Ужасная мысль, что в любой момент может появиться сторож и разлучить их, отняла ее последние силы, и, несмотря на твердое намерение не раскисать в его присутствии, она залилась горячими слезами. К ее удивлению, Бреандан улыбнулся и нежно погладил ее по лицу.
– Ты правда любишь меня! – сказал он, и в голосе его слышны были радость и печаль. – Прости, я это понял только сейчас... слишком поздно.
– Но еще не поздно, – рыдая, возразила Аморе. – Еще несколько часов.
– Пожалуйста, обещай мне, что ты не поедешь в Тайберн. Я не хочу, чтобы ты видела, как я буду болтаться на веревке.
– Но...
– Обещай мне!
– Обещаю.
Надзиратель открыл дверь и вывел Аморе, а сопровождавший его помощник снова наложил цепи на руки и ноги Бреандана. Он это делал только для виду, так как, отправляя осужденных в последний путь, цепи с них снимали.
Преданный слуга Аморе Уильям потянулся, он провел всю ночь перед камерой на полу. И пока они шли по коридорам к выходу, он внимательно следил за тем, чтобы ни один жулик не приблизился к его госпоже.
Бреандана и двух других осужденных привели во внутренний двор и навсегда сняли с них цепи. Надзиратели велели им подняться на две телеги и сесть на гробы, которые потом примут их тела. На шею набросили веревочную петлю, на которой их повесят, другой конец обмотали вокруг бедер. Вопреки желанию Бреандана на его телегу вслед за палачом взобрался и ординарий Ньюгейта. Худое лицо под почти скрывавшим его париком было серьезным и торжественным, он собирался петь вместе с заключенными гимны.
Ворота Ньюгейтской тюрьмы отворились, и стала видна огромная толпа, собравшаяся вокруг. На каждой крыше, в каждом окне теснились люди. Атмосфера была праздничной, как на ярмарке. В шуме нельзя было расслышать соседа. По старинному обычаю в дни публичных казней челядь отпускали с работы – ведь они призваны были служить назиданием. Каждый и, прежде всего те, чьи добродетели вызывали большие сомнения, должны быть стать свидетелями неотвратимого наказания, предусмотренного властями для злоумышленников. Но жестокое зрелище не достигало цели. Никогда карманники не трудились так усердно, как в дни казней, привлекавших толпы людей, внимание которых настолько приковывало происходящее, что с них можно было незаметно стянуть даже штаны.
Бреандан размял запястья и осмотрелся. О побеге нечего было и думать. Траурную процессию сопровождала группа внушительных всадников во главе с городским церемониймейстером и младшим шерифом. Позади ехали вооруженные жезлами констебли. Замыкала процессию группа копьеносцев. Начался последний акт ритуала правосудия, производящего впечатление почти религиозного действа.
При появлении осужденных тысячи людей издали крик ликования. Толпа пришла в движение, как огромный неспокойный океан. Настоящий дождь из цветов обрушился на обе телеги, заключенным кричали слова ободрения. Непредсказуемый простой люд Лондона, как уже случалось нередко, избрал преступников в герои. Разве эти трое не такие же, как они, бедные и безвластные? Разве они не взбунтовались против верхушки, оберегавшей свое добро при помощи безжалостных законов? Даже ирландца, иностранца и паписта, толпа заключила в свое сердце. То, что он был молодым и красивым и совершил убийство из любви, трогало простых людей. В отличие от лондонских бюргеров простой английский народ, заполнивший в это утро улицы, ничуть не сожалел об убитом советнике.
Ординарий, сидевший рядом с Бреанданом, раскрыл свой молитвенник и начал читать вслух. Но когда процессия медленно двинулась вперед, его голос потонул в гуле толпы. Всадники впереди пришпорили лошадей, стараясь раздвинуть преграждавшую им путь людскую стену. Зрители медленно отступили и пропустили их. Но через несколько ярдов, у церкви Гроба Господня, первой традиционной остановки на пути в Тайберн, процессия снова затормозила. Ее колокола звонили непрестанно, теперь к ним присоединился и ручной колокол старосты, стоявшего на стене.
Осужденным дали по кружке вина, которые они осушили залпом. В пути им еще не раз представится возможность смочить пересохшее горло по заведенному издавна обычаю. Такая щедрость объяснялась не столько великодушием, сколько намерением несколько притупить страх несчастных перед веревкой, и тогда они дадут себя повесить безо всякого сопротивления палачу, обычно добиравшемуся до виселицы таким же пьяным, как и его клиенты.
Чудовищная процессия спустилась теперь по Сноу-хилл, прошла Холборнский мост через реку Флит и начала подниматься на Хай-Холборн. Она то и дело останавливалась, давая заключенным возможность поговорить с друзьями и выпить кружку вина или эля. Бреандан заметил, что оба его товарища по несчастью уже совсем опьянели. На уличном разбойнике, особенно бурно приветствуемом толпой, были специально для казни сшитый жилет и брюки из тонкой материи, а домушник надел льняную рубашку, чтобы утереть нос палачу, которому отходили вещи повешенных.
Следующая остановка была в приходе Сент-Джайлс-ин-де-Филдс. В приходской церкви звонили все колокола, и заключенные получили традиционную кружку милосердия, учрежденную супругой короля Генриха I Матильдой. Палач, констебли и копьеносцы не отставали от осужденных. Бреандан попытался сохранить ясную голову, но вино постепенно начинало действовать и на него. Он думал об Аморе и чувствовал, как увлажняются глаза. Он провел тыльной стороной ладони по лицу, утирая слезы. Чей-то голос прокричал его имя... голос с сильным ирландским акцентом. Бреандан разглядел возле телеги патера О'Мурчу, который с трудом продрался через толпу и взволнованно схватил молодого человека за руку.
– Будь сильным, сын мой, – сказал иезуит по-ирландски. – Я буду молиться за тебя.
– Вы что-нибудь слышали о патере Блэкшо? – спросил Бреандан со вспыхнувшей надеждой.
– Нет, мне очень жаль, сын мой. Я не видел его несколько дней.
О'Мурчу испытывал смущение. Он не понимал, как брат по ордену мог пренебречь обязанностями священника. Его долг был сопровождать эту несчастную душу к месту казни и утешать ее. Перед тем как процессия двинулась в путь, ирландский иезуит еще раз приблизился к земляку и что-то всунул ему в руку. Бреандан на ощупь понял, что это четки. Тщательно спрятав запрещенный шнурочек с бусинами, чтобы его не увидел ординарий, он принялся перебирать шарики пальцами, пытаясь молиться.
Процессия очутилась теперь на дороге, ведущей в Оксфорд. Здесь почти не было домов, только луга и поля. Толпа несколько рассеялась, люди спешили на холм Тайберн занять хорошие места. Ординарий затянул гимн. Скоро вдалеке на фоне неба показалась виселица. Осужденные ее не видели, их из милости сажали к ней спиной. Бреандан с горечью закрыл глаза. Он не был в мире с Богом и не чувствовал ничего, кроме гнева и ненависти к патеру Блэкшо, бросившему его в беде.
Глава сорок первая
Вернувшись к себе, Аморе отослала слугу и, рыдая, бросилась на кровать. Она понимала, что сейчас ей нужно молиться, но не могла и только плакала. Аморе не слышала шагов, но вдруг ей на плечо опустилась теплая рука. Она испуганно вскрикнула.
– Миледи, сейчас не время плакать, – строго сказал патер Блэкшо. – У нас очень мало времени.
Аморе в полном отчаянии смотрела на священника, так неожиданно оказавшегося у ее постели. На секунду он показался ей галлюцинацией.
– Миледи, мы должны немедленно поговорить с королем, – нетерпеливо продолжал Иеремия. – Вы знаете, где он сейчас может быть?
Вытирая слезы ладонями, Аморе ответила:
– На богослужении в часовне.
– Тогда немедленно идемте туда, чтобы перехватить его на выходе. Переоденьтесь, миледи.
Встав с кровати, Аморе заметила возле двери судью Трелонея, скромно стоявшего в тени. В ней с новой силой вспыхнула надежда. Судя по всему, Иеремии все-таки удалось убедить судью в невиновности Бреандана. Может быть, с его помощью удастся убедить и короля.
Ожидание у богатых резных дверей часовни стало для Аморе тяжким испытанием. Богослужение началось недавно, а проповедь капеллана, во время которой Карл всегда спал, затянулась до невозможности. Наконец двери отворились и король в сопровождении придворных вышел в притвор. Он сразу же увидел свою любовницу, судью и иезуита и удивленно поднял брови. Когда Карл остановился и вопросительно посмотрел на Аморе, она присела в реверансе.
– Ваше величество, я была бы вам крайне признательна, если бы вы удостоили меня и моих спутников короткой беседы. Дело срочное, – попросила Аморе.
Король обвел их взглядом, говорившим о том, что он прекрасно знал, о чем пойдет речь.
– Подождите в моем будуаре, – коротко ответил он и продолжил путь.
Карл не заставил себя долго ждать: ему стало интересно, с чем пожаловали визитеры. Он осмотрелся и обратился к Трелонею:
– Милорд, я полагаю, речь пойдет о деле убитого советника. Вы узнали что-то новое?
– Да, сир, – кивнул судья. – Обнаружились доказательства, не оставляющие никаких сомнений в том, что человек, осужденный за убийство, невиновен. Поэтому я прошу вас о помиловании, пока его несправедливо не повесили.
– Что за доказательства, милорд?
Сэр Орландо показал Карлу обе записки, протоколы процессов и объяснил связь между убийствами.
– Мистер Макмагон стал козлом отпущения, – говорил он. – Истинный убийца, как на приманку, выманил сэра Джона Дина без сопровождения, беззащитного.
Карл с интересом рассматривал записку, адресованную советнику.
– Разве это не означает, что убийца знал о неприязни сэра Джона к мистеру Макмагону?
– Несомненно, – подтвердил Иеремия. – Но об этом знал всякий присутствовавший на процессе, когда сэр Джон обвинял мистера Макмагона в краже.
– А вы не считаете странным, что убийца мстит за несправедливо осужденного и при этом обрекает другого на ту же несправедливость? – в раздумье спросил король.
– Я думаю, он хочет тем самым показать жестокость и несправедливость королевской юстиции. – Иеремия говорил уверенно. – Это оправдывает его в собственных глазах и позволяет считать себя Божьим мстителем. Поэтому прошу вас, ваше величество, не дайте ему победить. Спасите жизнь невиновному, пока еще не поздно.
Карл посмотрел на филигранной работы часы на стенной консоли.
– Они уже должны приближаться к Тайберну, – задумчиво заметил он. – Времени остается немного. Ну ладно, поверю вам.
Не мешкая король подошел к двери будуара, открыл ее и велел дежурному пажу немедленно вызвать лорд-канцлера. Вскоре появился Эдвард Хайд, граф Кларендон, старый верный советник короля, сопровождавший юного Карла Стюарта в изгнании и с тех пор не покидавший его. Но годы и труды не прошли для него бесследно. Его мучила подагра. Он постоянно, но безрезультатно говорил королю о том, что тот недостаточно занимается государственными делами и слишком много внимания уделяет любовницам.
Карл поручил лорд-канцлеру подготовить указ о помиловании с большой печатью и представить ему на подпись. Когда все было готово, король передал свиток пергамента дежурившему у двери гвардейскому офицеру и приказал ему немедленно с эскортом отправляться в Тайберн.
– Ну, вы довольны, мадам? – Карл чуть снисходительно улыбнулся Аморе. – Я возвращаю вам вашего возлюбленного. Но за это требую, чтобы вы вместо слез снова подарили мне счастливую улыбку. Меня огорчает ваш печальный вид. Я люблю радостные лица, вам ведь это известно, мадам. А вы, милорд, – сказал король Трелонею, – соблаговолите как можно скорее сообщить о помиловании городскому совету, чтобы почтенные советники, у которых я отобрал искупительную жертву, не проломили ворота моего дворца.
– Непременно, сир, – пообещал сэр Орландо и поцеловал протянутую руку короля.
Наконец король подошел к Иеремии, но заговорил с ним не сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61