— Слушай меня внимательно, — говорил он ей, быстро шагая по мостовой. — Засеки время. Допинг действует не больше часа. Ровно через пятьдесят минут сломай этот брелок, а если помощь запоздает, вкатаешь мне еще одну ампулу. Даст бог, мой насос ее выдержит.
Они перешли на движущуюся мостовую, и через три минуты перед их глазами открылась сверкающая громада Дворца Правосудия.
Лежавшие на крыше вычислительного центра клюги работали. Но ни одна из похищенных клюг не теряла связи с другими аппаратами, и хотя в силу изменений программы они не могли сообщить о своем местонахождении, однако каждая из них сразу же уловила изменение в основной программе и соответствующим образом перепрограммировалась. Таким образом, механическое воздействие на их корпусы немедленно стало смертельно опасным для похитителя.
Но здоровый рослый Митяй, дежуривший на крыше вычислительного центра, не знал всей этой хитрой механики. И когда над ним зависли толстобрюхие машины и на все голоса загундосили свое: «Человек! Стоять!» — вскинул обрез, который с гордостью носил под курткой.
Первая клюга, взорвавшись после получения заряда из мелко нарубленного провода, поразила своими осколками вторую, та — третью, и вскоре вся крыша здания превратилась в пылающий ад.
Дворец Правосудия, несмотря на ранний час, было полон. Эксперимент по применению электронного судейства продолжался. Из длинной вереницы молодых людей, ожидавших разбирательства, Андрон выдернул Краммера и потащил к лифту, не обращая внимания на возгласы и недоуменные взгляды сослуживцев. К нему поспешил возмущенный заместитель председателя Верховного Суда.
— Стыдитесь, инспектор! — с глубоким возмущением произнес он. — Мало того что вы оскорбили депутатов муниципалитета, набезобразничали в Музее Истории...
— Минуточку, — прервал его Гурилин. — Вы сказали «набезобразничали»...
— Лично я квалифицировал бы ваше поведение как хулиганское.
— Значит, меня не разыскивают по обвинению в убийстве бедняги Шенбрунна?
— Насколько мне известно, электронная система квалифицировала это как несчастный случай, не связанный с производством...
Гурилин расхохотался.
— Значит, я все еще инспектор юстиции?
— Да, но только до восьми часов утра. Потом вы пойдете под суд. Видите, какая здесь очередь преступников?
— И я еще пользуюсь правами государственного обвинителя?
— Я повторю, до восьми...
— Прекрасно, — заявил Гурилин, — тогда я забираю этого молодого человека на доследование и собираюсь через двадцать минут передать его дело в суд. Допрашивать его я буду в своем кабинете. Можете вести контроль по внутренним камерам.
Они с Мариной втолкнули Краммера в лифт, провожаемые изумленными взглядами сотрудников.
— Безобразие! — возмутился Верховный Судья. — Разве можно появляться в Храме Юстиции в таком виде?..
Вид полуобнаженного инспектора, с окровавленной повязкой на голове, с телом, усеянным пластырем и нашлепками биостимуляторов, и в самом деле был ужасен.
Усадив Краммера в кресло, Гурилин сел напротив и несколько секунд изучал его хмурое лицо, растерянный бегающий взгляд. Затем он спросил:
— Скажите, Краммер, вы когда-нибудь задумывались над тем, отчего наше общество столь гуманно к преступникам? Почему вас перевоспитывают в курортных зонах, читают лекции, беседуют с вами, пытаются убедить в необходимости соблюдения правил человеческого общежития?..
Ничего не ответив, тот пожал плечами.
— Многие думают, что в этом воплощена слабость нашего общества, — продолжал инспектор. — А между тем здесь особенно убедительно проявляется его сила. Мы ценим человеческую личность как уникальное явление природы. Дорожа каждым человеком, мы пытаемся вернуть вас к нормальной жизни сделать полноценными членами нашего общества. И поэтому крайняя мера наказания в судейской практике применяется очень редко. Лишь к самым подлым и отъявленным злодеям, которые уверены в своем праве попирать человеческие законы, убивать и калечить людей. Эта мера — Абсолютная Изоляция. Мало кто знает, что это такое. Считается, чем меньше знают о негативных сторонах нашей жизни, тем лучше. Но это не так. Абсолютная изоляция личности — это не смертная казнь, не пожизненное заключение в одиночке. Это — когда общество, признавшись в своей неспособности излечить человека и опасаясь содержать его среди людей, лишает его дееспособности...
Инспектор ненадолго задумался и продолжал:
— Я всего лишь раз присутствовал при этой процедуре, и она на всю жизнь врезалась в мою память. Во время сна преступнику, подлому убийце, ввели лекарство. И перевезли в другое отделение. Там его раздели и положили в ванну с физиологическим раствором. Подключили питание, кислород и... ушли. А он остался. Он не спал. Он не будет спать еще сотню, другую, третью лет, не в силах пошевелить и пальцем и следя за всем происходящим полными слез глазами, пока потомки вновь не разбудят его и не призовут на суд. И уж они будут решать, достоин этот человек жизни среди людей или и дальше должен находиться в состоянии, подобном параличу...
— Для чего вы мне это рассказываете? — вскричал Краммер.
— Для того, чтобы ты понял, до какой степени близко находишься от анабиозной ванны. На тебе висят два убийства, и спасти тебя может только полная откровенность. Ты готов отвечать мне? Помни, каждое твое слово записывает и анализирует электронный судья. Холодный и беспристрастный. И ему решать — какому наказанию тебя подвергнуть. Итак, первый вопрос: для чего, когда и при каких обстоятельствах была убита Эльза Лайменс?
— Я ее не убивал... Она сама...
— Расскажи подробнее.
— Она... они... — Он бросил взгляд на Марину. — Они в тот день удрали от нас...
— В какой день?
— Третьего марта. А потом нагрянули ищейки...
— И вы сочли, что эти девочки вас выдали? Он кивнул.
— Дальше. Как лицо Эльзы попало на пленку?
— Бигги засняла их в начале репетиции, для пробы. А когда мы отделались от ищеек, она сказала, что при помощи монтажа ее можно хорошенько наказать.
— И вы смонтировали эти кадры и пустили по городу?
— Нет, в день вечеринки мы вызвали ее из дому и показали ей... Она очень испугалась... И стала просить... Угрожала даже!
— Чем же это, интересно, могла она вам угрожать?
— Пойти и заложить Бигги.
Инспектор взглянул на Марину. Она кивнула головой:
— Она не хотела, чтобы мы с нею связывались. За это Саша и дал ей по шее.
— Что же произошло после того, как она пробовала вам угрожать?
— Мы посадили ее в турбо.
— Это случилось одиннадцатого марта? Когда ты удрал из своего санатория. Тебя вытащили специально для того, чтобы ты выманил ее?
— Да. — Это прозвучало еле слышно.
— И вы погнались за ней? И встретили Шенбрунна?
— Не знаю, какую-то тетку. Она здорово дралась. Но Толяра огрел ее чулком, и она...
— Толяра был из вашей компании?
— Конечно.
— Вы доставили ее на берег моря, где связали ей ноги красным шнурком, где, черт возьми, вы его взяли?
— Она носила его в волосах, — прошептала Марина — Точно такой же, как и Саша...
— Понятно, — Инспектор нервно взглянул на часы.
— Мы не хотели ее убивать! — запричитал Краммер. — Мы привезли ее на яхту и хотели допросить, а она сама перегнулась и...
— И тогда вы решили начать шантажировать ее мать.
— Это не я. Это Бигги. Она хотела чего-то получить от девчонкиной матери.
— И потому велела тебе с ней познакомиться?
— Да... — еле слышно прошептал Краммер.
— А теперь... — Инспектор схватил Краммера за грудки и встряхнул. — Теперь ты скажешь мне, кто такая эта Бигги...
— Нет!
— Ты скажешь мне, кто прячется под этим именем, иначе я вытрясу из тебя всю душу...
«Драка в помещении № 1178» — определили бесстрастные датчики. На схеме города зажглась крохотная красная точка.
В разгаре допроса Гурилин не обратил внимания на то, что погасли контрольные экраны. Потемнело в комнате. Зажглось аварийное освещение. Оконная рама отъехала в сторону, и на подоконнике показался стройный силуэт в серебристом плаще.
— Отпусти его немедленно, слышишь? Инспектор обернулся и остолбенел.
— Тетя Бигги... — пролепетала Марина.
КИВЦ горел. Взрыв, прогремевший на крыше, охватил почти все аппараты, и они, превратившись в комья бушующей плазмы, обрушились сквозь крышу во внутренние помещения центра, разгромили, раздавили, расплавили миллионы полупроводников и микросхем, разрушили тончайшие электронные логические связи. Главный кабель отошел от защиты. На ближайшей энергетической подстанции выбило масленники...
Завод-автомат не произвел вовремя необходимые детали. Из-за 31 ого строительные роботы, которые должны были отправляться на профилактику, остались на своих местах и, выработав свой ресурс, остановились.
Почти половина вычислительных машин Системы-1 работали, пытаясь перевести в математические символы, выразить в электрических сигналах такие нелегкие понятия, как «память», «прошлое», «прогресс»...
Скорость проходки понизилась. Но оставалась достаточно высокой для того, чтобы к утру смести с лица земли весь старый город...
— Вы сошли с ума! — кричал прораб, подбегая к людям, сидевшим на земле. — Вы все сошли с ума!
— Скажите это в камеру, — попросил его юноша, протянув «удочку», — скажите это миллиардам людей, которые смотрят на вас с экранов.
— Пожалуйста! — заявил прораб. — Я заявляю, что это полное безумие так вот с-сидеть перед стройкой! Она не остановится!
— Так остановите же ее!
— Мы не можем это сделать! Там же работают автоматы! Автоматы! Отключить их мы не в состоянии... Вставайте!.. Ну вставайте же!.. — Он бегал и тормошил, пытался поднять людей, которые упрямо сидели и сидели, прижавшись плечами, и поднимали высоко над головами плакаты, призывавшие остановить механический кошмар, оглянуться, увидеть и оценить то, что бездушные чинуши собрались уничтожить, не считаясь ни со здравым смыслом, ни с мнением целого народа. Плакаты эти призывали к человечности, напоминали о любви к Родине, призывали сохранить памятники истории для грядущих поколений.
Плакаты эти могли бы растрогать и переубедить любого человека.
Но на противоположном конце пустыря, там, где медленно ползли скреперы, расплавляя все на своем пути, где громадной алчной пастью над древней столицей разинулась мрачная труба и движущиеся печи формовали все новые и новые блоки, — там людей не было.
Стройка приближалась.
Она сошла вниз, неотразимо элегантная, уверенная в себе. Бледность ее лица особенно подчеркивал пышный парик, который при разном освещении отливал то тусклой медью, то зеленью бронзы. И приказала:
— А ну-ка, в угол оба! Живо! И не вздумай сопротивляться, милый. Твое прочное титановое сердце не сможет выдержать нажатия этой маленькой кнопки — в пальцах ее сверкал изумрудный глазок лазерного пистолета.
— Сандра... — растерянно пробормотал инспектор, — что ты можешь иметь общего с ними?..
Из гурилинского турболета, причалившего у окна, выскочили рыжеволосый парень и еще один верзила, в котором инспектор узнал бармена из мушкетерского кабачка.
— С ними? — переспросила Сандра. — А чем они хуже тебя? Они-то, во всяком случае, живые люди с нормальными человеческими сердцами. И напрасно вы доверились ему, юная леди. — Она иронически взглянула на Марину. — У этого человека в груди от рождения бьется холодное титановое сердце. Оно не умеет любить, оно не знает нежности и недоступно ласке. В один прекрасный день я вознамерилась отомстить ему. Я стала зарабатывать на том, против чего он боролся. А он был слеп. Я стала одной из богатейших женщин планеты. У меня есть яхты, самолеты, есть прекрасные дворцы, веселые друзья и покорные слуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23