– Хорошо. А что, если я пойду с вами, а потом мы прямо оттуда махнем в «Трефовую даму»?
– Гениальная идея! – воскликнула она.
Помню, я подумал, что никогда не слыхал от женщины этого выражения. Они почему-то его не употребляют. Но я уже и так пришел к заключению, что передо мной необыкновенная женщина.
– Ну что, выбрали себе книги? – спросила она через минуту-другую.
– Нет еще, к сожалению. А что? Вам хочется, чтобы я поскорее ушел?
– Нет, не в этом дело, – рассмеялась она и, помолчав, прибавила почти шепотом: – Мне хочется закрыть поскорее проклятую лавку. Сегодня день был такой скучный, длинный. Вы, кажется, никуда не торопитесь…
– Признаюсь, нет.
– В таком случае мы сделаем вот что: я поскорее запру лавку, чтобы еще какая-нибудь несносная женщина не могла прийти сюда, и мы докончим наш разговор наверху и заодно выпьем чего-нибудь. Вы мне расскажете, что думали обо мне.
– Великолепно! – обрадовался я. Ее предложение было мне очень на руку. Я с любопытством ожидал, что она будет делать. А она заперла дверь, задвинула засов, указала мне на освещенную лестницу в глубине, потом выключила свет в лавке и пошла за мной. Ни одна хозяйка, если она серьезно относится к делу, не оставила бы свою лавку в таком виде. Обычно она убирает, приводит все в порядок, помешкает тут, посмотрит там, подсчитает в уме дневную выручку, может быть, проверит кассу и только тогда простится с лавкой. А такое торопливое бегство из лавки совершенно не вязалось с тем, что я слышал от мисс Экстон во время нашего первого разговора о ее миссии снабжать жителей Грэтли прелестными безделушками, украшающими жизнь. Правда, у нее сегодня был трудный день, и этим могло объясняться ее нетерпение, но я объяснял его иначе: сегодня она либо бессознательно, либо намеренно сняла маску. Очевидно, что-то во мне (но, разумеется, вовсе не мои прекрасные глаза) побудило ее к этому. Но мне важно было выяснить, бессознательно она это сделала или сознательно.
Маленькая гостиная наверху заинтересовала меня своей полной безликостью. Такую гостиную можно увидеть в любом отеле. У нее не было хозяйки. Ни намека на вкусы какой-нибудь Пруденс, владелицы «Магазина подарков». Но не сказывалась здесь ни в чем и индивидуальность женщины иного сорта. А между тем мисс Экстон, несомненно, обладала яркой индивидуальностью, хотя сразу ее нелегко было определить. И она обставила эту комнату и жила здесь уже четыре месяца, а комната не имела никакого лица. Нет, это не случайно!
Мисс Экстон пробормотала что-то относительно выпивки, и я услышал, как она отпирает угловой шкафчик. Я обернулся и увидел такую солидную батарею бутылок, какой не видывал уже давно. По-видимому, у хозяйки был очень хороший поставщик.
– Если бы тут оказалась канадская водка, это было бы настоящее чудо, – сказал я, выдерживая роль неотесанного болвана с дикого Запада.
– Она у меня есть, – ответила хозяйка довольно сухо.
– Вот это здорово! – сказал я, немного переигрывая. – А то я уже почти забыл ее вкус. Надеюсь, вы не пожалеете для меня рюмочки!
Она налила мне водки, а себе приготовила изрядную порцию джина с лимонным соком. Затем выключила верхний свет, оставив только небольшую лампу под абажуром в углу. Мы стояли у камина со стаканами в руках и улыбались. В один миг обстановка приняла самый интимный характер. Мы чокнулись, и при этом соприкоснулись не только наши стаканы, но и руки. Затем выпили, улыбаясь друг другу. Она поставила стакан на столик, и я тоже. Мы все стояли лицом к лицу.
Не знаю, как и почему, но я почувствовал вдруг, что если я поцелую эту женщину, она не рассердится и что мне следует это сделать. Я обнял ее самым непринужденным и хладнокровным образом и поцеловал в губы. Не забудьте, что это была не молодая девушка (хотя издали она и казалась такой), а зрелая женщина. Она ответила поцелуем, и любопытный это был поцелуй: крепкий, говоривший об опытности, но совершенно бесстрастный.
Затем, не комментируя этого маленького эпизода, мы сели за стол.
Как я и ожидал, она помнила, что я хлопочу о месте у Чартерса, и осведомилась о результате. Я сказал, что у меня нет опыта инженера-электрика и это может мне помешать, но Хичем обещал доложить обо мне правлению.
– Я встретил случайно одного из членов правления, – продолжал я, – и не заметил в нем особого расположения ко мне.
– А кого именно?
– Полковника Тарлингтона. Вы его знаете?
– Немножко. Здороваемся при встрече. Я слышала, что он пользуется в городе громадным влиянием, ну и решила на всякий случай мило улыбаться ему. Но он не в моем вкусе.
Я рассказал ей, что Хичем водил меня по всему заводу и как будто между прочим упомянул, что меня поразили новые тяжелые противотанковые орудия, которые там недавно начали изготовляться. И для наглядности указал калибр этих орудий (разумеется, выдуманный).
– Послушайте, мисс Экстон, – добавил я, – мне не следовало болтать об этом. Так что пусть все останется между нами. – И подумал: «А сколько ослов за рюмкой вина сейчас говорят эту самую фразу?»
– Ну, конечно, – сказала мисс Экстон очень серьезно. – Я умею держать язык за зубами.
– Я в этом ничуть не сомневаюсь, – ответил я, глядя на нее с подчеркнутым восхищением.
– Выпьете еще? – предложила она с улыбкой.
Но я чувствовал, что ей уже хочется, чтобы я ушел, а поскольку мне хотелось того же, я отказался и встал. Тотчас поднялась и она. Я снова напомнил ей о завтрашнем обеде, а она мне – о моем обещании пойти с нею на митинг.
– Вам придется выйти черным ходом, – сказала она затем. – Это у нас не очень просто, так что я лучше провожу вас.
Она не зажгла света на площадке и стала спускаться, освещая дорогу электрическим фонариком, а я шел за нею. Сойдя вниз, мы прошли через какой-то чуланчик за лавкой. Она отодвинула засов, но не спешила открыть дверь. Фонарик погас, и мы стояли рядом в темноте. На этот раз она первая придвинулась и поцеловала меня как будто в невольном порыве. Это вышло у нее очень хорошо, но во мне шевельнулось сомнение.
Впрочем, я не стал тратить времени на размышления: я вспомнил вдруг, что отсюда рукой подать до «Ипподрома». Поплутав в темноте, я нашел все-таки и театр и вход за кулисы. Здесь я спросил Ларри. Мне сказали, что он сейчас на сцене, но скоро придет переодеваться для финала, и провели меня к нему в уборную – вонючую тесную каморку на трех человек. Она напоминала чулан за лавкой старьевщика. За этой уборной в конце тускло освещенного коридора находилась еще одна – уборная Фифин. И если только я не ошибся в расчетах, Фифин скоро должна была выйти на сцену.
Я стоял в дверях комнаты Ларри, надеясь увидеть, как пройдет Фифин. Я слышал то, что происходило на сцене, но звуки доносились словно очень издалека. В грязном, плохо освещенном коридоре не было ни души. Помню, я стоял там, как привидение, и ждал, чувствуя какую-то непонятную печаль и опустошенность.
Потом вышла Фифин, кутаясь в крикливо пеструю, заношенную шаль. Она заперла свою дверь. Я не двинулся с места и смотрел на нее, широко и глупо ухмыляясь; Фифин презрительно проплыла мимо, и меня обдало резким животным запахом разгоряченного тела и волос, смешанным с запахом грима. Она была удивительно здоровой и крепкой, хотя теперь я увидел, что она старше, чем выглядит со сцены.
Не успела Фифин скрыться, как примчался запыхавшийся Ларри, которому, должно быть, уже сообщили, что его кто-то ждет.
– Я сразу подумал, что это вы, – сказал он, и странно было видеть серьезное выражение на этой идиотски раскрашенной физиономии. – Мои соседи сейчас явятся. Хотите пробраться в ее уборную?
– Да, если справлюсь с замком. Поскольку ваши соседи должны вернуться, давайте-ка перейдем к ее двери, а потом, когда будете переодеваться, вы уж последите за коридором и предупредите меня в случае чего.
Мы пошли по коридору к уборной Фифин, и я остановился на таком расстоянии от двери, чтобы, протянув руку за спину, можно было коснуться замочной скважины. Мне уже и раньше приходилось открывать чужие двери, и отдел снабдил меня набором инструментов, быстро отпирающих любой замок. Стоя у стены, лицом к заслонявшему меня Ларри, и делая вид, что веду с ним серьезный конфиденциальный разговор, я начал ощупывать замок. В коридоре появились пожилой партнер Ларри и еще один актер; они с любопытством посмотрели на нас издали, но сразу пошли в свою уборную.
– Заслоняйте меня, пока я не войду внутрь, – шепнул я Ларри. – А потом идите переодеваться, но оставьте дверь открытой и прислушивайтесь.
Я повернулся лицом к двери и принялся за дело так энергично, что через полминуты был уже в комнате.
На столике перед зеркалом не было ничего, кроме грима и колоды засаленных карт. Под столиком валялась скомканная бумажка, на которой карандашом был написан ряд цифр; я подумал, что о ней, вероятно, уже позабыли, и сунул ее в карман. Потом я отыскал сумку Фифин, которая висела на стене под ее меховым пальто. Сумка была большая и оказалась незапертой. Она была набита обычной дребеденью – зеркальце, ключи, мелкие деньги, какие-то квитанции, но, к моему разочарованию, ни единого письма. Большинство женщин неделями таскают полученные письма в сумке, а эта, видимо, не имела такой привычки. Я нашел в сумке еще старое удостоверение, на обороте которого были нацарапаны цифры, по-видимому полдюжины телефонных номеров. Я списал их, положил удостоверение на место, а сумку повесил опять на гвоздь. Если в уборной Фифин и было еще что-либо достойное внимания, то я этого не заметил. Заперев за собой дверь, я вышел обратно в коридор за добрых пять минут до возвращения Фифин.
Ларри, еще не совсем одетый, тоже вышел и пошел за мной в другой конец коридора.
– Ну что, удачно? – спросил он шепотом.
Я покачал головой с видом человека, потерявшего даром время. Ларри оказал мне услугу, но не следовало говорить ему всего.
– Значит, она ни в чем не замешана? – Он был разочарован.
– Возможно, что и нет. Видно, мы с вами перемудрили.
Он покачал головой, и мне стало жаль беднягу, стоявшего передо мной в своем жутком шутовском обличье. Он, должно быть, возлагал какие-то надежды на эту слежку за Фифин и, вероятно, уже видел себя сотрудником Особого отдела. Я обнял его рукой за плечи, на которых мешком висел старый фрак, знавший лучшие времена задолго до того, как попал к нему.
– Все же я вам очень признателен, Ларри, – сказал я. – И постараюсь увидеться с вами еще раз до вашего отъезда.
– Если бы вы подождали, пока кончится второе представление… – начал он, немного повеселев, но я прервал его:
– Никак не могу, Ларри. Но, если будет что-нибудь интересное, я дам вам знать.
– Обещаете, мистер Нейлэнд? – оживился этот большой ребенок.
– Обязательно! – И я опять похлопал по старому фраку. – А теперь мне надо выбраться отсюда, пока не слишком много людей начали задавать вопросы. Скажите, где здесь поблизости можно перекусить?
Мы вместе сошли вниз, и он по дороге объяснил мне, где находится на этой улице маленькое кафе, открытое всю ночь. Слышно было, как в зале хлопают и вызывают Фифин, и я подумал: «Кто сегодня считает движения ее прекрасных, могучих рук и ног?»
Маленькое кафе действительно оказалось открытым, и анемичная девица швырнула мне на стол тарелку с неаппетитной мешаниной из жареной рыбьей кожи и костей, водянистого картофельного пюре и капусты. Потом принесла чашку теплой бурды, напоминавшей жидкую грязь, – здесь ее называли кофе. В углу зевали два солдата. За другим столиком худенькая немолодая женщина, похожая, как родная сестра, на мою хозяйку, миссис Уилкинсон, насыщалась с судорожной торопливостью, словно считала верхом неприличия есть на людях. По радио передавали пьесу о похитителях бриллиантов, разговор которых напоминал декламацию плохих актеров старой школы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33