Я слышу звук капающей крови в ванне. Все тише и тише.
Просыпаюсь. В носу стоит запах свежей крови. Из транзистора слышится мелодия ламбады. Семь часов утра. В моем распоряжении еще двадцать часов до приезда Куртеманша. Передо мной громоздятся пустые ящики. Номера 26, 27, 28. Вновь принимаюсь за чтение, попивая время от времени горячий кофе, который мне оставила Шанталь. Не прикасаюсь к рому. Тошнит. Несколько раз захожу в туалет, где делаю короткие записи. У меня уже есть название: «Самка богомола». Списываю определение из словаря: «Богомол – хищное насекомое. Самка богомола часто пожирает самца после совокупления. В переносном смысле употребляется для названия жестокой женщины, которая «пожирает мужчин». Прекрасно подходит для нее.
Полночь. Задергиваю шторы. На улице последние клиенты сидят на террасе бара Салами. Я прочел почти все досье. Остались только процедурные баталии, но на них у меня нет сил. Шанталь помогает мне составить ящики. Все в порядке. Куртеманш увидит только результаты. В пакете у меня около тысячи фотокопий протоколов, переснятых Шанталь, и около двадцати кассет. Выходим. Она предлагает зайти на прощание в бар Салами. До моего ночного поезда еще есть время.
– Хорошо повеселились вчера, – говорит Шанталь. – Если хочешь, дам тебе совет – возьми отпуск. Отдохни. Ты должен избавиться от нее. Она изведет тебя.
– Кто она? – спрашиваю, думая о Лене.
– Ну как кто? Тетушка Виссембург!
Заказываем еще выпить. Шанталь говорит, что у меня лицо цвета несвежего йогурта. Я же ее поздравляю с новой прической. Она только что от парикмахера и со вчерашнего дня на специальной диете. Заказываю еще двойной мартини, но Шанталь предпочитает пиво.
– Я решила пить поменьше, – говорит она, косясь на мой стакан.
Жером предупреждает, что пора закрывать бар. Выходим на улицу. Рассказываю ей о названии книги. Шанталь считает, что это неплохая идея. Я объясняю, что Матильда просто поглотила Эмиля. Она не вынесла того, что, использовав, он бросил ее. Она любила его. Он же не сомневался в том, что Матильда готовила для него. Смерть на десерт.
– Как он мог оттолкнуть ее, после того как она доверила ему душу и тело?
Шанталь полностью согласна. Она мне рассказывает, что чувствовала Матильда после того, как Эмиль бросил ее:
– Ты как неживая: тебя могут щипнуть до крови – ты ничего не почувствуешь. Тебе больше нечего терять. Твоя ненависть к тому, кто тебя убил, совершенно бессмысленна. И если ты одна, и это зреет в тебе, ты из этого уже не выкарабкаешься. Однажды утром ты просыпаешься и еще не знаешь, что произойдет в этот день, но что-то в тебе пылает… Ты уже не можешь отступить. Это тебя пожирает… Ты чувствуешь безысходность.
В поезде на обратном пути я вновь погружаюсь в свой привычный сон. Сейчас я уже точно представляю всю эту сцену. Матильда выждала, пока труп Эмиля закоченеет. Иначе как она смогла бы его расчленить? Я закрываю глаза, вновь представляю себя за дверью, слышу храп соседей, погашенные телевизоры. Безлунная, темная ночь. Дождь. Светятся только окна квартиры Матильды. Она вытаскивает Эмиля из ванны, укладывает его на столе в гостиной. Приближается к нему со своей бетонорезкой. Она отказалась от электрического ножа, он слишком легкий. Сейчас труп Эмиля как каменный. Она пробует на ноге. Нога бесшумно падает на газеты и бумаги. Обрубок красного цвета. Ничего уже не течет. Матильда выходит на площадку. Хочет убедиться, что никто из соседей не проснулся. Я замираю от страха. Приклеившись спиной к стене, даже не дышу… Она вновь закрывает дверь на два оборота и меняет диск на бетонорезке. Она методично расчленяет тело. Работая, она разговаривает с тем, что остается от Эмиля.
Все меньше и меньше.
Ее губы шевелятся. Она не плачет. Просто после каждого захода замирает на несколько мгновений. Сначала я думал, что это от усталости или от страха, но потом понял: она останавливалась для того, чтобы поговорить с ним. Как будто шум мотора мешал ему слушать.
– Сегодня утром ты смеялся надо мной. Сколько дней ты уже смеешься надо мной. Бедный Эмиль, как сейчас тебя жаль!..
Она принимается за руку, и та падает без всякого сопротивления.
– Если бы мы научились жить в согласии, мы были бы счастливы и жили бы долго. Но что делаешь ты? Лжешь, пользуешься чужим доверием. Столько прекрасных вещей на свете. И никогда не поздно совершить покаяние.
Бетонорезка вгрызается в тело Эмиля как в картон. Только пыль летит от костей. Матильда продолжает разговаривать с останками Эмиля.
– Ты всегда боялся, что о тебе подумают другие. Ты был отвратителен сам себе, так как прекрасно знал, что нечестен. Ты не получил хорошего воспитания, и это оправдывает тебя. Ну и что? Что из этого?
Через шесть минут на столе остается туловище с огромным членом и болтающейся головой. Матильда повышает голос:
– Ты знаешь, я сразу видела по твоему лицу, когда ты придумывал всякие небылицы, чтобы скрыть, что был с женщинами. Ты постоянно говорил о своей свободе. Что это за свобода, когда так лгут?
Останки Эмиля на полу. Матильда переворачивает туловище без всякого усилия.
– Эмиль, – бормочет она, – вспомни, какой ты был веселый, как ты любил петь…
Голова Эмиля покачивается в пустоте. Матильда отодвигает ее. Она не хочет смотреть в его открытые глаза. Секунда, и голова падает в ведро с песком. Матильда выключает инструмент. Продолжает разговаривать с ним. Разговаривать с туловищем:
– Я думала, что верность и нежность возьмут верх, но твоя природа оказалась сильнее. Говорить тебе, что я умру, было бы совершенно бесполезно – тебя это не волновало. Мне плохо, Эмиль, мне так плохо.
Матильда замолкает, заворачивает останки Эмиля в страницы «Репюбликен» и укладывает их в мешки для мусора. Точно продавец мясной лавки, который заворачивает почки для своего кота. Прямо внизу, под Матильдой, соседи Шатак не спят. Я слышу, как скрипит их матрац.
Просыпаюсь, массирую себе затылок. Вокзал Сен-Дизье. Хм, забавно. Именно здесь Эррера был задержан контролером, когда перевозил останки Марселя в сумке. Это было в тот день, когда извлекли для эксгумации гроб с телом Марселя Трибу. Искали следы дигиталина. Это было зимой. Эррера провел утро с Конти, разбирая останки пенсионера из приюта. Эксперт разложил останки Марселя в разные сосуды. В один – немного волос, в другой – кончики ногтей, в третий – немного внутренностей. Эррера должен был перевезти эти сосуды в Париж, в медицинский институт. Ночью он поставил свою спортивную сумку с этими сосудами на балкон. Мадам Эррера, его жена, следила за тем, чтобы кошка не достала их. Он сел на шестичасовой поезд. На самый первый. Все было спокойно до Сен-Дизье.
– Черт, как воняет, – сказал первый попутчик.
Эррера сначала не понял, у него был заложен нос. Потом сообразил, что запах шел от его спортивной сумки, которую он пристроил наверху! Марсель! Все эти сосуды в жаре утратили герметичность. К нему прицепился контролер, начал ругаться. Эррера показал свое удостоверение. Это немного успокоило контролера. Они пришли к согласию, установив, что, по-видимому, какой-то больной кот залез в вентиляционный ход и сдох там.
XVII
Иду к цветочнице. Букет роз для Шанталь с запиской: «Спасибо за все». Постскриптум: «Куда ты дела тело?» Семь часов утра. Пронизывающий ветер не дает мне опуститься на уличную скамейку. Несколько кафе у вокзала уже открыты. У меня нет никакого желания возвращаться в свою квартиру. Заказываю крепкий кофе и рассматриваю людей, целую армию людей, живущих со мной в одном городе. Летнее утро, пахнет мазутом и пылью. У всех сонный вид. Какой-то бродяга выходит из своего укрытия. Он пытается завязать беседу:
– Ты читал газету? Будет война!
Я совершенно отключен от мира. Матильда заняла все мои мысли. Все извилины моего мозга отданы ей. Я чувствую это. Мне даже кажется, что я говорю ее голосом. Проверяю свой новый голос на бродяге:
– Чертова война, да!
Все в порядке, он совсем не находит меня странным. В «Репюбликен» напечатан крупный заголовок о празднике в окрестной деревне. На двух колонках сообщение о рождении тигрят в зоопарке. Ничего о Матильде, ожидающей процесса. Заметка на спортивной странице сообщает, что футбольный клуб только что продал Кармело Микиша. Ничего больше не держит меня в этом городе. И тут я вспоминаю о Джоне и Йоко. Черт! Я снова забыл им оставить корм. Через десять минут я у себя. Лифт. Дверь не заперта на ключ. Аквариум. Чудо! Мои черные рыбки живы. Хватаю ящик с кормом. Бросаю пять полных столовых ложек в еще чистую воду. Джон и Йоко, выпучив глаза, бросаются на лакомство. И тут я замечаю луч света из кабинета.
– Лена, это ты?
Бегу туда. Кто зажег свет? Мадам Безар? Матильда?
– Матильда, это ты?
Открываю дверь. Ослепительный свет. Матильда в своей рамке. Неподвижна. Угрожающий взгляд. Она пытается предупредить меня об опасности. Мне не хватает воздуха. Легкий шум за спиной. Не успеваю оглянуться. Круглый металлический предмет холодит мне затылок. Шум мотора вдали. Как у бетонорезки. Матильда? Хочет разрезать меня на куски? Лоб покрывается испариной. Не могу пошевелить и пальцем. Капля пота течет по щеке. Тихо поворачиваюсь. Темнота. Закрываю глаза. Круглый предмет скользит по лбу. Замирает между веками. Они у меня опущены. От страха. Слышу хруст лампочки. Не шевелиться. Не думать. Цепляться за жизнь. Сердце колотится в груди. Кто это?
– Ну что, артист, дрожишь? – произносит голос.
Кого-то он мне напоминает… Открываю один глаз, второй. К переносице прижат пистолет. За ним грязная плешивая физиономия. Изрыгает какие-то слова, которые я плохо понимаю. Маленький толстяк. Еще более разъярен, чем на больничной койке. Уже без бинтов, в кожаной куртке. Он пришел не один. Горилла в оливково-зеленой одежде пощелкивает пальцами. Он двухметрового роста и носит, наверное, сорок шестой размер обуви. Именно это я отметил, когда он пнул меня в живот. Рукоятка пистолета разбивает мне затылок. Прикрываю раненую руку. А потом ничего. Забытье.
Ползу к ванной комнате, карабкаюсь к раковине. Сую окровавленную голову под кран. Сознание возвращается ко мне. Вокруг все похоже на раздевалку футболистов после получения Кубка. Кругом раскиданы шмотки, пачки печенья, коробка сахара рассыпана в прихожей. Стены моего кабинета испещрены непотребными надписями: «Грязная задница! Педик!» Этот маленький толстяк заслуживает того, чтобы его зажарили на костре. Портрет Матильды перевернут. Они выпотрошили все шкафы, порвали мою любимую куртку. Не вижу своей сумки. Эти подонки уперли ее. А мои кассеты? А книга Этьена? Дерьмо, они убили Джона и Йоко! Гнев ослепляет меня. Джон и Йоко мертвы, но от переедания. Их маленькие желудки разорвались. Боль, чернильный привкус во рту, мигающие вспышки в затылке. Болит челюсть, мне нужно поговорить с кем-нибудь. Нужна Лена. Звоню Габи. Его нет. Мари кричит:
– Ты знаешь, который час?
– Нет, извини, Мари, но у меня неприятности. Где Лена?
Меня это немного успокаивает. Я могу говорить.
– Не знаю. Кажется, она уехала.
– Со своим гитаристом?
– Я ничего не знаю, оставь меня в покое. Мари бросает трубку. Привести все в порядок. Затылок раскалывается. Подбираю Матильду. Ее портрет. Вешаю на место. Смотрю на нее опухшим глазом. Грожу ей загипсованной рукой.
– Хочешь подлизаться ко мне? Знаешь, что я прочитал все досье. Я уже слышу, как ты мне говоришь: «Мой мальчик, ты же не веришь всему, что порассказали обо мне судьи и эти ужасные полицейские?» Да нет, я верю!
Я даже изменил свой голос, чтобы подчеркнуть это. Матильда подозрительно смотрит на меня. Я вообще, довольно мягок. Впервые в жизни мне набили морду. Знаю, что жив, но не знаю, как проснусь. Конечно, еще более помятым.
Часа через три мадам Безар в домашнем халате приносит мне сырный пудинг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Просыпаюсь. В носу стоит запах свежей крови. Из транзистора слышится мелодия ламбады. Семь часов утра. В моем распоряжении еще двадцать часов до приезда Куртеманша. Передо мной громоздятся пустые ящики. Номера 26, 27, 28. Вновь принимаюсь за чтение, попивая время от времени горячий кофе, который мне оставила Шанталь. Не прикасаюсь к рому. Тошнит. Несколько раз захожу в туалет, где делаю короткие записи. У меня уже есть название: «Самка богомола». Списываю определение из словаря: «Богомол – хищное насекомое. Самка богомола часто пожирает самца после совокупления. В переносном смысле употребляется для названия жестокой женщины, которая «пожирает мужчин». Прекрасно подходит для нее.
Полночь. Задергиваю шторы. На улице последние клиенты сидят на террасе бара Салами. Я прочел почти все досье. Остались только процедурные баталии, но на них у меня нет сил. Шанталь помогает мне составить ящики. Все в порядке. Куртеманш увидит только результаты. В пакете у меня около тысячи фотокопий протоколов, переснятых Шанталь, и около двадцати кассет. Выходим. Она предлагает зайти на прощание в бар Салами. До моего ночного поезда еще есть время.
– Хорошо повеселились вчера, – говорит Шанталь. – Если хочешь, дам тебе совет – возьми отпуск. Отдохни. Ты должен избавиться от нее. Она изведет тебя.
– Кто она? – спрашиваю, думая о Лене.
– Ну как кто? Тетушка Виссембург!
Заказываем еще выпить. Шанталь говорит, что у меня лицо цвета несвежего йогурта. Я же ее поздравляю с новой прической. Она только что от парикмахера и со вчерашнего дня на специальной диете. Заказываю еще двойной мартини, но Шанталь предпочитает пиво.
– Я решила пить поменьше, – говорит она, косясь на мой стакан.
Жером предупреждает, что пора закрывать бар. Выходим на улицу. Рассказываю ей о названии книги. Шанталь считает, что это неплохая идея. Я объясняю, что Матильда просто поглотила Эмиля. Она не вынесла того, что, использовав, он бросил ее. Она любила его. Он же не сомневался в том, что Матильда готовила для него. Смерть на десерт.
– Как он мог оттолкнуть ее, после того как она доверила ему душу и тело?
Шанталь полностью согласна. Она мне рассказывает, что чувствовала Матильда после того, как Эмиль бросил ее:
– Ты как неживая: тебя могут щипнуть до крови – ты ничего не почувствуешь. Тебе больше нечего терять. Твоя ненависть к тому, кто тебя убил, совершенно бессмысленна. И если ты одна, и это зреет в тебе, ты из этого уже не выкарабкаешься. Однажды утром ты просыпаешься и еще не знаешь, что произойдет в этот день, но что-то в тебе пылает… Ты уже не можешь отступить. Это тебя пожирает… Ты чувствуешь безысходность.
В поезде на обратном пути я вновь погружаюсь в свой привычный сон. Сейчас я уже точно представляю всю эту сцену. Матильда выждала, пока труп Эмиля закоченеет. Иначе как она смогла бы его расчленить? Я закрываю глаза, вновь представляю себя за дверью, слышу храп соседей, погашенные телевизоры. Безлунная, темная ночь. Дождь. Светятся только окна квартиры Матильды. Она вытаскивает Эмиля из ванны, укладывает его на столе в гостиной. Приближается к нему со своей бетонорезкой. Она отказалась от электрического ножа, он слишком легкий. Сейчас труп Эмиля как каменный. Она пробует на ноге. Нога бесшумно падает на газеты и бумаги. Обрубок красного цвета. Ничего уже не течет. Матильда выходит на площадку. Хочет убедиться, что никто из соседей не проснулся. Я замираю от страха. Приклеившись спиной к стене, даже не дышу… Она вновь закрывает дверь на два оборота и меняет диск на бетонорезке. Она методично расчленяет тело. Работая, она разговаривает с тем, что остается от Эмиля.
Все меньше и меньше.
Ее губы шевелятся. Она не плачет. Просто после каждого захода замирает на несколько мгновений. Сначала я думал, что это от усталости или от страха, но потом понял: она останавливалась для того, чтобы поговорить с ним. Как будто шум мотора мешал ему слушать.
– Сегодня утром ты смеялся надо мной. Сколько дней ты уже смеешься надо мной. Бедный Эмиль, как сейчас тебя жаль!..
Она принимается за руку, и та падает без всякого сопротивления.
– Если бы мы научились жить в согласии, мы были бы счастливы и жили бы долго. Но что делаешь ты? Лжешь, пользуешься чужим доверием. Столько прекрасных вещей на свете. И никогда не поздно совершить покаяние.
Бетонорезка вгрызается в тело Эмиля как в картон. Только пыль летит от костей. Матильда продолжает разговаривать с останками Эмиля.
– Ты всегда боялся, что о тебе подумают другие. Ты был отвратителен сам себе, так как прекрасно знал, что нечестен. Ты не получил хорошего воспитания, и это оправдывает тебя. Ну и что? Что из этого?
Через шесть минут на столе остается туловище с огромным членом и болтающейся головой. Матильда повышает голос:
– Ты знаешь, я сразу видела по твоему лицу, когда ты придумывал всякие небылицы, чтобы скрыть, что был с женщинами. Ты постоянно говорил о своей свободе. Что это за свобода, когда так лгут?
Останки Эмиля на полу. Матильда переворачивает туловище без всякого усилия.
– Эмиль, – бормочет она, – вспомни, какой ты был веселый, как ты любил петь…
Голова Эмиля покачивается в пустоте. Матильда отодвигает ее. Она не хочет смотреть в его открытые глаза. Секунда, и голова падает в ведро с песком. Матильда выключает инструмент. Продолжает разговаривать с ним. Разговаривать с туловищем:
– Я думала, что верность и нежность возьмут верх, но твоя природа оказалась сильнее. Говорить тебе, что я умру, было бы совершенно бесполезно – тебя это не волновало. Мне плохо, Эмиль, мне так плохо.
Матильда замолкает, заворачивает останки Эмиля в страницы «Репюбликен» и укладывает их в мешки для мусора. Точно продавец мясной лавки, который заворачивает почки для своего кота. Прямо внизу, под Матильдой, соседи Шатак не спят. Я слышу, как скрипит их матрац.
Просыпаюсь, массирую себе затылок. Вокзал Сен-Дизье. Хм, забавно. Именно здесь Эррера был задержан контролером, когда перевозил останки Марселя в сумке. Это было в тот день, когда извлекли для эксгумации гроб с телом Марселя Трибу. Искали следы дигиталина. Это было зимой. Эррера провел утро с Конти, разбирая останки пенсионера из приюта. Эксперт разложил останки Марселя в разные сосуды. В один – немного волос, в другой – кончики ногтей, в третий – немного внутренностей. Эррера должен был перевезти эти сосуды в Париж, в медицинский институт. Ночью он поставил свою спортивную сумку с этими сосудами на балкон. Мадам Эррера, его жена, следила за тем, чтобы кошка не достала их. Он сел на шестичасовой поезд. На самый первый. Все было спокойно до Сен-Дизье.
– Черт, как воняет, – сказал первый попутчик.
Эррера сначала не понял, у него был заложен нос. Потом сообразил, что запах шел от его спортивной сумки, которую он пристроил наверху! Марсель! Все эти сосуды в жаре утратили герметичность. К нему прицепился контролер, начал ругаться. Эррера показал свое удостоверение. Это немного успокоило контролера. Они пришли к согласию, установив, что, по-видимому, какой-то больной кот залез в вентиляционный ход и сдох там.
XVII
Иду к цветочнице. Букет роз для Шанталь с запиской: «Спасибо за все». Постскриптум: «Куда ты дела тело?» Семь часов утра. Пронизывающий ветер не дает мне опуститься на уличную скамейку. Несколько кафе у вокзала уже открыты. У меня нет никакого желания возвращаться в свою квартиру. Заказываю крепкий кофе и рассматриваю людей, целую армию людей, живущих со мной в одном городе. Летнее утро, пахнет мазутом и пылью. У всех сонный вид. Какой-то бродяга выходит из своего укрытия. Он пытается завязать беседу:
– Ты читал газету? Будет война!
Я совершенно отключен от мира. Матильда заняла все мои мысли. Все извилины моего мозга отданы ей. Я чувствую это. Мне даже кажется, что я говорю ее голосом. Проверяю свой новый голос на бродяге:
– Чертова война, да!
Все в порядке, он совсем не находит меня странным. В «Репюбликен» напечатан крупный заголовок о празднике в окрестной деревне. На двух колонках сообщение о рождении тигрят в зоопарке. Ничего о Матильде, ожидающей процесса. Заметка на спортивной странице сообщает, что футбольный клуб только что продал Кармело Микиша. Ничего больше не держит меня в этом городе. И тут я вспоминаю о Джоне и Йоко. Черт! Я снова забыл им оставить корм. Через десять минут я у себя. Лифт. Дверь не заперта на ключ. Аквариум. Чудо! Мои черные рыбки живы. Хватаю ящик с кормом. Бросаю пять полных столовых ложек в еще чистую воду. Джон и Йоко, выпучив глаза, бросаются на лакомство. И тут я замечаю луч света из кабинета.
– Лена, это ты?
Бегу туда. Кто зажег свет? Мадам Безар? Матильда?
– Матильда, это ты?
Открываю дверь. Ослепительный свет. Матильда в своей рамке. Неподвижна. Угрожающий взгляд. Она пытается предупредить меня об опасности. Мне не хватает воздуха. Легкий шум за спиной. Не успеваю оглянуться. Круглый металлический предмет холодит мне затылок. Шум мотора вдали. Как у бетонорезки. Матильда? Хочет разрезать меня на куски? Лоб покрывается испариной. Не могу пошевелить и пальцем. Капля пота течет по щеке. Тихо поворачиваюсь. Темнота. Закрываю глаза. Круглый предмет скользит по лбу. Замирает между веками. Они у меня опущены. От страха. Слышу хруст лампочки. Не шевелиться. Не думать. Цепляться за жизнь. Сердце колотится в груди. Кто это?
– Ну что, артист, дрожишь? – произносит голос.
Кого-то он мне напоминает… Открываю один глаз, второй. К переносице прижат пистолет. За ним грязная плешивая физиономия. Изрыгает какие-то слова, которые я плохо понимаю. Маленький толстяк. Еще более разъярен, чем на больничной койке. Уже без бинтов, в кожаной куртке. Он пришел не один. Горилла в оливково-зеленой одежде пощелкивает пальцами. Он двухметрового роста и носит, наверное, сорок шестой размер обуви. Именно это я отметил, когда он пнул меня в живот. Рукоятка пистолета разбивает мне затылок. Прикрываю раненую руку. А потом ничего. Забытье.
Ползу к ванной комнате, карабкаюсь к раковине. Сую окровавленную голову под кран. Сознание возвращается ко мне. Вокруг все похоже на раздевалку футболистов после получения Кубка. Кругом раскиданы шмотки, пачки печенья, коробка сахара рассыпана в прихожей. Стены моего кабинета испещрены непотребными надписями: «Грязная задница! Педик!» Этот маленький толстяк заслуживает того, чтобы его зажарили на костре. Портрет Матильды перевернут. Они выпотрошили все шкафы, порвали мою любимую куртку. Не вижу своей сумки. Эти подонки уперли ее. А мои кассеты? А книга Этьена? Дерьмо, они убили Джона и Йоко! Гнев ослепляет меня. Джон и Йоко мертвы, но от переедания. Их маленькие желудки разорвались. Боль, чернильный привкус во рту, мигающие вспышки в затылке. Болит челюсть, мне нужно поговорить с кем-нибудь. Нужна Лена. Звоню Габи. Его нет. Мари кричит:
– Ты знаешь, который час?
– Нет, извини, Мари, но у меня неприятности. Где Лена?
Меня это немного успокаивает. Я могу говорить.
– Не знаю. Кажется, она уехала.
– Со своим гитаристом?
– Я ничего не знаю, оставь меня в покое. Мари бросает трубку. Привести все в порядок. Затылок раскалывается. Подбираю Матильду. Ее портрет. Вешаю на место. Смотрю на нее опухшим глазом. Грожу ей загипсованной рукой.
– Хочешь подлизаться ко мне? Знаешь, что я прочитал все досье. Я уже слышу, как ты мне говоришь: «Мой мальчик, ты же не веришь всему, что порассказали обо мне судьи и эти ужасные полицейские?» Да нет, я верю!
Я даже изменил свой голос, чтобы подчеркнуть это. Матильда подозрительно смотрит на меня. Я вообще, довольно мягок. Впервые в жизни мне набили морду. Знаю, что жив, но не знаю, как проснусь. Конечно, еще более помятым.
Часа через три мадам Безар в домашнем халате приносит мне сырный пудинг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23