Мне пришлось взять ключи у домработницы, потому что у моей мамы хотя и были ключи, но она уже уехала, чтобы забрать Николетту из школы и отвезти на танцы...
Малышка ворвалась в комнату, обогнула стол и снова умчалась с победной улыбкой на лице, предназначавшейся инспектору, хотя на него она ни разу даже не взглянула.
Отец набирал следующую порцию спагетти из ее тарелки.
— Ты позвонила педиатру?
— Мама, наверное, позвонила. Я завтра утром у нее спрошу. Мы собирались за покупками.
Мальчик подал голос:
— А она должна отвезти меня на футбол завтра днем.
— Роберто! Ты сможешь завтра отвезти Марко на тренировку?
Инспектор не разобрал, ответил тот «да» или «нет». Волосы женщины были сильно завиты и ярко окрашены, хотя и очень неопрятны, но что более всего удивляло его, так это ее макияж — толстый слой оранжево-коричневой штукатурки, на веках по ярко-зеленой стреле, будто в нее их послала носившаяся вокруг на самокате дочка. Это придавало ей дикий вид, хотя жизнь ее явно не обижала, и самодовольная улыбка на ее лице была та же, что и у дочки, только хорошо отрепетированная.
— Марко, пойди и принеси бокал для инспектора.
Мальчик послушно сполз со стула.
— Нет-нет, синьора...
— Тс-с... — Когда мальчик вышел из комнаты, она наклонилась вперед и зашептала: — Не рассказывайте Роберто о сумке. Он и так уже злится из-за педиатра, а я не говорю ему, что мама ее уже водила на прием. Он сказал, что у нее постоянно повышенная температура и поэтому нет аппетита. Он сказал, что нужно еделать анализ крови, представляете? Я этого ему не позволю. Мне даже подумать страшно, что они станут колоть ее иголками. А вам бы разве не было страшно?
— Я...
Мальчик принес бокал и сел на свое место. Взяв кусок хлеба, он подобрал с тарелки весь соус до последней капли, а затем протянул чистую нижнюю тарелку за порцией фритатты. Блюдо с этим пышным омлетом стояло на середине стола рядом с салатницей. Инспектор, наблюдая за ним, подумал: «И то хорошо, что эта овца хоть готовит!» — имея в виду хозяйку дома. Было уже поздно. Фритатта выглядела аппетитно, а он был голоден.
— Так вы точно не хотите выпить?
— Нет, благодарю вас.
— Ма! Опять здесь лук! Я не люблю с луком, — захныкал мальчик, но есть не перестал.
— Ничем не могу помочь.
— Почему ты не скажешь Миранде, что я не люблю лук?
— Я ей говорила.
— Ну так скажи снова!
— Тебе положить еще?
Когда она накладывала сыну второй большой кусок омлета, в комнату вбежала малышка и затанцевала вокруг стола с плиткой шоколада в руке. Следом вошел ее измученный отец и сел к своей тарелке пасты, которая уже, наверное, совсем остыла. Инспектор, понимая, что ему придется вытащить эту женщину к себе в кабинет одну, без мужа, если он хочет чего-нибудь от нее добиться, поднялся:
— Простите, что побеспокоил вас.
Муж тоже попытался встать.
— Нет-нет... я думаю, синьора проводит меня, так как она уже отужинала...
Муж благодарно опустился на место и с полным ртом холодных спагетти обратился к жене:
— А что случилось? Ты, может быть, стала свидетелем дорожного происшествия?
— Ваша жена могла быть свидетелем происшествия, да... но волноваться не о чем. Извините.
У дверей он обернулся к женщине и в грозной, как он надеялся, манере произнес:
— Синьора, вы оставили свою сумку не в супермаркете. Ее нашли у пруда в верхнем ботаническом саду Боболи.
До сих пор он подозревал в ней только глупое самодовольство и хроническую лень, но теперь ее глаза вдруг засверкали и лицо под слоем макияжа побагровело.
— Если я не оставила ее в супермаркете, то значит ее украли. Возле кассы, когда я укладывала покупки. Да, наверняка там и украли. Рядом стояли какие-то люди, похожие на албанцев. Если вы нашли ее в садах Боболи, то это они выбросили ее там, когда забрали, что им было нужно. Они всегда так делают, верно? Мои ключи в сумке? Потому что если нет, то мне придется оставаться дома по утрам, когда приходит Миранда, пока мама не сделает для меня новые... ведь Роберто ничего не знает. Вы обратили внимание, есть ли в сумке ключи?
— Да, синьора, они там.
— Ну так вы могли бы захватить их с собой, правильно? Могли бы избавить меня от лишнего беспокойства! — В тоне ее звучала неприкрытая агрессия.
К счастью, ей приходилось приглушать голос, чтобы не услышал муж, иначе она бы уже орала. И как только он терпит ее? Инспектор считал себя терпеливым, но Роберто был просто святой.
— Синьора, мне бы хотелось, чтобы вы явились ко мне в кабинет в отделение полиции у палаццо Питти и расписались в получении своей сумки. Не завтра, потому что мне нужно будет прежде получить разрешение магистрата на ее выдачу. — Он произнес это медленно и спокойно, даже более бесстрастно, чем обычно. Любого, кто знал его, подобное спокойствие насторожило бы.
— Как досадно! К тому же я в любом случае не смогу прийти раньше одиннадцати, потому что послезавтра я еду к парикмахерше, я хочу, чтобы она осветлила мне пряди! Сделать мелирование стоит кучу денег, а как же долго и утомительно ждать, пока ляжет краска...
— А в полиции, синьора, вы подробно расскажете мне об обстоятельствах, при которых вы обнаружили то, что посчитали телом человека, и объясните, почему вы скрылись, сообщив об этом факте садовнику.
— Значит, это был не человек? Собака, наверное, или еще что-нибудь? А, ну неважно — все равно какая-то мерзость.
Имей он менее внушительные габариты, она бы, несомненно, вытолкала его за дверь, которая теперь с грохотом за ним захлопнулась. Ну и стерва!
— Чем же она тогда занята целый день? — В их уютной кухне горел свет. Тереза отрезала ему второй кусок хлеба и присела к столу с ним за компанию. Она была заинтригована. — Если к ней каждое утро приходит служанка, которая убирает и готовит, да еще и мать у нее все время на побегушках... Наверное, она ходит на работу?
— Мне так не показалось... Нет, представить себе не могу, чтобы кто-то захотел взять ее на работу. И потом — как же парикмахерша и дневные прогулки в Боболи? Нет, нет...
— А вот мне удивительно, что она даже не смутилась, когда ты поймал ее на вранье. Ведь ты же сказал ей про... ну, тело и про садовника. Он-то ее запомнил, наверное.
— Хм... я думаю, ей плевать на чужое мнение. А может, она так себя вела, потому что хотела что-то скрыть...
Этот встревоженный блеск в глазах, багровый румянец под слоем макияжа...
— А вдруг в садах Боболи она встречается с каким-то мужчиной? Ты сам говорил, что невозможно вообразить себе другого повода, чтобы забраться в тот тихий уголок.
— В мире творится много невообразимых вещей. Например, я не могу вообразить, как муж этой особы ее терпит. Если кому и нужна отдушина, так это ему.
— Ну, может быть, она его выслеживала. Хотя мало найдется мужчин, у которых есть время на развлечения в разгар дня. А кем он работает?
— Не знаю. Надо будет спросить. — Ему подумалось: женщинам бы лучше удавалось разбираться в чужих делах и соображать что к чему. Странно, что сыщиками работают в основном мужчины, которые обычно не могут отыскать даже собственные носки.
— Есть еще хлеб?
— Ты уже съел свою порцию. Я отрежу тебе полкусочка.
Сам-то он, конечно, не сыщик. Если дело окажется трудным, то капитану придется привлекать настоящего детектива, сотрудника в штатском, из главного управления на Борго-Оньиссанти. Но он никогда туда не обращается. Капитан хороший человек, серьезный, но отчего-то вбил себе в голову, что Гварначча справится с любым заданием. Так что нечего ожидать помощи от главного управления... А женщины и правда больше смыслят в таких вещах. Если б туда послали Терезу, она разузнала бы об этой семье все подробности, в том числе и чем больна малышка, и как ее нужно лечить. И она бы сразу сообразила, что скрывает мамаша. Ну конечно, женская чуткость... Однако из-за своей чуткости и отзывчивости они наверняка не захотели бы расследовать убийства. При том что именно они часто становятся жертвами, так что им все равно приходится иметь дело с убийцами. Хотя... Отзывчивость? Та мерзкая разукрашенная кукла и глазом не моргнула, когда увидела лицо утопленницы, сбагрив проблему садовнику, который едва не хлопнулся в обморок. Так что тут ничего нельзя сказать с уверенностью...
Прервав свои размышления, он глотнул вина и прикончил остатки фритатты. Объедение.
— Тебе добавки?
— Чуть-чуть. Я так мечтал попробовать сегодня фритатты, а с луком — моя любимая.
Она удивилась:
— Я знаю.
— Кстати: что происходит с Тото? Я не хочу, чтобы он у нас бегал голодный.
— Бегал какой?.. Не хотела я тебе сегодня голову морочить — эта женщина и впрямь тебе все нервы измотала! Ну да ладно, послушай: Тото решил стать вегетарианцем. Это, возможно, пройдет, но, ради бога, ничего ему не говори!
— Кем?..
— Вегетарианцем. Чем больше обращать внимания, тем больше он станет упрямиться, из гордости. Ты же знаешь, какой он.
— Хм...
Из гордости? Мыслимо разве отказаться от отбивной по-флорентийски, особенно с жареным картофелем, из гордости? Он-то считает — немыслимо. Или от жареного кролика... со свежей зеленью, оливками и сухим вином, как Тереза всегда готовит...
— Ты хотела оставить это назавтра?
— Нет, доедай. Еще вина? Приходил электрик и оставил счет...
Глава третья
Машину вел Эспозито. Инспектор подумал, что, взяв его с собой, сделает благое дело. Лоренцини, которому унылая физиономия Эспозито надоела не меньше, чем Нарди и его женщины, посчитал, что это будет просто великолепно. Итак, сначала их путь лежал в сердце квартала Сан-Фердиано. Было позднее утро. У булочной стояли и разговаривали женщины, в мясной лавке, где Констанца набросилась на Монику, собралась большая очередь. На другом углу крохотного перекрестка размещалось заведение, бывшее некогда баром Франко, куда приходили позавтракать, посидеть посплетничать или посмотреть в среду вечером футбольный матч в облаках табачного дыма. Во время оно, когда инспектор расследовал убийство несчастной сумасшедшей Клементины, бар Франко оказался для инспектора прямо подарком небес: Франко знал все обо всех, поддерживал мир и улаживал споры, точно квартальный судья. Будь все по-прежнему, инспектору не пришлось бы сюда ехать. Но Франко умер, и все изменилось: пыльные бутылки, круглые окна-розетки, автоматы для игры в пинбол и завсегдатаи, развалившиеся на простых стульях, уступили место туристам и розовым скатертям, табличкам «не курить» и ланчам из салатов и пасты, разогретой в микроволновке. А через дорогу в окне первого этажа торчал Нарди. Облокотясь на подоконник и закатав рукава рубашки, он курил, подставив лицо солнцу. Он увидел их у дверей своего подъезда и вышел открывать. Сочувствие — вот в чем он нуждался. А ему пришлось выслушать нотацию. Инспектор не считал себя сумасбродом, но, по его мнению, человек, который едва справляется с одной женщиной, не должен вешать себе на шею вторую. Конечно, Нарди справлялся для своих-то лет недурно — с помощью инспектора, разумеется, и еще, вероятно, благодаря тому, что женщины до сих пор мирно уживались. Да, теперь он явно поджал хвост. Они все втроем стояли в выложенной коричневым кафелем прихожей. Дома Нарди носил шлепанцы — те, что хорошо подметают пол, когда ими шаркаешь.
— Послушайте, инспектор, поговорите с ней, пожалуйста.
— С вашей женой?
— Нет, нет! С Моникой! Она грозится...
— Я знаю, чем она грозится, Нарди, но если вы хотите, чтобы все это быстрее кончилось, то вам придется заставить Констанцу хотя бы принести извинения.
— Я не могу этого сделать. А почему бы вам не пройти и не присесть? Она ушла за покупками.
В открытую дверь гостиной было видно, как клубы сигаретного дыма выплывают через окно на улицу.
— Нет, нет...
Нарди огорченно косился на Эспозито. Видимо, его смущало присутствие совсем молодого человека. Мысленно вздохнув, инспектор отослал Эспозито обратно в машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Малышка ворвалась в комнату, обогнула стол и снова умчалась с победной улыбкой на лице, предназначавшейся инспектору, хотя на него она ни разу даже не взглянула.
Отец набирал следующую порцию спагетти из ее тарелки.
— Ты позвонила педиатру?
— Мама, наверное, позвонила. Я завтра утром у нее спрошу. Мы собирались за покупками.
Мальчик подал голос:
— А она должна отвезти меня на футбол завтра днем.
— Роберто! Ты сможешь завтра отвезти Марко на тренировку?
Инспектор не разобрал, ответил тот «да» или «нет». Волосы женщины были сильно завиты и ярко окрашены, хотя и очень неопрятны, но что более всего удивляло его, так это ее макияж — толстый слой оранжево-коричневой штукатурки, на веках по ярко-зеленой стреле, будто в нее их послала носившаяся вокруг на самокате дочка. Это придавало ей дикий вид, хотя жизнь ее явно не обижала, и самодовольная улыбка на ее лице была та же, что и у дочки, только хорошо отрепетированная.
— Марко, пойди и принеси бокал для инспектора.
Мальчик послушно сполз со стула.
— Нет-нет, синьора...
— Тс-с... — Когда мальчик вышел из комнаты, она наклонилась вперед и зашептала: — Не рассказывайте Роберто о сумке. Он и так уже злится из-за педиатра, а я не говорю ему, что мама ее уже водила на прием. Он сказал, что у нее постоянно повышенная температура и поэтому нет аппетита. Он сказал, что нужно еделать анализ крови, представляете? Я этого ему не позволю. Мне даже подумать страшно, что они станут колоть ее иголками. А вам бы разве не было страшно?
— Я...
Мальчик принес бокал и сел на свое место. Взяв кусок хлеба, он подобрал с тарелки весь соус до последней капли, а затем протянул чистую нижнюю тарелку за порцией фритатты. Блюдо с этим пышным омлетом стояло на середине стола рядом с салатницей. Инспектор, наблюдая за ним, подумал: «И то хорошо, что эта овца хоть готовит!» — имея в виду хозяйку дома. Было уже поздно. Фритатта выглядела аппетитно, а он был голоден.
— Так вы точно не хотите выпить?
— Нет, благодарю вас.
— Ма! Опять здесь лук! Я не люблю с луком, — захныкал мальчик, но есть не перестал.
— Ничем не могу помочь.
— Почему ты не скажешь Миранде, что я не люблю лук?
— Я ей говорила.
— Ну так скажи снова!
— Тебе положить еще?
Когда она накладывала сыну второй большой кусок омлета, в комнату вбежала малышка и затанцевала вокруг стола с плиткой шоколада в руке. Следом вошел ее измученный отец и сел к своей тарелке пасты, которая уже, наверное, совсем остыла. Инспектор, понимая, что ему придется вытащить эту женщину к себе в кабинет одну, без мужа, если он хочет чего-нибудь от нее добиться, поднялся:
— Простите, что побеспокоил вас.
Муж тоже попытался встать.
— Нет-нет... я думаю, синьора проводит меня, так как она уже отужинала...
Муж благодарно опустился на место и с полным ртом холодных спагетти обратился к жене:
— А что случилось? Ты, может быть, стала свидетелем дорожного происшествия?
— Ваша жена могла быть свидетелем происшествия, да... но волноваться не о чем. Извините.
У дверей он обернулся к женщине и в грозной, как он надеялся, манере произнес:
— Синьора, вы оставили свою сумку не в супермаркете. Ее нашли у пруда в верхнем ботаническом саду Боболи.
До сих пор он подозревал в ней только глупое самодовольство и хроническую лень, но теперь ее глаза вдруг засверкали и лицо под слоем макияжа побагровело.
— Если я не оставила ее в супермаркете, то значит ее украли. Возле кассы, когда я укладывала покупки. Да, наверняка там и украли. Рядом стояли какие-то люди, похожие на албанцев. Если вы нашли ее в садах Боболи, то это они выбросили ее там, когда забрали, что им было нужно. Они всегда так делают, верно? Мои ключи в сумке? Потому что если нет, то мне придется оставаться дома по утрам, когда приходит Миранда, пока мама не сделает для меня новые... ведь Роберто ничего не знает. Вы обратили внимание, есть ли в сумке ключи?
— Да, синьора, они там.
— Ну так вы могли бы захватить их с собой, правильно? Могли бы избавить меня от лишнего беспокойства! — В тоне ее звучала неприкрытая агрессия.
К счастью, ей приходилось приглушать голос, чтобы не услышал муж, иначе она бы уже орала. И как только он терпит ее? Инспектор считал себя терпеливым, но Роберто был просто святой.
— Синьора, мне бы хотелось, чтобы вы явились ко мне в кабинет в отделение полиции у палаццо Питти и расписались в получении своей сумки. Не завтра, потому что мне нужно будет прежде получить разрешение магистрата на ее выдачу. — Он произнес это медленно и спокойно, даже более бесстрастно, чем обычно. Любого, кто знал его, подобное спокойствие насторожило бы.
— Как досадно! К тому же я в любом случае не смогу прийти раньше одиннадцати, потому что послезавтра я еду к парикмахерше, я хочу, чтобы она осветлила мне пряди! Сделать мелирование стоит кучу денег, а как же долго и утомительно ждать, пока ляжет краска...
— А в полиции, синьора, вы подробно расскажете мне об обстоятельствах, при которых вы обнаружили то, что посчитали телом человека, и объясните, почему вы скрылись, сообщив об этом факте садовнику.
— Значит, это был не человек? Собака, наверное, или еще что-нибудь? А, ну неважно — все равно какая-то мерзость.
Имей он менее внушительные габариты, она бы, несомненно, вытолкала его за дверь, которая теперь с грохотом за ним захлопнулась. Ну и стерва!
— Чем же она тогда занята целый день? — В их уютной кухне горел свет. Тереза отрезала ему второй кусок хлеба и присела к столу с ним за компанию. Она была заинтригована. — Если к ней каждое утро приходит служанка, которая убирает и готовит, да еще и мать у нее все время на побегушках... Наверное, она ходит на работу?
— Мне так не показалось... Нет, представить себе не могу, чтобы кто-то захотел взять ее на работу. И потом — как же парикмахерша и дневные прогулки в Боболи? Нет, нет...
— А вот мне удивительно, что она даже не смутилась, когда ты поймал ее на вранье. Ведь ты же сказал ей про... ну, тело и про садовника. Он-то ее запомнил, наверное.
— Хм... я думаю, ей плевать на чужое мнение. А может, она так себя вела, потому что хотела что-то скрыть...
Этот встревоженный блеск в глазах, багровый румянец под слоем макияжа...
— А вдруг в садах Боболи она встречается с каким-то мужчиной? Ты сам говорил, что невозможно вообразить себе другого повода, чтобы забраться в тот тихий уголок.
— В мире творится много невообразимых вещей. Например, я не могу вообразить, как муж этой особы ее терпит. Если кому и нужна отдушина, так это ему.
— Ну, может быть, она его выслеживала. Хотя мало найдется мужчин, у которых есть время на развлечения в разгар дня. А кем он работает?
— Не знаю. Надо будет спросить. — Ему подумалось: женщинам бы лучше удавалось разбираться в чужих делах и соображать что к чему. Странно, что сыщиками работают в основном мужчины, которые обычно не могут отыскать даже собственные носки.
— Есть еще хлеб?
— Ты уже съел свою порцию. Я отрежу тебе полкусочка.
Сам-то он, конечно, не сыщик. Если дело окажется трудным, то капитану придется привлекать настоящего детектива, сотрудника в штатском, из главного управления на Борго-Оньиссанти. Но он никогда туда не обращается. Капитан хороший человек, серьезный, но отчего-то вбил себе в голову, что Гварначча справится с любым заданием. Так что нечего ожидать помощи от главного управления... А женщины и правда больше смыслят в таких вещах. Если б туда послали Терезу, она разузнала бы об этой семье все подробности, в том числе и чем больна малышка, и как ее нужно лечить. И она бы сразу сообразила, что скрывает мамаша. Ну конечно, женская чуткость... Однако из-за своей чуткости и отзывчивости они наверняка не захотели бы расследовать убийства. При том что именно они часто становятся жертвами, так что им все равно приходится иметь дело с убийцами. Хотя... Отзывчивость? Та мерзкая разукрашенная кукла и глазом не моргнула, когда увидела лицо утопленницы, сбагрив проблему садовнику, который едва не хлопнулся в обморок. Так что тут ничего нельзя сказать с уверенностью...
Прервав свои размышления, он глотнул вина и прикончил остатки фритатты. Объедение.
— Тебе добавки?
— Чуть-чуть. Я так мечтал попробовать сегодня фритатты, а с луком — моя любимая.
Она удивилась:
— Я знаю.
— Кстати: что происходит с Тото? Я не хочу, чтобы он у нас бегал голодный.
— Бегал какой?.. Не хотела я тебе сегодня голову морочить — эта женщина и впрямь тебе все нервы измотала! Ну да ладно, послушай: Тото решил стать вегетарианцем. Это, возможно, пройдет, но, ради бога, ничего ему не говори!
— Кем?..
— Вегетарианцем. Чем больше обращать внимания, тем больше он станет упрямиться, из гордости. Ты же знаешь, какой он.
— Хм...
Из гордости? Мыслимо разве отказаться от отбивной по-флорентийски, особенно с жареным картофелем, из гордости? Он-то считает — немыслимо. Или от жареного кролика... со свежей зеленью, оливками и сухим вином, как Тереза всегда готовит...
— Ты хотела оставить это назавтра?
— Нет, доедай. Еще вина? Приходил электрик и оставил счет...
Глава третья
Машину вел Эспозито. Инспектор подумал, что, взяв его с собой, сделает благое дело. Лоренцини, которому унылая физиономия Эспозито надоела не меньше, чем Нарди и его женщины, посчитал, что это будет просто великолепно. Итак, сначала их путь лежал в сердце квартала Сан-Фердиано. Было позднее утро. У булочной стояли и разговаривали женщины, в мясной лавке, где Констанца набросилась на Монику, собралась большая очередь. На другом углу крохотного перекрестка размещалось заведение, бывшее некогда баром Франко, куда приходили позавтракать, посидеть посплетничать или посмотреть в среду вечером футбольный матч в облаках табачного дыма. Во время оно, когда инспектор расследовал убийство несчастной сумасшедшей Клементины, бар Франко оказался для инспектора прямо подарком небес: Франко знал все обо всех, поддерживал мир и улаживал споры, точно квартальный судья. Будь все по-прежнему, инспектору не пришлось бы сюда ехать. Но Франко умер, и все изменилось: пыльные бутылки, круглые окна-розетки, автоматы для игры в пинбол и завсегдатаи, развалившиеся на простых стульях, уступили место туристам и розовым скатертям, табличкам «не курить» и ланчам из салатов и пасты, разогретой в микроволновке. А через дорогу в окне первого этажа торчал Нарди. Облокотясь на подоконник и закатав рукава рубашки, он курил, подставив лицо солнцу. Он увидел их у дверей своего подъезда и вышел открывать. Сочувствие — вот в чем он нуждался. А ему пришлось выслушать нотацию. Инспектор не считал себя сумасбродом, но, по его мнению, человек, который едва справляется с одной женщиной, не должен вешать себе на шею вторую. Конечно, Нарди справлялся для своих-то лет недурно — с помощью инспектора, разумеется, и еще, вероятно, благодаря тому, что женщины до сих пор мирно уживались. Да, теперь он явно поджал хвост. Они все втроем стояли в выложенной коричневым кафелем прихожей. Дома Нарди носил шлепанцы — те, что хорошо подметают пол, когда ими шаркаешь.
— Послушайте, инспектор, поговорите с ней, пожалуйста.
— С вашей женой?
— Нет, нет! С Моникой! Она грозится...
— Я знаю, чем она грозится, Нарди, но если вы хотите, чтобы все это быстрее кончилось, то вам придется заставить Констанцу хотя бы принести извинения.
— Я не могу этого сделать. А почему бы вам не пройти и не присесть? Она ушла за покупками.
В открытую дверь гостиной было видно, как клубы сигаретного дыма выплывают через окно на улицу.
— Нет, нет...
Нарди огорченно косился на Эспозито. Видимо, его смущало присутствие совсем молодого человека. Мысленно вздохнув, инспектор отослал Эспозито обратно в машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27