Сам обвиняемый отказался говорить на эту тему, сказав только, что стресс был вызван большими перегрузками на работе. Живет за счет ежемесячных отчислений службы социального страхования, а также одалживает небольшие суммы у матери. Обвиняемый подчеркивает, что речь идет именно о заимствованиях. Он категорически отказался говорить о разводе своих родителей. Кажется, он тяжело переживает разрыв с мадмуазель Сирковски. До сих пор она является предметом его страсти, хотя он и отрицает это. Он заверяет, что связь с мадмуазель Сирковски превратилась просто в крепкую дружбу. На основании всего сказанного и других бесед, мы считаем, что под маской добродушного человека скрывается хитрый, знающий свою цель и умеющий любой ценой навязать свою волю субъект. Он производит впечатление ревнивого собственника. Все это кажется несовместимым в одном человеке. Но эта странная многоликая личность, кажется, выходит за рамки обычного.
Психиатра я мог бы выгнать. И так было тошно. Но он постучал ко мне в среду. Этот бородатый толстяк явился на цыпочках, с робким видом, он задавал короткие вопросы, ненавязчиво вел беседу, сплошные «мсье» и «хм, хм, попробуем». Спустя три часа мой диагноз готов. Советую ему записать сразу, чтобы не терять время. Диктую:
«Произведя порученное обследование, мы можем заключить, что подозреваемый не страдает никакими значительными психическими отклонениями. По всей видимости, пациент просто плохо адаптирован и подвержен резким колебаниям психики. Скрытые шизоидные явления. Способен к полному эмоциональному контролю. Пациент способен, например, резко менять свое аффективное отношение. Можно сказать, что его логика – это логика наоборот. Он не виновен, виновны те, кто это утверждает».
– Вы хотите, чтобы я продолжил? У меня прекрасное заключение для вас.
Бородач поглаживает свою бороду.
– Не боясь ошибиться, мы можем утверждать, что у подозреваемого наблюдается своеобразный способ защитной реакции. Подозреваемый имеет тенденцию придавать сценический характер отношениям с окружающими. Но когда сцена пуста, какой сюжет разворачивается за кулисами? Вы можете на это ответить, мой друг?
– Я не ваш друг, – говорит психиатр, он еще не видел ничего подобного. – Вы просто стремитесь смешать карты. В глубине души вы страдаете!
– Слушай, ты психиатр или кюре? – грубо спрашиваю, подталкивая его к выходу.
Не знаю, что на меня находит. Это говорит кто-то другой:
– Единственная моя проблема – это мои руки. Из-за того, что я постоянно чешусь, у меня нарывы, – заявляю ему со смехом.
Его чертов рапорт получаю через восемь дней. Он не очень утруждал себя. По его словам, я страдаю «прогрессирующей деградацией поведения, которая вызвана не моим окружением, а употреблением наркотиков и алкоголя». Больше того, он считает, что я «импотент». Но его заключение звучит немного оптимистичнее:
– Обвиняемый не является ни сумасшедшим, ни опасным для окружающих. Но без сильных привязанностей он может перейти к действиям гетеро-агрессивным, а также, что более вероятно, самоагрессивным.
Никогда еще не читал ничего более дебильного. Матильда такого же мнения.
После тридцати семи дней заключения Симпсон вызывает меня в свой кабинет. Шанталь опоздала на семь дней от намеченного плана. Индийская почта плохо функционирует. У этого недоноска вытянутая физиономия. Все газеты сообщают о моей невиновности. Депутат Бертье исключен из социалистической партии, где еще переносят дела, связанные с коррупцией, но не терпят подобных историй. «Крим а ля юн» сообщает, что ему покровительствовал Парке. Салина в «Пари-Стар» сообщает, что на основании беседы с подругой Лены она узнала, что та была беременна от Бертье. Я выгляжу как жертва.
Симпсон держит в руках распечатанный конверт. Письмо пришло из Калькутты. Оно адресовано Мари:
Я, наконец, нашла то, что искала. Я встретила настоящего мужчину. Мне всего двадцать четыре года и я полна огня, я хочу встречать новых людей, жить и быть полезной. Возможно, это причинит тебе боль, но тем хуже. Я надеюсь, ты все поймешь. Целую тебя. Не сердись.
Лена.
Симпсон направил письмо на экспертизу. Графологи определили большое сходство с почерком Лены. Я на свободе. Симпсон приносит мне свои извинения и просит не слишком сильно бить его в прессе. Он уверяет, что находился под влиянием полицейских. Я похлопываю его по плечу, уверяя, что не сержусь на него. Прошу у него на память копию письма Лены.
В коридоре меня окружают друзья-журналисты, радостные и ожидающие моих заявлений. За тридцать семь дней у меня было время подготовиться к этой партии.
– Я не предвидел такого, – говорю я со слезами в голосе. – Прежде всего я хотел бы поблагодарить всех вас за вашу смелую и независимую журналистскую работу. Без вашей помощи, даже будучи невиновным, я бы не вышел.
Делаю небольшое отступление.
– К счастью, в нашей стране пресса свободна. Я хочу сказать, что не сержусь ни на кого – ни на полицейских, ни на судью, которые, в конце концов, выполняли свою работу. Просто я хотел бы воспользоваться всем этим, чтобы сделать последнее заявление: драма, которую я уже пережил, в данный момент продолжается для одной слабой, но отважной женщины. Она находится в тюрьме уже пять долгих лет. Как вы, наверное, уже знаете, я пишу книгу на эту тему. Так же, как и со мной, над ней тяготеют серьезные обвинения. Но, как и в моем случае, однажды в кабинет судьи может прийти письмо. Эту женщину зовут Матильда Виссембург.
И очень достойно я заканчиваю словами, идущими от самого сердца:
– Помогите ей.
Гром аплодисментов. С глазами, полными слез, я шепчу:
– А сейчас я хотел бы вернуться к себе, я устал.
Сажусь в автобус. Не хочу никого видеть. Матильда на небесах. Говорю ей, чтобы она не плакала. Пассажиры автобуса принимают меня за сумасшедшего, привыкшего разговаривать с самим собой. Устраиваюсь у себя в кабинете и достаю свою ручку. Разглядываю печь напротив супермаркета. Матильда вопросительно смотрит на меня. Она все поняла. Улыбается. Перечитываю письмо из Калькутты. Как и каждый вечер, в печи жгут картон и струи дыма устремляются в небо. Лене было только двадцать четыре. Она хотела встретить настоящего мужчину. Я не могу оторвать глаз от клубов дыма, устремляющихся в небо.
Лена хотела пылать.
Именно это сейчас с ней и происходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Психиатра я мог бы выгнать. И так было тошно. Но он постучал ко мне в среду. Этот бородатый толстяк явился на цыпочках, с робким видом, он задавал короткие вопросы, ненавязчиво вел беседу, сплошные «мсье» и «хм, хм, попробуем». Спустя три часа мой диагноз готов. Советую ему записать сразу, чтобы не терять время. Диктую:
«Произведя порученное обследование, мы можем заключить, что подозреваемый не страдает никакими значительными психическими отклонениями. По всей видимости, пациент просто плохо адаптирован и подвержен резким колебаниям психики. Скрытые шизоидные явления. Способен к полному эмоциональному контролю. Пациент способен, например, резко менять свое аффективное отношение. Можно сказать, что его логика – это логика наоборот. Он не виновен, виновны те, кто это утверждает».
– Вы хотите, чтобы я продолжил? У меня прекрасное заключение для вас.
Бородач поглаживает свою бороду.
– Не боясь ошибиться, мы можем утверждать, что у подозреваемого наблюдается своеобразный способ защитной реакции. Подозреваемый имеет тенденцию придавать сценический характер отношениям с окружающими. Но когда сцена пуста, какой сюжет разворачивается за кулисами? Вы можете на это ответить, мой друг?
– Я не ваш друг, – говорит психиатр, он еще не видел ничего подобного. – Вы просто стремитесь смешать карты. В глубине души вы страдаете!
– Слушай, ты психиатр или кюре? – грубо спрашиваю, подталкивая его к выходу.
Не знаю, что на меня находит. Это говорит кто-то другой:
– Единственная моя проблема – это мои руки. Из-за того, что я постоянно чешусь, у меня нарывы, – заявляю ему со смехом.
Его чертов рапорт получаю через восемь дней. Он не очень утруждал себя. По его словам, я страдаю «прогрессирующей деградацией поведения, которая вызвана не моим окружением, а употреблением наркотиков и алкоголя». Больше того, он считает, что я «импотент». Но его заключение звучит немного оптимистичнее:
– Обвиняемый не является ни сумасшедшим, ни опасным для окружающих. Но без сильных привязанностей он может перейти к действиям гетеро-агрессивным, а также, что более вероятно, самоагрессивным.
Никогда еще не читал ничего более дебильного. Матильда такого же мнения.
После тридцати семи дней заключения Симпсон вызывает меня в свой кабинет. Шанталь опоздала на семь дней от намеченного плана. Индийская почта плохо функционирует. У этого недоноска вытянутая физиономия. Все газеты сообщают о моей невиновности. Депутат Бертье исключен из социалистической партии, где еще переносят дела, связанные с коррупцией, но не терпят подобных историй. «Крим а ля юн» сообщает, что ему покровительствовал Парке. Салина в «Пари-Стар» сообщает, что на основании беседы с подругой Лены она узнала, что та была беременна от Бертье. Я выгляжу как жертва.
Симпсон держит в руках распечатанный конверт. Письмо пришло из Калькутты. Оно адресовано Мари:
Я, наконец, нашла то, что искала. Я встретила настоящего мужчину. Мне всего двадцать четыре года и я полна огня, я хочу встречать новых людей, жить и быть полезной. Возможно, это причинит тебе боль, но тем хуже. Я надеюсь, ты все поймешь. Целую тебя. Не сердись.
Лена.
Симпсон направил письмо на экспертизу. Графологи определили большое сходство с почерком Лены. Я на свободе. Симпсон приносит мне свои извинения и просит не слишком сильно бить его в прессе. Он уверяет, что находился под влиянием полицейских. Я похлопываю его по плечу, уверяя, что не сержусь на него. Прошу у него на память копию письма Лены.
В коридоре меня окружают друзья-журналисты, радостные и ожидающие моих заявлений. За тридцать семь дней у меня было время подготовиться к этой партии.
– Я не предвидел такого, – говорю я со слезами в голосе. – Прежде всего я хотел бы поблагодарить всех вас за вашу смелую и независимую журналистскую работу. Без вашей помощи, даже будучи невиновным, я бы не вышел.
Делаю небольшое отступление.
– К счастью, в нашей стране пресса свободна. Я хочу сказать, что не сержусь ни на кого – ни на полицейских, ни на судью, которые, в конце концов, выполняли свою работу. Просто я хотел бы воспользоваться всем этим, чтобы сделать последнее заявление: драма, которую я уже пережил, в данный момент продолжается для одной слабой, но отважной женщины. Она находится в тюрьме уже пять долгих лет. Как вы, наверное, уже знаете, я пишу книгу на эту тему. Так же, как и со мной, над ней тяготеют серьезные обвинения. Но, как и в моем случае, однажды в кабинет судьи может прийти письмо. Эту женщину зовут Матильда Виссембург.
И очень достойно я заканчиваю словами, идущими от самого сердца:
– Помогите ей.
Гром аплодисментов. С глазами, полными слез, я шепчу:
– А сейчас я хотел бы вернуться к себе, я устал.
Сажусь в автобус. Не хочу никого видеть. Матильда на небесах. Говорю ей, чтобы она не плакала. Пассажиры автобуса принимают меня за сумасшедшего, привыкшего разговаривать с самим собой. Устраиваюсь у себя в кабинете и достаю свою ручку. Разглядываю печь напротив супермаркета. Матильда вопросительно смотрит на меня. Она все поняла. Улыбается. Перечитываю письмо из Калькутты. Как и каждый вечер, в печи жгут картон и струи дыма устремляются в небо. Лене было только двадцать четыре. Она хотела встретить настоящего мужчину. Я не могу оторвать глаз от клубов дыма, устремляющихся в небо.
Лена хотела пылать.
Именно это сейчас с ней и происходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23