?
— Гм, — начинаю я, — я ведь приехал не затем, чтобы надираться…
— В моем бистро, — продолжает Пеллегрини, — есть телефонная книга…
Я смотрю на него. Я так увяз в своих неприятностях, что даже не подумал об этом простом и в то же время безотказном способе.
— Хорошо! Пошли…
* * *
Блан, Бланше, Бланшон, Блаве, Блаветт. И все! Не надо пугаться заранее. До того как открыть телефонную книгу, я воображал, что фамилий на “Бла” пруд пруди. Как видите, ничего подобного… Пять! Всего пять, не больше…
Меня наполняет волна радости.
Если дело и дальше пойдет так, я, может быть, разберусь в этой истории.
— Над чем вы работаете? — спрашивает мой коллега.
— Над одной запутанной чертовщиной! Я впервые в жизни сталкиваюсь с делом, в котором знаю виновного с самого начала, но все равно не могу его раскрыть. А дело — международное и крайне важное! К тому же выделенное мне время лимитировано, и этот лимит скоро истекает… Вот, старина, над чем я работаю! Добавлю, что у меня начинают сдавать нервы и я мечтаю все бросить и посвятить себя петанку… Меня заколебали жмурики, и я хочу немного побыть с живыми. Вполне законное желание, а?
Пеллегрини из тех парней, что никогда не ломают себе мозги над философскими вопросами. Он смотрит на меня.
— Вы, — говорит он, — просто созданы для драки и без нее не проживете… Выпейте-ка лучше еще стаканчик… А потом сходим в порт. Очень успокаивает нервы.
Хороший совет.
— Сначала я навещу компанию Бла, — отвечаю, а потом мы могли бы встретиться за буйабесом.
— Я слышу голос мудрости, — уверяет Пеллегрини.
* * *
Пункт первый — Блан. Меня принимает сам Блан — старичок, одетый в синий комбинезон, рубашку в клеточку и с кепкой на голове. У него на носу сидят очки в железной оправе, одна из дужек которых прикреплена проволокой. Он смотрит на фотографию, которую я ему показываю.
— Нет, никогда не видел этого типа!
— Ваша жена здесь? Он пожимает плечами.
— Если его не знаю я, она не знает тоже, — утверждает он с изумительной уверенностью, характерной для чистых душ.
— Можно все-таки показать ей снимок?
— Мели! — орет он.
Является Мели — бабища в стиле рыночной торговки. Она выслушивает мою басню и смотрит на карточку.
— Нет, я его не знаю, милок…
Ей очень жаль. Кажется, Мели обожает детективы Я убираю фотографию в карман.
— Простите за беспокойство.
Бланше — адвокат. Он совсем молод, серьезен, как римский папа, имеет такой вид, словно только что проиграл процесс года.
— Я его не знаю, комиссар, — заявляет он.
— А мадам Бланше?
— Мадам Бланше не существует. Моя мать умерла, а я не женат.
Ничего удивительного. Какую девчонку прельстит его унылая физиономия?
Я оставляю его, чтобы навестить кого-то по фамилии Бланшон.
На этот раз не существует месье Бланшона. Дверь мне открывает старая грустная дама.
— Мадам Бланшон?
— Да, месье.
— Полиция. Мы занимаемся установлением личности этого человека… Вы его знаете? Она смотрит на снимок.
— Нет, впервые вижу!
Как и все остальные, она спрашивает меня, по какой причине я спрашиваю это именно у нее. Я объясняю, что нам известно, что указанный человек имеет знакомых в Канне, чья фамилия начинается с “Бла” …
— Он убийца? — спрашивает она.
— Не знаю, мадам… Простите за беспокойство…
Я вычеркиваю ее фамилию из своего короткого списка. Поганая работенка! Я выполняю то, что должен делать инспектор из районного комиссариата.
Остались две фамилии.
Когда я прихожу к Блаве, они сидят за столом. Они живут в скромной квартирке в бедном доме, провонявшем горячим оливковым маслом.
Оба супруга толстые, грязные и окружены целой стаей мальцов. Фото не производит на них никакого впечатления, скорее тревожит то, что я из полиции.
Я спешу отвалить. Горло щекочет неприятное предчувствие. Остается навестить всего одного “Бла”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17