До наступления комендантского часа оставалось двадцать—двадцать пять минут. Они находились в немецком секторе города, где Галкин пропуск был недействителен. Но связной не торопился. Не спросив разрешения, он взял Галку об руку.
Они уже прошли несколько кварталов, когда провожатый неожиданно обнял Галку. Девушка отшатнулась и сильно толкнула парня.
— Тише ты, сумасшедшая. Патруль идет, — шепнул он и, притянув ее к себе, сказал каким-то ужасно глупым голосом: — Стелла, умоляю, не сердись.
Галка услышала за спиной тяжелый стук подкованных сапог. К ним подошли два немецких солдата. Старший — крепыш с пышными вильгельмовскими усами — сказал, четко выговаривая русские слова:
— Вы должны быстро спешить домой. Сейчас не есть время для прогулки.
— Мы уже уходим, господа офицеры, — заверил патрулей Галкин спутник и, воспользовавшись моментом, чмокнул девушку в щеку.
Когда солдаты повернули за угол, Галка дала связному подзатыльник.
— За что? — искренне удивился тот.
— За нахальство.
— Это же в целях конспирации!
— Ну вот что, конспиратор, веди меня, куда ведешь.
— Мы уже пришли. — Он кивнул на парадное большого дома, около которого они стояли.
— Так чего ты мне голову морочишь? — разозлилась Галка.
— А ты хотела, чтобы я при солдатах дорогу показывал?
На темной скрипучей лестнице он вдруг остановился.
— Сам не пойму, чего я тебя привел сюда. Поверил. А разве можно верить женщинам!
— Хватит! — попыталась осадить его Галка.
— Что значит — хватит? Другая оценила бы мой, скажем прямо, благородный поступок. Поцеловала бы…
— Другая и поцелует.
Парень сокрушенно вздохнул.
— Первый раз встречаю такую женщину. Не женщина, а какая-то долговременная огневая точка. — И, помолчав, сказал уже деловито: — Идем.
Он повел ее по бесконечным лестничным переходам, скрипучим верандам, нависшим над черной пропастью двора, узким, загроможденным какими-то ящиками коридорам. Наконец он царапнул ключом замочную скважину и открыл невидимую дверь.
Галка осталась одна в кромешной темноте длинного коридора. Какая-то необычная притаившаяся тишина стыла в ушах. Но ей не было страшно. Исчезло то ужасное, гнетущее чувство одиночества, которое полчаса назад испугало ее. Она снова была среди своих.
— Входи, — услышала Галка знакомый шепот.
Свет двадцатипятисвечевой лампочки показался ей ослепительным. В небольшой комнате, единственное окно которой было завешено камуфлированной накидкой, стояла массивная кровать с многочисленными, сложенными горкой подушками. В углу — и это сразу бросилось в глаза — висела икона с коптящей лампадкой. Стол, массивные стулья, приземистый пухлый комод, покрытый накрахмаленной салфеткой, на стене, слева от входа, рядом с лубочными картинками, — пожелтевшие портреты сытых унтер-офицеров и фельдфебелей царской службы. Вся эта убогая мещанская обстановка никак не вязалась в Галкином представлении с конспиративной квартирой.
— Ох, и попало мне за то, что привел тебя, — шепнул связной, показывая глазами на портьеру, скрывавшую вход в соседнюю комнату. И. тяжело вздохнув, добавил: — Вот так всегда страдаю из-за своего деликатного отношения к интересным женщинам.
В ту же минуту Галка отшатнулась: в комнату вошел немолодой коренастый полицейский с окладистой, седеющей бородой и пышными закрученными усами.
— За чем пожаловали, Галина Алексеевна? — строго глядя на нее из-под густых косматых бровей, спросил он.
Галка растерянно обернулась к связному, но того уже не было в комнате. «Неужели провокация?» — обожгла тревожная мысль.
Под усами полицейского мелькнула и спряталась в бороде до неправдоподобия знакомая усмешка.
— Что же молчишь, синьорина Ортынская? Небось нашла слова, когда парня уговаривала идти сюда.
Глаза под косматыми бровями потеплели и смотрели весело и немного лукаво.
Галка задохнулась.
— Леонид Борисович? Дядя Леня!
— Тихо, ты, подпольщица.
Но Галка уже повисла на шее Гордеева.
— Нет, дядя Леня, это не смертники Хотя, надо сказать, людей они подобрали не робких. Отряд состоит из подразделения самовзрывающихся катеров и группы управляемых торпед. Водители торпед в легководолазных костюмах скрытно ведут свои «майяле» к кораблям, стоящим на рейде. Прикрепив к килю судна зарядное отделение, которое затем освобождается от торпеды, водители на той же торпеде, а иногда вплавь — они все прекрасные пловцы, — возвращаются на «матку». Насколько я понимаю, в отличие от подводной лодки, эти «майяле» невозможно засечь приборами поиска, а в отличие от обычных торпед они не оставляют на воде следа так, как водители по мере надобности могут замедлить ход, погрузиться на глубину и подвсплыть.
— Где их база?
— На Зеленом мысе.
— Вот оно что! — Гордеев даже присвистнул. — Теперь ясно, что это за отряд МАС. Кстати, не знаешь, что обозначает это название?
— Сокращенно от мотоскафо антисоммерджибиле — противолодочные катера.
— Почему только катера? Ты говорила, что там есть и управляемые торпеды. Не путаешь ли?
— Управляемые торпеды в составе отряда появились недавно, — разгорячилась Галка. — Это очень опасное оружие.
Гордеев встал, прошелся по комнате, забрав в кулак бороду, слегка подергал ее.
— Не так страшен черт, как его хотят представить. Управляемые торпеды — капризные штуки. Действовать ими можно только на рейдах, да и то в хорошую погоду. К тому же все это рассчитано на неожиданность. На психику, так сказать, давят — Он усмехнулся. — Ну, теперь мы им этот расчет поломаем.
— Вот видите, значит, не напрасно я разыскивала вас. А вы еще связного отругали.
— Ты смотри, еще одна защитница у него нашлась! — весело рассмеялся Гордеев. — Что, понравился?
— Не очень.
— Да ну?.. А он многим девушкам нравится.
— Я сразу поняла, что — многим.
— Ах, вот ты какая! — не то шутя, не то уже серьезно протянул Леонид Борисович. — Ну хорошо. Однако все же учти на будущее: когда проваливается явочная квартира, все, кто был с ней связан, должны либо переменить документы и местожительство, либо, как говорят подводники, уйти на глубину и отлежаться. Иными словами — прекратить всякую нелегальную работу. Дело не только в том, что ты, сама того не ведая, можешь привести на новую явку гестаповских ищеек, а в том, что, взяв тебя под надзор из-за пустяковых подозрений, гитлеровцы могут затем поймать тебя на каком-нибудь серьезном деле. Поэтому тебе сейчас, как никогда, надо быть осторожной. Ни одного ложного шага, ничего, что бы могло показаться странным в поведении «синьорины» Ортынской. Понятно?
— Понятно. Но вы мне до сих пор не сказали, что произошло с Зинаидой Григорьевной.
Гордеев нахмурился.
— Она поддерживала связь с нашими людьми в порту. Есть подозрение, что ее выдал провокатор. Ее забрали. В ней я уверен — она ничего не скажет, но ухо держать востро не мешает. Вот так-то.
Леонид Борисович потушил трубку, сунул ее в карман, потом надел поверх мундира широкий ремень с кобурой и взялся за фуражку.
— Пошли. Я провожу тебя.
Однако им пришлось задержаться. Кто-то постучал в дверь. Гордеев молча указал Галке на соседнюю комнату. Девушка быстро юркнула за портьеру и притаилась в темноте. Прошло несколько томительных минут. Потом до нее донесся приглушенный разговор. Галка разобрала только отдельные фразы:
— …Он не пришел.
— Ты заходил к нему?
— Он не разрешил мне появляться в кофейне… Что-то там неладно.
— Почему ты решил?
— Последние два дня в кофейню почти никто не заходит. А музыка играет вовсю. Будто полным-полно посетителей.
— Ну, добро. Я проверю сам.
Прошло еще несколько минут, и Гордеев окликнул девушку.
— Пошли. Поздно уже.
Улицы были залиты причудливым серебристым светом. Полная луна неподвижно стояла над городом. В безоблачном ночном небе вспыхивали светлячки звезд. К запаху ночных фиалок примешивалась гарь пожарищ. За Турецким курганом полыхали зарницы.
— Староконстантиновская горит, — скрипнул зубами Гордеев. — Ее еще утром фельджандармы подожгли. За то, что жители раненных красноармейцев укрывали. Большая была деревня. Вон до сих пор полыхает.
Несколько раз их останавливали румынские и немецкие патрули Но вид и документы «старшего полицая» не вызывали подозрений. Был субботний вечер. Чем ближе к центру города, тем больше на пути баров, пивных, кофеен, где веселились подвыпившие немецкие егеря, румынские унтер-офицеры, свободные от дежурств полицаи. Из-за прикрытых светомаскировочными шторами окон на улицу доносились пьяные солдатские песни, надтреснутый хрип патефонов, звон разбитой посуды, повизгивания женщин. Комендантский час для военнослужащих сегодня был отодвинут к полуночи.
— Дядя Леня, — шепотом спросила Галка, — вы не боитесь, что вас узнают в городе?
— Ты же не узнала.
— Борода, усы, прическа вас очень изменили. Но голос тот же.
— Что тебе сказать, девочка? Узнать, конечно, могут. Но что делать? Портовых людей, рыбаков, матросов здешних никто лучше меня не знает. А люди в нашем деле — главное.
На углу Канатной улицы и Соборного переулка Гордеев неожиданно остановился.
— Вот что, Галина, пойдем-ка так. — Он кивнул в сторон, Соборного переулка. — Надо мне кое-что посмотреть. Сейчас кажется, самое подходящее время.
В Соборном переулке их укрыли длинные ночные тени. Гордеев замедлил шаги. Он пристально разглядывал небольшой двухэтажный особняк на противоположной стороне улицы, откуда доносилась веселая тирольская песенка. Серебристый свет падал на разрисованную вывеску, которая приглашала прохожих в кофейню «Веселая пучина». Галка знала этот особняк с причудливым балконом и высокой остроконечной крышей. Особняк был стар, массивен и неуклюж. Когда-то здесь размещалось правление артели «Водник», а теперь обосновался греческий подданный Георгиос, которому — по слухам — этот дом с принадлежал еще до революции. Георгиос открыл кофейню, пользовавшуюся большим успехом у любителей черного кофе и хороших вин. В «Веселой пучине» играл рояль, насвистывала флейта. Кто-то довольно прилично пел под их аккомпанемент.
Гордеев втолкнул Галку в какую-то подворотню, откуда хорошо была видна кофейня.
Девушка уже догадалась, что Гордеева почему-то интересует эта кофейня, что именно о ней, перед их уходом, говорил Леониду Борисовичу неожиданный посетитель. Узкая подворотня была стиснута обгоревшими стенами двух разбитых домов. Здесь за глыбами обрушившегося камня можно было считать себя в надежном укрытии.
Прошло около получаса, но ничего особенного на противоположной стороне Галка не заметила. Немного странным казалось только то, что за это время никто не зашел и не вышел из «Веселой пучины». В других даже менее привлекательных заведениях в этот вечер не закрывались двери.
Но вот со стороны Второй Якорной улицы к кофейне подошли три румынских офицера. При лунном свете, заливавшем противоположную сторону, Галка даже разглядела кавалерийские портупеи и шпоры. Два офицера вошли в дверь, а третий, попыхивая сигарой, рассеянно оглядывался по сторонам. Потом и он, бряцая шпорами, скрылся в кофейне.
— Пустое, — наконец сказал Леонид Борисович.
— А в чем дело?
— В том, что не надо задавать лишних вопросов, — сердито сказал он и взял Галку об руку. — Пошли домой, синьорина.
Но только они вышли из подворотни, как в особняке напротив раздался крик. Этот крик отбросил их назад. Едва они успели спрятаться среди развалин, как в кофейне загремели выстрелы. Гордеев отыскал небольшую пробоину в стене и через нее наблюдал за улицей. Галка осторожно пробралась к нему.
— Уходи, — шепнул ей Леонид Борисович. — В глубине двора есть проход на соседнюю улицу.
Но Галку было нелегко спровадить. В особняке с треском вылетела оконная рама. А потом девушка увидела, как на балкон выбежал человек в форме румынского офицера и, не раздумывая, прыгнул вниз через перила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39