– А откуда я знаю, может, тебя эти мальчики из ОБХСС купят… Там ребята ушлые, помилование пообещают, а ты уши и развесишь. Вот так-то, Степочка, нет моего согласия, и не надейся. Так и передай своей красотке: подцепила богатого жениха, пусть к нему в Город и перебирается… А потом, что еще наши компаньоны скажут… Решать будем вместе.
Степан почувствовал, как гнев подступил к горлу. Еще минута – и потеряет рассудок. Закрыл глаза и сжал кулаки. Гнев – плохой советчик. Спокойно, приказал себе, спокойно, Хмиз, лучше разойтись с Белоштаном мирно. В создавшемся положении плохой мир лучше хорошей ссоры.
– И все-таки, Георгий Васильевич, – произнес твердо, – вам придется смириться. Ставлю вас перед фактом.
Хмиз встал и направился к выходу, но Белоштан жестом остановил его:
– Ты, Степочка, не горячись и еще раз спокойно обдумай все. Не глупые люди придумали: семь раз примерь, а один раз отрежь. Бывай, мой дорогой, – лучезарно улыбнулся, – привет деве. Говоришь, на самом деле хороша? Может, покажешь? Вижу, не хочешь, и не надо, Степочка, есть в этом смысл. Я завидую тебе. Мне бы так, старому дураку, втрескаться! Ну, да я как-нибудь с Любчиком перекантуюсь. – Как бы пошутил, но глаза оставались жесткими.
* * *
– Ничего себе хиханьки-хаханьки, – сказал Пирий мрачно. – Если каждый задумает своим разумом жить! Что тогда будет, Жора, скажи мне? Разлад и шатание, вот что произойдет. И напрасно нас сверху к этому призывают. Красивые слова, Жора: вся власть народу! Народу уздечка нужна, да и батог покрепче.
Белоштан поморщился.
– Ты меня, Кирилл, не агитируй. Я еще с комсомола сагитирован. Ты лучше скажи, как с Хмизом поступить? – Наедине Жора позволял себе разговаривать с Пирием на «ты», даже свысока: знай, сверчок, свой шесток… И гордый Кирилл Семенович смирялся, так как истинным хозяином был все-таки Белоштан.
– Подумаем… – Пирий налил себе кофе, опустился в удобное кожаное кресло.
Они сидели в комнате за Пириевым кабинетом, в так называемой гостевой. Кирилл Семенович приказал секретарю никого не пускать и не соединять по телефону, ибо весть, принесенная Белоштаном, заслуживала того.
– Налей мне рюмку, – не то попросил, не то приказал Жора, и Пирий послушно достал из шкафа бутылку грузинского «Ворцихе». – И выпей сам…
– Не могу, после обеда выступаю на кирпичном заводе.
– Кто там тебя будет обнюхивать?
– Береженого бог бережет.
– Времена… времена, – вздохнул Белоштан. – Раньше считалось хорошим тоном, когда от тебя попахивало коньячком, а нынче? Нынче ты, Кирилл, никакое не начальство, а слуга народа, и какой-нибудь тетке Моте, формовщице с кирпичного, будешь в рот заглядывать. Слушать ее внимательно и притворяться, что ее примитивные советы – верх житейской мудрости. На самом деле тебе начхать на нее с высокой колокольни, а если честно, то и на весь кирпичный завод.
– А ты, Жора, с чего начинал? – хитро прищурившись, спросил Белоштана Пирий. – Кажется, маляром?
– На что намекаешь?
– А на то, что если руководствоваться твоей системой взглядов…
– Брось. Я сам выбился в люди, никто мне не помогал, своей головой да локтями…
– Врешь, – лениво возразил Пирий. – И ты, и я – продукты одной системы. Нам нужно было на первую ступеньку вскарабкаться, а дальше только держать нос по ветру. Я твою биографию, Жора, лучше тебя знаю. Выбрали тебя на строительстве комсоргом, а до того, как выбрали, ты локтями хорошо поработал, первым активистом был, а когда выдвинулся, быстро понял, что к чему. Благодарил и кланялся, кланялся и благодарил… Любому начальству, особенно райкомовскому и обкомовскому. И о выступлениях на собраниях не забывал – кто больше всех призывал к соцсоревнованию? Ты, Жора. Хотя до фени тебе были все комсомольские и партийные лозунги. А потом пошло-поехало: инструктор райкома комсомола, лектор… И дошел ты до промышленного отдела обкома партии, быть бы тебе самим заведующим, а может… – Пирий поднял большой палец правой руки, – но ты хитер, быстро сообразил: ну служебная машина, ну привилегированная поликлиника, обеды и завтраки в обкомовской столовой, пайки с икоркой… Но не пахнет деньгами, кроме того, надо вертеться: ежедневно показываться на глаза первому и лизать… Для тебя это, правда, не проблема, язык у тебя к этому привычный, ради дела ты и сейчас кому хочешь лизнешь. Вот ты и сообразил, что надо проникать туда, где деньги валяются под ногами, как мусор. А что может быть лучше в этом смысле трикотажной фабрики?
Георгий Васильевич поморщился, но не сердито, скорее благодушно.
– Мы с тобой, Кирилл, одного поля ягодки, – согласился. – Ты тоже с комсомола начинал, но оказался шустрее меня – пролез в мэры. Но хоть ты и высокое начальство, а пляшешь-то под мою дудку, извини за откровенность.
– Извиняю, Жора, и с радостью, – Пирий похлопал Белоштана по плечу. – Как там в кино говорили: связал нас бог одной веревочкой… Так вместе до последнего будем вертеться… Кстати, кооператив «Красная Шапочка» я разрешил. Пусть Франко впрягается.
– Разговорились мы с тобой, Кирилл, – Белоштан допил кофе и отодвинул чашку. – Что с Хмизом будем делать?
– Отпускать нельзя.
– На цепь не посадишь.
– Сорвется, – согласился Пирий.
– Страшно подумать, сколько он знает.
– В принципе Хмиз должен держать язык за зубами: сам связанный и перевязанный.
– Посмотрел бы на него сейчас, совсем от девки сошел с ума.
– Странно, казался рассудительным, не глупым.
– Пути души человеческой неисповедимы.
– А в тебе бывший лектор проснулся… – усмехнулся Пирий. – Однако Степу отпускать нельзя. Мы должны спать спокойно.
– Где уж тут. Сам говорил – следователь из Киева по наши души едет… А вдруг за что-нибудь зацепится?
– Брось, власть в наших руках.
– У Рашидова власти было чуть побольше.
– Думай, что говоришь: если бы Рашидов был жив, никогда бы не допустил такого безобразия.
– Да, на покойничках мы любим потоптаться, они ведь не кусаются.
– Хорошая мысль. И мертвых никто не заставит заговорить…
– Считаешь?
– Что ты можешь предложить?
– Молчу… – Белоштан поднял вверх обе руки. – Но как? Опасно ведь.
– А для чего у нас Псурцев?
– Считаешь – он?..
– Он не он. Нас это не касается. – Пирий снял трубку и, услышав самоуверенный полковничий бас, приказал: – Давай, Леня, ко мне. В закоулок, да быстрее.
Полковник не задержался. С сожалением окинул взглядом начатую бутылку коньяка, но не налил себе. Присел на стул, всем своим видом показывая нетерпение и исполнительность.
– Не представляй из себя слишком делового, – посоветовал Белоштан. – Нам твои дела известны.
– Совещание… Через полчаса совещание, и отменить его я не могу.
– Позвонишь и скажешь, что задерживаешься у самого.
– Неловко.
– Неужели и от тебя пахнет? – вдруг взорвался Пирий. – Неужели дошло до милиции?
– Щелокова нет, нет и порядка, – со скорбью признался Псурцев. – Сейчас, перед тем как отдать приказ, трижды подумаешь.
– И до вас дошла демократия? – удивился Белоштан. – А я считал – милиция!
– Пожалуй, сейчас меня, начальника городского управления внутренних дел, на сборах как обыкновенного Леньку-комсомольца шпыняют.
– Ужас!
– Все сейчас перестраиваются, даже милицейские сержанты. Но не в ту дуду дуют. Раньше таких ногою под зад из органов, а теперь вон в Киев жалуется.
– Степа Хмиз взбунтовался.
– Степа? Не может быть!
– Факт остается фактом. Моча в голову ударила. Нашел где-то девку и хочет во Львов отчалить.
– Ну и пусть себе плывет…
– Много знает, Леня. Очень много, и сболтнуть может. Здесь он под нашим контролем, а во Львове… Нам только этого не хватало!
– Ну и что думаете предпринимать?
– Должны иметь гарантии.
– Насколько мне известно, – нехорошо усмехнулся Псурцев, – гарантия от болтовни только одна…
– Правильно рассуждаешь, Леня. И сможешь?
– Еще Сталин сказал: нет таких крепостей, которых не взяли бы большевики.
– Зло шутишь.
– А вы что, советуете мне взять Степана в собутыльники? Так для этого я другого компаньона найду.
– Короче, сможешь?
– Есть у меня на крючке один парень, – начал Псурцев издалека. – Точнее, не парень, а омерзительный тип, по которому давно петля плачет. Он на все пойдет… Но надо платить.
– Сколько? – будто равнодушно спросил Белоштан.
– Много. Очень много, – веско произнес Псурцев. – Есть такса. С летальным концом – миллион.
– Ого!
– Никто просто так рисковать не будет… Но если я дам ему гарантии… может, обойдется и меньшей суммой.
– Согласен, – быстро сказал Белоштан. – Как раз Степин взнос. Пай в нашу компанию.
– Самооплата… – рассмеялся Псурцев. Неожиданно Пирий сказал:
– Не думал, что в нашем Городе есть профессиональные… – он запнулся, но Псурцев закончил спокойно:
– Убийцы?
– Итак, в Городе существует мафия! Почему не докладывал мне? Газеты писали об организованной преступности в Ленинграде, еще в других городах. Но чтобы у нас!..
– Ну какая же это мафия, – махнул рукой Псурцев. – Я же говорю: один тип у меня на крючке…
– Кто?
– Вам это не обязательно знать.
– И он один, без помощников?
– Повторяю, вас это интересовать не должно. Белоштан вдруг налил себе полную рюмку и опорожнил одним глотком, даже не почувствовав аромата коньяка. Слово «мафия» почему-то ужалило его.
«А мы не мафия? – подумал он. – Что бы сказали в Городе, если бы нас вдруг раскрыли? Конечно же назвали бы мафией. Ну и пусть, – решил, – разве дело в слове? Мафия – это не так уж плохо. Все-таки какой-то романтический ореол: мафия, мафиози… Гораздо лучше, чем бандит, преступник. Хотя каким словом ни называй, а суть одна. И сидеть нам в случае чего вместе: и полковнику милиции, и мне – директору фабрики, и самому мэру городу. Носить черные ватные бушлаты и ботинки из грубой кожи».
Белоштана замутило только от одной этой мысли, но, заметив, как весело улыбается Псурцев, как спокойно дует на ногти Пирий, он немного успокоился. Не пойман – не вор, а поймать их не так-то просто, точнее, невозможно. И все же…
– Мне думается, – строго посмотрев на довольные лица Псурцева и Пирия, с металлом в голосе произнес Белоштан, – это надо рассматривать как крайнюю меру. Следует сообща еще попытаться обработать Хмиза, убедить его, что он, вонючий козел, делает глупость. Если надо, пригрозить!
С ним согласились.
* * *
Степан вел машину уверенно и даже залихватски. Чувствовал, как любуется им Светлана, и срезал повороты, не снижая скорости, тем более что «девятка» с ведущим передним мостом позволяла это.
– Так пойдешь за меня замуж? – в который раз спрашивал Степан.
– А разве я не твоя?
Степан вспомнил, как переступила она порог его квартиры, как остановилась, кажется, растерянно и как он прижал ее к себе – податливую, но все еще напряженную.
– Моя, конечно, моя! В субботу распишемся.
– Ты на самом деле хочешь этого?
– Не представляю жизни без тебя.
– Но так быстро? Я и не думала… А потом, я слыхала, в загс надо заявление за месяц подавать.
– Нас распишут хоть сегодня.
– Неужели ты такой всесильный?
Степан вспомнил директора Дворца бракосочетания: черненькая, лет под сорок, с белым, будто навсегда напудренным лицом, страшно манерная, она как-то заскочила на базу с какой-то мелкой просьбой. Слава богу, все для нее сделал, а она еще строила ему глазки и оставила номер телефона, которым он так и не воспользовался. Интересно, какими глазами посмотрит на них со Светланой? Наплевать! Главное, не посмеет отказать.
– До всесильного мне еще далеко, – ответил он, – но брак, если я скажу, нам зарегистрируют сразу.
– Но у меня даже нет свадебного платья, а потом, ведь надо поставить в известность родителей.
– А что, они будут возражать?
– Нет, конечно.
– Позвони им сегодня вечером. Приедут на поезде, а платье до субботы будет готово.
– Как-то все это – словно по мановению волшебной палочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23