Счастье каждый понимает по-своему, а у этих людей была своя нехитрая, и может быть самая правильная формула счастья, свой рецепт: делай свою работу, люби свою семью, отдыхай в выходные и праздники — вот и весь рецепт. Тоже болото? Снова застой? А может так и надо? Пусть тот, кому неймется, летит к звездам, ныряет в глубины океана, творит, выдумывает, пробует, но выбор, как жить и чем заниматься, есть личное дело каждого. Пить до судорог, до посинения, до белой горячки, чтобы наутро было стыдно смотреть в глаза знакомым — на здоровье; бегать за дамочками всех цветов и размеров — сколько влезет; создавать нетленные полотна, писать бестселлеры — почему нет, если получается? Делайте вашу ставку, господа, ступайте по своей дороге, только в конце пути не скулите, что жизнь прошла напрасно. Это был ваш выбор. Может, возможность сделать свой выбор и есть то, к чему стремилось человечество?
Глава 22
Седов и Жаклин выпили по две кружки пива и съели целое блюдо колбасок. Потом они подсели к пожилым бюргерам и пели вместе с ними и даже пытались плясать под какие-то бодрые мелодии: Жаклин по очереди с мужчинами, а Седов с женщинами. Довольные маленьким путешествием, они сошли возле церкви святой Катарины — бюргеры поплыли дальше, а Седов, которому надоело наливаться пивом, потащил Жаклин мимо ратуши, мимо церкви святого Петра к Альтер-Аркадам любоваться каналами, озером и выпить, наконец, чего покрепче. Он уже почувствовал, что его мольбы дошли до кого надо, и опьянение закружило голову, сделало ночь колдовской, а всех людей добрыми и приветливыми. Даже тех албанцев, которые, возможно, рыщут сейчас по Рипербан.
Жаклин смотрела на него влюбленными глазами и, хотя Седов помнил, что она подруга Кристины и не собирался пользоваться моментом, все равно это было приятно. Он вновь ощутил себя молодым, полным сил и веры в будущее, в свою удачу, в то, что все рано или поздно образуется. Вот только ноги слегка заплетались, но уже подмигивал огоньками ресторанчик над водой, а впереди была вся ночь.
Как выяснилось, Жаклин не собиралась ограничиваться легким флиртом. К сожалению, Седов понял это довольно поздно и опомнился только, когда они танцевали в полутемном зале, а скрипач следовал за ними среди танцующих пар и играл что-то до невозможности тоскливое и романтическое. Седов почувствовал, как тело девушки прижимается к нему все теснее, попробовал отстраниться, но Жаклин подняла лицо и он увидел, что глаза ее полны слез, а губы дрожат, словно она хочет попросить не оставлять ее, не бросать в этом чужом городе.
В конечном итоге всегда решает женщина и, если она захочет близости, какой мужчина сможет устоять? Тем более, если они еще ни одну ночь не делили на двоих.
Губы Жаклин приоткрылись, Седов поцеловал ее осторожно и нежно и понял, как именно должна закончиться сегодняшняя ночь.
А вокруг кружились пары и скрипач, проявив тактичность, оставил их наедине, погруженных друг в друга и не замечающих никого и ничего вокруг.
Седов еще попытался изменить что-то, когда сонный и равнодушный портье в крохотной гостинице положил перед ним ключ от номера. Он напомнил себе, что может оказаться несостоятельным — все-таки выпито было немало, что он не в том возрасте, чтобы его могла завести сопливая девчонка, но снова увидел глаза Жаклин — широко раскрытые и немного испуганные, будто она боялась, что он передумает, и отбросил сомнения прочь. Да, он хотел ее, и она хотела его, а значит ни к чему искать оправдания — об этом можно будет подумать и после. Сейчас все отошло на задний план, и осталось только желание дарить любовь и принимать ее.
Номер выходил окнами на Бинненальстер, на потолке переливались отсветы огней, отраженных водой. Они не зажгли свет и даже не успели разобрать постель — это потом, когда пройдет первый голод, когда они слегка насытятся и будет время для короткого отдыха.
Остались только ее лицо, глаза, губы. Остались ее плечи, с которых скользит вниз тонкий шелк… и эти порванные в паху джинсы, черт бы их побрал! Приклеились они, что ли?
Она была ненасытна, что вообще свойственно молодости, а он еще прислушивался к себе, с удивлением ощущая, что способен на многое, что можно не экономить силы и эмоции — их хватит на всю ночь, а может и дольше. И он позволил увлечь себя в темное небо с брызгами звезд, с мгновенными провалами в бесчувствие и медленным возвращением к жизни. Ее тело, безвольное и настойчивое, покорное и заставляющее повиноваться сливалось с ним, чтобы тут же отстраниться, растворялось в нем, чтобы вновь возникнуть и взять все, что можно, и отдать все, что есть…
Желание накатывало волнами, и он нырял в них, и тащил ее за собой раз за разом, а потом они вместе выбирались на поверхность, тяжело дыша, довольные, удовлетворенные и усталые, но стоило лишь на несколько минут расслабиться, как он снова чувствовал, что омут первобытных инстинктов, заложенных самой природой, вновь затягивает его и она откликалась и не было этому конца…
Он знал, где коснуться, чтобы возродить ее, уже утомленную, заставить отозваться, разделить страсть и восторг, и беспамятство и опустошение и только ее шепот, чуть слышный шепот, привел его в себя:
— Ты убьешь меня… все… не могу, не надо…
Жаклин лежала безвольная, с закрытыми глазами, по телу пробегала мгновенная дрожь, будто ей было холодно, и он лег рядом и обнял ее, согревая и успокаивая.
— Это невозможно, — шептала она, — так нельзя… я теперь ни с кем не смогу… кто ты? Как ты это делаешь?
Если бы Седов знал, может, и сказал бы, но пока он думал, что ответить, дыхание ее выровнялось, тело расслабилось, и он понял, что Жаклин заснула.
Осторожно высвободившись, он встал. Девушка дышала ровно и спокойно. Под глазами у нее обозначились темные круги, губы были искусаны. Он накрыл ее простыней.
Сна не было ни в одном глазу. На столе стояла забытая бутылка сухого «Рислинг Рудорфер», прихваченная в ресторане. Седов сорвал фольгу. Штопора не было, и он достал стилет, выжег мерцающим в полутьме лезвием дыру в пробке и налил полный стакан. Вино приятно охладило и расслабило. Он налил еще и присел на стул возле окна. Приближался рассвет. Сквозь легкий предутренний туман, повисший над озером, мерцали огни на мосту Ломбардсбрюкке. Прогулочный кораблик отвалил от пристани и не спеша пошлепал в сторону Аусенальстера.
Седов прихлебывал кислое вино и смотрел на озеро. Думать о том, что с ним происходит, не хотелось. Он дважды за сутки превысил возможности своего организма, и объяснение могло быть только одно. И потребовать это объяснение следовало у Ингрид Мартенс.
Он оделся, поморщившись, ощупал дыру в джинсах. Ладно, сойдет. Больше он ноги задирать не собирается. Подумав, Седов надел куртку Юргена, в которой была Жаклин, и положил во внутренний карман бластер, отнятый у албанца. Махнув рукой — мол, не хочется, а надо, надел на запястье коммуникатор Жаклин. Он решил, было, оставить ей деньги за коммуникатор, но побоялся, что она подумает, будто это плата за волшебную ночь.
Жаклин так и не шевельнулась с тех пор, как заснула. Седов присел на кровать, погладил ее по щеке. Что с того, что, скорее всего, они больше не встретятся? Она молода и у нее впереди столько впечатлений, что через какое-то время произошедшее с ней осенью в Гамбурге покажется ей сном. Сумасшедшая ночь, как говорят, бывает весной в Париже. Или осенью в Гамбурге…
Портье приподнял голову, старательно тараща полусонные глаза.
— Уже уходите?
— Девушка остается. Мы ведь расплатились за всю ночь?
— Да, конечно. У нас приличная гостиница.
Седов пересчитал остатки денег и положил перед портье несколько купюр.
— Вызовите ей утром глайдер и отнесите завтрак, если попросит.
— Хорошо, — портье приподнялся, смел купюры и поклоном проводил щедрого господина.
Глава 23
Дом Ингрид оказался даже не в пригороде Эдинбурга, а еще дальше, за Куинсферри, за мостом через пролив, за гаванью с причалами для яхт, почти на берегу залива. Водитель такси вставив универсальную карту-ключ, которую Седов получил от Ингрид, в курсограф, пожал плечами — дескать, довезем и за город, только дорога обойдется дороже. Седов махнул рукой — давай, мол, поехали уже.
Усталость, все-таки, догнала его. Он, правда, подремал в аэробусе во время перелета из Гамбурга в Лондон, но поскольку весь полет занимал пятьдесят минут, выспаться не удалось. До Эдинбурга он добрался на рейсовом пассажирском глайдере, а здесь, в Старом городе на Хай-стрит, поймал такси.
Седов собрался, было, еще подремать, но водитель оказавшийся большим патриотом Шотландии в целом и Эдинбурга в частности, то и дело восклицаниями призывал пассажира к вниманию. Пока они петляли узкими улицами Старого города, водитель успел рассказать историю шотландской столицы, чуть ли не со времен короля Малкольма III, правившего страной в XI веке.
Вот там справа памятник великому Вальтеру Скотту. Все туристы непременно посещают его, если, конечно, уважают нашу историю — намекнул водитель.
— Непременно посетим памятник, но не сегодня.
— А сейчас мы будем проезжать наш Белый замок, королевскую резиденцию. Все туристы, если они хотят проникнуться духом древней Шотландии, обязательно посещают замок.
— Так и поступлю в ближайшее время, — пообещал Седов, едва приоткрыв глаза, чтобы взглянуть на резиденцию шотландских королей.
В утреннем свете замок, действительно, был прекрасен и Сергей дал себе слово, что как только разделается с делами, потребует, чтобы Ингрид устроила ему экскурсию.
Миновав парк, роняющий желтые и красные листья, глайдер поплыл прямыми улицами, застроенными уже в конце XVIII века. Проехали зоопарк, где, как с гордостью заявил водитель, есть даже внеземные формы жизни. Седов, было, заинтересовался, поскольку в своих скитаниях по обитаемым планетам не часто встречался с местной живностью, но оказалось, что вся инопланетная фауна уместилась в одном террариуме и представлена лишь ящерицами с Персии. Ящериц с Персии Седов видел, и даже охотился на них, и потому интерес к зоопарку потерял.
Добровольный гид еще что-то бурчал, но спать хотелось невыносимо, и Седов заснул под его бормотание. Очнулся он только, когда водитель объявил, что конечный пункт путешествия уже рядом, вон и мост над проливом виден.
Седов опустил стекло и в салон ворвался морской воздух, влажный, соленый и бодрящий. Ветер гнал по серой глади залива барашки волн, вдали, сквозь дымку, просматривался северный берег. Под огромным мостом проходил двухмачтовый парусник.
— Туристов по островам возят, — немедленно сказал водитель, увидев, что пассажир проявляет интерес, — сейчас, конечно, не то, что летом, да и погода может быстро испортиться, но в солнечный день на островах рай земной. Добраться можно и на круизном глайдере, но под парусами куда романтичней, не так ли? Все туристы, которые интересуются обычаями и легендами нашего народа, во что бы то ни стало стремятся посетить острова.
— И я стремлюсь, вот только отдохну с дороги, и тотчас поплыву к островам, — успокоил его Седов, — далеко еще?
— Сразу за гаванью. Во-он, паруса, видите? Там частные яхты и катера. А слева, за деревьями, как раз то, что вам надо.
Расплатившись, Седов вылез из машины. Глайдер, посвистывая турбиной, поднялся над дорогой, развернулся и вскоре исчез за соснами.
Кричали чайки. Метрах в двадцати внизу бились о берег волны, ветер доносил водяную пыль даже сюда, на обрыв Седов постоял несколько минут, наслаждаясь запахами моря и, по вымощенной камнем дорожке, пошел к дому, полускрытому невысокими соснами и пожелтевшими кленами и рябинами.
Он поднялся на три ступеньки. Желтые и красные листья устилали крыльцо толстым шуршащим ковром. Смахнув ладонью паутину со щели приемника, Седов вставил карту-ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Глава 22
Седов и Жаклин выпили по две кружки пива и съели целое блюдо колбасок. Потом они подсели к пожилым бюргерам и пели вместе с ними и даже пытались плясать под какие-то бодрые мелодии: Жаклин по очереди с мужчинами, а Седов с женщинами. Довольные маленьким путешествием, они сошли возле церкви святой Катарины — бюргеры поплыли дальше, а Седов, которому надоело наливаться пивом, потащил Жаклин мимо ратуши, мимо церкви святого Петра к Альтер-Аркадам любоваться каналами, озером и выпить, наконец, чего покрепче. Он уже почувствовал, что его мольбы дошли до кого надо, и опьянение закружило голову, сделало ночь колдовской, а всех людей добрыми и приветливыми. Даже тех албанцев, которые, возможно, рыщут сейчас по Рипербан.
Жаклин смотрела на него влюбленными глазами и, хотя Седов помнил, что она подруга Кристины и не собирался пользоваться моментом, все равно это было приятно. Он вновь ощутил себя молодым, полным сил и веры в будущее, в свою удачу, в то, что все рано или поздно образуется. Вот только ноги слегка заплетались, но уже подмигивал огоньками ресторанчик над водой, а впереди была вся ночь.
Как выяснилось, Жаклин не собиралась ограничиваться легким флиртом. К сожалению, Седов понял это довольно поздно и опомнился только, когда они танцевали в полутемном зале, а скрипач следовал за ними среди танцующих пар и играл что-то до невозможности тоскливое и романтическое. Седов почувствовал, как тело девушки прижимается к нему все теснее, попробовал отстраниться, но Жаклин подняла лицо и он увидел, что глаза ее полны слез, а губы дрожат, словно она хочет попросить не оставлять ее, не бросать в этом чужом городе.
В конечном итоге всегда решает женщина и, если она захочет близости, какой мужчина сможет устоять? Тем более, если они еще ни одну ночь не делили на двоих.
Губы Жаклин приоткрылись, Седов поцеловал ее осторожно и нежно и понял, как именно должна закончиться сегодняшняя ночь.
А вокруг кружились пары и скрипач, проявив тактичность, оставил их наедине, погруженных друг в друга и не замечающих никого и ничего вокруг.
Седов еще попытался изменить что-то, когда сонный и равнодушный портье в крохотной гостинице положил перед ним ключ от номера. Он напомнил себе, что может оказаться несостоятельным — все-таки выпито было немало, что он не в том возрасте, чтобы его могла завести сопливая девчонка, но снова увидел глаза Жаклин — широко раскрытые и немного испуганные, будто она боялась, что он передумает, и отбросил сомнения прочь. Да, он хотел ее, и она хотела его, а значит ни к чему искать оправдания — об этом можно будет подумать и после. Сейчас все отошло на задний план, и осталось только желание дарить любовь и принимать ее.
Номер выходил окнами на Бинненальстер, на потолке переливались отсветы огней, отраженных водой. Они не зажгли свет и даже не успели разобрать постель — это потом, когда пройдет первый голод, когда они слегка насытятся и будет время для короткого отдыха.
Остались только ее лицо, глаза, губы. Остались ее плечи, с которых скользит вниз тонкий шелк… и эти порванные в паху джинсы, черт бы их побрал! Приклеились они, что ли?
Она была ненасытна, что вообще свойственно молодости, а он еще прислушивался к себе, с удивлением ощущая, что способен на многое, что можно не экономить силы и эмоции — их хватит на всю ночь, а может и дольше. И он позволил увлечь себя в темное небо с брызгами звезд, с мгновенными провалами в бесчувствие и медленным возвращением к жизни. Ее тело, безвольное и настойчивое, покорное и заставляющее повиноваться сливалось с ним, чтобы тут же отстраниться, растворялось в нем, чтобы вновь возникнуть и взять все, что можно, и отдать все, что есть…
Желание накатывало волнами, и он нырял в них, и тащил ее за собой раз за разом, а потом они вместе выбирались на поверхность, тяжело дыша, довольные, удовлетворенные и усталые, но стоило лишь на несколько минут расслабиться, как он снова чувствовал, что омут первобытных инстинктов, заложенных самой природой, вновь затягивает его и она откликалась и не было этому конца…
Он знал, где коснуться, чтобы возродить ее, уже утомленную, заставить отозваться, разделить страсть и восторг, и беспамятство и опустошение и только ее шепот, чуть слышный шепот, привел его в себя:
— Ты убьешь меня… все… не могу, не надо…
Жаклин лежала безвольная, с закрытыми глазами, по телу пробегала мгновенная дрожь, будто ей было холодно, и он лег рядом и обнял ее, согревая и успокаивая.
— Это невозможно, — шептала она, — так нельзя… я теперь ни с кем не смогу… кто ты? Как ты это делаешь?
Если бы Седов знал, может, и сказал бы, но пока он думал, что ответить, дыхание ее выровнялось, тело расслабилось, и он понял, что Жаклин заснула.
Осторожно высвободившись, он встал. Девушка дышала ровно и спокойно. Под глазами у нее обозначились темные круги, губы были искусаны. Он накрыл ее простыней.
Сна не было ни в одном глазу. На столе стояла забытая бутылка сухого «Рислинг Рудорфер», прихваченная в ресторане. Седов сорвал фольгу. Штопора не было, и он достал стилет, выжег мерцающим в полутьме лезвием дыру в пробке и налил полный стакан. Вино приятно охладило и расслабило. Он налил еще и присел на стул возле окна. Приближался рассвет. Сквозь легкий предутренний туман, повисший над озером, мерцали огни на мосту Ломбардсбрюкке. Прогулочный кораблик отвалил от пристани и не спеша пошлепал в сторону Аусенальстера.
Седов прихлебывал кислое вино и смотрел на озеро. Думать о том, что с ним происходит, не хотелось. Он дважды за сутки превысил возможности своего организма, и объяснение могло быть только одно. И потребовать это объяснение следовало у Ингрид Мартенс.
Он оделся, поморщившись, ощупал дыру в джинсах. Ладно, сойдет. Больше он ноги задирать не собирается. Подумав, Седов надел куртку Юргена, в которой была Жаклин, и положил во внутренний карман бластер, отнятый у албанца. Махнув рукой — мол, не хочется, а надо, надел на запястье коммуникатор Жаклин. Он решил, было, оставить ей деньги за коммуникатор, но побоялся, что она подумает, будто это плата за волшебную ночь.
Жаклин так и не шевельнулась с тех пор, как заснула. Седов присел на кровать, погладил ее по щеке. Что с того, что, скорее всего, они больше не встретятся? Она молода и у нее впереди столько впечатлений, что через какое-то время произошедшее с ней осенью в Гамбурге покажется ей сном. Сумасшедшая ночь, как говорят, бывает весной в Париже. Или осенью в Гамбурге…
Портье приподнял голову, старательно тараща полусонные глаза.
— Уже уходите?
— Девушка остается. Мы ведь расплатились за всю ночь?
— Да, конечно. У нас приличная гостиница.
Седов пересчитал остатки денег и положил перед портье несколько купюр.
— Вызовите ей утром глайдер и отнесите завтрак, если попросит.
— Хорошо, — портье приподнялся, смел купюры и поклоном проводил щедрого господина.
Глава 23
Дом Ингрид оказался даже не в пригороде Эдинбурга, а еще дальше, за Куинсферри, за мостом через пролив, за гаванью с причалами для яхт, почти на берегу залива. Водитель такси вставив универсальную карту-ключ, которую Седов получил от Ингрид, в курсограф, пожал плечами — дескать, довезем и за город, только дорога обойдется дороже. Седов махнул рукой — давай, мол, поехали уже.
Усталость, все-таки, догнала его. Он, правда, подремал в аэробусе во время перелета из Гамбурга в Лондон, но поскольку весь полет занимал пятьдесят минут, выспаться не удалось. До Эдинбурга он добрался на рейсовом пассажирском глайдере, а здесь, в Старом городе на Хай-стрит, поймал такси.
Седов собрался, было, еще подремать, но водитель оказавшийся большим патриотом Шотландии в целом и Эдинбурга в частности, то и дело восклицаниями призывал пассажира к вниманию. Пока они петляли узкими улицами Старого города, водитель успел рассказать историю шотландской столицы, чуть ли не со времен короля Малкольма III, правившего страной в XI веке.
Вот там справа памятник великому Вальтеру Скотту. Все туристы непременно посещают его, если, конечно, уважают нашу историю — намекнул водитель.
— Непременно посетим памятник, но не сегодня.
— А сейчас мы будем проезжать наш Белый замок, королевскую резиденцию. Все туристы, если они хотят проникнуться духом древней Шотландии, обязательно посещают замок.
— Так и поступлю в ближайшее время, — пообещал Седов, едва приоткрыв глаза, чтобы взглянуть на резиденцию шотландских королей.
В утреннем свете замок, действительно, был прекрасен и Сергей дал себе слово, что как только разделается с делами, потребует, чтобы Ингрид устроила ему экскурсию.
Миновав парк, роняющий желтые и красные листья, глайдер поплыл прямыми улицами, застроенными уже в конце XVIII века. Проехали зоопарк, где, как с гордостью заявил водитель, есть даже внеземные формы жизни. Седов, было, заинтересовался, поскольку в своих скитаниях по обитаемым планетам не часто встречался с местной живностью, но оказалось, что вся инопланетная фауна уместилась в одном террариуме и представлена лишь ящерицами с Персии. Ящериц с Персии Седов видел, и даже охотился на них, и потому интерес к зоопарку потерял.
Добровольный гид еще что-то бурчал, но спать хотелось невыносимо, и Седов заснул под его бормотание. Очнулся он только, когда водитель объявил, что конечный пункт путешествия уже рядом, вон и мост над проливом виден.
Седов опустил стекло и в салон ворвался морской воздух, влажный, соленый и бодрящий. Ветер гнал по серой глади залива барашки волн, вдали, сквозь дымку, просматривался северный берег. Под огромным мостом проходил двухмачтовый парусник.
— Туристов по островам возят, — немедленно сказал водитель, увидев, что пассажир проявляет интерес, — сейчас, конечно, не то, что летом, да и погода может быстро испортиться, но в солнечный день на островах рай земной. Добраться можно и на круизном глайдере, но под парусами куда романтичней, не так ли? Все туристы, которые интересуются обычаями и легендами нашего народа, во что бы то ни стало стремятся посетить острова.
— И я стремлюсь, вот только отдохну с дороги, и тотчас поплыву к островам, — успокоил его Седов, — далеко еще?
— Сразу за гаванью. Во-он, паруса, видите? Там частные яхты и катера. А слева, за деревьями, как раз то, что вам надо.
Расплатившись, Седов вылез из машины. Глайдер, посвистывая турбиной, поднялся над дорогой, развернулся и вскоре исчез за соснами.
Кричали чайки. Метрах в двадцати внизу бились о берег волны, ветер доносил водяную пыль даже сюда, на обрыв Седов постоял несколько минут, наслаждаясь запахами моря и, по вымощенной камнем дорожке, пошел к дому, полускрытому невысокими соснами и пожелтевшими кленами и рябинами.
Он поднялся на три ступеньки. Желтые и красные листья устилали крыльцо толстым шуршащим ковром. Смахнув ладонью паутину со щели приемника, Седов вставил карту-ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44