Это подтвердит, что все в той статье было правдой. Подтвердит витающие в воздухе подозрения, что вы двое предпочли своей матери наследство.
— Да ведь это неправда! Я был готов отдать все, что есть, но Катерина… Я даже думал продать бизнес — есть конкурент, готовый купить его хоть завтра, — но Патрик заявил, что так делать нельзя ни в коем случае. Она создала его из ничего, и мы не имеем права его касаться. Он предложил заложить дом, однако Катерина отказалась подписывать, бумаги, потому что это собственность Брунамонти, а не матери. Денег — моих и Элеттры — было недостаточно. Что мне оставалось делать? Понимаю, я должен был быть решительнее, но то, что я хотел отказаться от матери ради наследства, — неправда.
— Ну, если вы так говорите, я должен истолковывать сомнения в вашу пользу. Думаю, ваша мать предпочла бы умереть, чем столкнуться лицом к лицу с сомнениями такого рода. Достаточно часто жертвы похищений погибают. Те, кто выживают, имеют лишь слабый шанс полностью восстановиться. Если вы сейчас же не пойдете и не скажете матери, что хотите ее возвращения домой, а завтра не отвезете ее туда, если вы не поведете себя так, как должен вести себя сын, у нее не останется и этого шанса.
— Будет намного лучше, если я сначала разберусь с другими проблемами, а после…
— Нет никакого «после». Есть только «сейчас» — единственный момент в ее жизни, когда она — не сильная, уверенная в себе женщина, какой вы привыкли ее видеть, а слабая и уязвимая, чья единственная надежда на возвращение зависит от вас.
Гварначча понимал, что не имеет права говорить так с этим человеком, но не мог остановиться. Его подталкивал сидевший в нем страх. Сломленная женщина на больничной койке представлялась ему Терезой. Он просил за нее, как просил бы собственных сыновей, потому что он не мог жить вечно.
— Кроме того, — сейчас он хватался за соломинку, чувствуя, что слова не достигают цели, — врач ее выписал. Нельзя занимать место в больнице без причины.
— Я уже поговорил с врачом. Все можно устроить. Мы же оплатим палату.
Ужаснувшись, инспектор попытался взглянуть в глаза Леонардо. Прежде он считал, что это искренний человек, чья честность отражается в его взгляде. Но сейчас глаза были темные и пустые, как в тот день, когда он упал во дворе у фонтана. Инспектору казалось, что он смотрит в окна разрушенного дома. Леонардо был недосягаем.
— Вы не понимаете, каким тяжелым человеком может быть моя сестра. Она страшно ревнива.
— Да-а. — Инспектор куда лучше ее брата представлял размеры этой ревности, но ни он, ни кто другой не скажет об этом Леонардо.
— Она успокоится, дайте время. Если мама вернется сейчас и увидит… напряжение может стать невыносимым…
«Невыносимым для тебя», — подумал инспектор, но не позволил себе произнести это вслух.
— Ее исчезнувшие украшения, одежда и не знаю, что еще. Я могу вернуть назад прислугу, но не смогу уволить привратника…
— Конечно. — Инспектор постарался, чтобы его голос звучал без всякого выражения. — Полагаю, она может подумать, что нежелание платить выкуп связано с расходами на привратника.
— Я собрал все, что у меня было, ведь я же говорил вам, этого оказалось слишком мало! Катерина сказала, что они все равно ее убьют. Может, уже убили. Разве так не могло быть?
— Похитители так не действуют. Если денег недостаточно, это действительно иногда может спровоцировать жестокость по отношению к жертве, чтобы вытянуть у родственников побольше.
— Элеттра осуждает меня. Я не смог заставить Катерину подписать закладную на дом.
— А вы пытались?
— Я не настаивал. Когда она злится, с ней случается истерика. Мы с мамой всегда старались, когда умер отец… Отец… я не могу объяснить, все слишком запутано. Кроме того, она сказала правду, ведь государство в прошлом платило за похищенных, если жертвы располагали нужными связями. Она думала, что к нам относятся как к людям второго сорта и что это неправильно. Все, над чем работала моя мать и за что боролась все эти годы, ушло бы. Я хотел сохранить это для нее, как мог. И мне это удалось. Когда она вернется домой, у нее будет все, как раньше.
«За исключением сына, — подумал инспектор. — Потому что как бы ни старалась она поверить тебе, как сильно бы ни любила, она никогда больше не будет доверять тебе после того, что произошло».
Он осмелился сказать только:
— Пожалуйста, заберите мать домой. Прямо сейчас.
— Полагаю, Элеттра — она ведь лучшая подруга матери — может предложить ей погостить в своем доме неделю-другую. Это, пожалуй, неплохой вариант, если она не хочет оставаться здесь.
— По крайней мере, лучший, чем больница, но пожалуйста…
— Думаю, Элеттра сможет уговорить ее, тем более там Тесси.
— Да. Надеюсь лишь, что она никогда не узнает, почему Тесси оказалась там. Я не слишком хорошо знаком с вашей матерью, но из короткого общения с ней у меня сложилось впечатление, что неспособность защитить ее любимицу может скорее разрушить ваши отношения, чем попытка сохранить наследство. Прекрасный друг — графиня Кавиккьоли Джелли.
— Элеттра замечательная, но она ничего не знает о похищениях и не ее дело указывать нам, что следует, а чего не следует делать, даже если она помогает. Катерина сказала…
На третьем круге терпение инспектора истощилось полностью.
— У вашей сестры, — сказал он твердо, — тоже нет ни знаний, ни опыта, и она не оказала помощи. Едва ли она подходящий человек, чтобы давать советы в подобной ситуации.
— Вы не правы, инспектор. Сестра — это все, что у меня оставалось. Она больше всех этим занималась. С кем еще я мог посоветоваться? С вами? Но вы ведь мало чем смогли помочь, правда?
— Пожалуй… Вы собираетесь сейчас пойти к матери?
— Вряд ли. Она так смотрит на меня… я делал все, что мог… это действительно тяжело, откровенно говоря. Я зайду к ней в другой раз.
— Салва!
— Что?
— Ты ни слова не слышал из того, что я сказала?
— Разумеется, слышал. Ты сказала, что нам следует переговорить с учительницей Тото в другой раз.
— Я сказала, тебе следует. Тебя как будто здесь нет. Ты совершенно не интересуешься будущим детей.
— Очень даже интересуюсь. Но, каюсь, я склонен перекладывать эти заботы на твои плечи.
— Я тебя просто не понимаю. Ты же настаивал на том, чтобы пойти на собрание, хотя я видела, что ты расстроен и устал.
— Я не говорил, что расстроен.
— Подожди минуту, здесь небольшая очередь.
— Еще и в магазин! Может, пойдем домой? Дети…
— Я хотела купить клубники. Она только появилась. Тото там ждет и жутко волнуется. Я не хочу сегодня больше никаких огорчений. Все, хватит. Мы славно поужинаем и посмотрим какой-нибудь фильм. Подожди на улице и, бога ради, не перекрывай своим могучим организмом весь тротуар.
Гварначча вспомнил женщину с малышкой. Да, маленькие детки, маленькие бедки. Потом они вырастают… Если ему не надо в магазин, чего он тут стоит? Машины загудели, когда он попытался сойти на мостовую, поэтому инспектор немного прошелся до угла пьяцца Санто-Спирито, где он сумел, никому не мешая, встать у газетного киоска.
Для него в заголовках газет — «Новый арест по делу Брунамонти» — не было ничего нового.
Там он и ждал, усталый и, как сказала Тереза, расстроенный. Почему Тото вечно попадает в неприятности, хотя у него достаточно ума, чтобы их избежать? До чего же тяжело понять другого человека! И как только Терезе это удается? Порой, когда он возвращается с работы, она угадывает, в каком он настроении, даже не повернувшись, чтобы взглянуть на него. Поэтому она знает, что сказать Тото. Знает ли? «Дело Брунамонти, новый арест»… Графиня, ее утонувшая в подушках голова, сухие, полные боли глаза… А ведь ее ответ на все детские проблемы — дать больше помощи, больше любви… Но это вовсе не ответ. Никто не подскажет, что лучше для ваших детей. Можно полагаться лишь на предположения и удачу. Он был рад, когда наконец вернулась Тереза, взяла его под руку, и он больше не должен был строить догадки в одиночестве.
— Салва! Взгляни на эти заголовки. Ты не говорил мне, что еще кого-то арестовали.
Никто не питал иллюзий относительно ареста Пудду и его сообщника, предположительно того, кого графиня называла Лесорубом. Двое часовых, задержанных в наркотическом опьянении, оказались Лисом и Мясником, которые, по ее словам, дежурили в ту ночь. Разветвленная сеть туннелей в зарослях, хорошее знание местности и помощь, которую Пудду мог потребовать от других сардинцев, живущих в этом районе, давала людям, остававшимся в горах, слишком большое преимущество. Их было только двое. Они затаились. Были невидимы. А преследователей было много, и уж их-то прекрасно было видно и слышно.
Похитителей искали уже много дней, но капитан все еще рассчитывал схватить их с помощью ночного наблюдения в местах, которые бандиты считали безопасными, где брали продукты, и на автостраде, проходящей под горой, где их могли подобрать сообщники. Правда, надежда на это была невелика, поскольку эти люди владели накопленным веками преступным опытом, равно как и технологиями двадцатого века. Не было необходимости рисковать, близко приближаясь к деревне, если можно воспользоваться мобильным телефоном, чтобы собрать еду, одежду и деньги в хорошо замаскированной пещере.
За прошедшие со дня освобождения графини долгие недели единственным признаком того, что похитители еще живы, была посылка, отправленная графине Брунамонти, с дорогим кольцом внутри, завернутым в кусок коричневой бумаги, оторванный от хлебного пакета. Графиня сообщила о получении посылки, но заявила, что выбросила конверт, в котором она была доставлена. Едва ли это имело значение. Отправлял, скорее всего, какой-нибудь сообщник, и штемпель не дал бы ни единой зацепки.
Однажды карабинеры случайно довольно близко подобрались к преследуемым, что заставило тех в спешке перебраться на другое место и оставить в маленьком укрытии следы своего присутствия: полупустую флягу с вином, остатки овечьего сыра и, что важнее всего, полиэтиленовый пакет с грязной футболкой — настоящий подарок для собак. Капитан прекрасно понимал, что Пудду не настолько глуп, чтобы оставить футболку даже в спешке, и что обнаружение ошибки его сообщника разведет их. Так и случилось. Собаки нагнали соучастника, когда он садился в машину, идущую на юг по автостраде. Во время погони прострелили покрышки машины и ранили преследуемого в плечо. С постели тюремной больницы он перед телекамерами принес извинения графине Брунамонти и ее семье. На допросе он хранил молчание о возможном местонахождении Пудду. Троих преступников, которые похитили жертву и вывезли ее из города, так и не обнаружили, и против фотографа Джанни Таккола не было и не предвиделось никаких улик.
Прошел год, и опять зацвели лаймовые деревья, прежде чем инспектор вновь увидел Оливию Брунамонти. Стоял солнечный субботний день, и он прогуливался под руку с Терезой по пьяцца Санто-Спирито. Они направлялись на распродажу в универмаг на Сан-Фредиано, чтобы купить холодильник. Старый находился на последнем издыхании, и они решили, что лучше не рисковать и заменить его сейчас, а то он может испустить дух в дни августовского отпуска, когда они не смогут ни обойтись без него, ни заменить.
Гварначча заметил свадебную процессию перед церковью. Тереза считала, что он становится сентиментальным при виде свадебной процессии. Сама она не одобряла непомерные расходы на вполне заурядное, по ее мнению, событие.
— И все-таки красивая церемония, — сказал он, как всегда говорил, — и девушка красивая. Только посмотри на нее.
Тереза посмотрела:
— Это же младшая Брунамонти.
— Не может быть!
— Да точно это она. Прекрасно выглядит. Белое ей к лицу.
— Инспектор! Как я рада снова вас видеть! — Графиня Кавиккьоли Джелли, на этот раз без собак, запыхавшаяся и улыбающаяся, спешила к ним от свадебного кортежа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Да ведь это неправда! Я был готов отдать все, что есть, но Катерина… Я даже думал продать бизнес — есть конкурент, готовый купить его хоть завтра, — но Патрик заявил, что так делать нельзя ни в коем случае. Она создала его из ничего, и мы не имеем права его касаться. Он предложил заложить дом, однако Катерина отказалась подписывать, бумаги, потому что это собственность Брунамонти, а не матери. Денег — моих и Элеттры — было недостаточно. Что мне оставалось делать? Понимаю, я должен был быть решительнее, но то, что я хотел отказаться от матери ради наследства, — неправда.
— Ну, если вы так говорите, я должен истолковывать сомнения в вашу пользу. Думаю, ваша мать предпочла бы умереть, чем столкнуться лицом к лицу с сомнениями такого рода. Достаточно часто жертвы похищений погибают. Те, кто выживают, имеют лишь слабый шанс полностью восстановиться. Если вы сейчас же не пойдете и не скажете матери, что хотите ее возвращения домой, а завтра не отвезете ее туда, если вы не поведете себя так, как должен вести себя сын, у нее не останется и этого шанса.
— Будет намного лучше, если я сначала разберусь с другими проблемами, а после…
— Нет никакого «после». Есть только «сейчас» — единственный момент в ее жизни, когда она — не сильная, уверенная в себе женщина, какой вы привыкли ее видеть, а слабая и уязвимая, чья единственная надежда на возвращение зависит от вас.
Гварначча понимал, что не имеет права говорить так с этим человеком, но не мог остановиться. Его подталкивал сидевший в нем страх. Сломленная женщина на больничной койке представлялась ему Терезой. Он просил за нее, как просил бы собственных сыновей, потому что он не мог жить вечно.
— Кроме того, — сейчас он хватался за соломинку, чувствуя, что слова не достигают цели, — врач ее выписал. Нельзя занимать место в больнице без причины.
— Я уже поговорил с врачом. Все можно устроить. Мы же оплатим палату.
Ужаснувшись, инспектор попытался взглянуть в глаза Леонардо. Прежде он считал, что это искренний человек, чья честность отражается в его взгляде. Но сейчас глаза были темные и пустые, как в тот день, когда он упал во дворе у фонтана. Инспектору казалось, что он смотрит в окна разрушенного дома. Леонардо был недосягаем.
— Вы не понимаете, каким тяжелым человеком может быть моя сестра. Она страшно ревнива.
— Да-а. — Инспектор куда лучше ее брата представлял размеры этой ревности, но ни он, ни кто другой не скажет об этом Леонардо.
— Она успокоится, дайте время. Если мама вернется сейчас и увидит… напряжение может стать невыносимым…
«Невыносимым для тебя», — подумал инспектор, но не позволил себе произнести это вслух.
— Ее исчезнувшие украшения, одежда и не знаю, что еще. Я могу вернуть назад прислугу, но не смогу уволить привратника…
— Конечно. — Инспектор постарался, чтобы его голос звучал без всякого выражения. — Полагаю, она может подумать, что нежелание платить выкуп связано с расходами на привратника.
— Я собрал все, что у меня было, ведь я же говорил вам, этого оказалось слишком мало! Катерина сказала, что они все равно ее убьют. Может, уже убили. Разве так не могло быть?
— Похитители так не действуют. Если денег недостаточно, это действительно иногда может спровоцировать жестокость по отношению к жертве, чтобы вытянуть у родственников побольше.
— Элеттра осуждает меня. Я не смог заставить Катерину подписать закладную на дом.
— А вы пытались?
— Я не настаивал. Когда она злится, с ней случается истерика. Мы с мамой всегда старались, когда умер отец… Отец… я не могу объяснить, все слишком запутано. Кроме того, она сказала правду, ведь государство в прошлом платило за похищенных, если жертвы располагали нужными связями. Она думала, что к нам относятся как к людям второго сорта и что это неправильно. Все, над чем работала моя мать и за что боролась все эти годы, ушло бы. Я хотел сохранить это для нее, как мог. И мне это удалось. Когда она вернется домой, у нее будет все, как раньше.
«За исключением сына, — подумал инспектор. — Потому что как бы ни старалась она поверить тебе, как сильно бы ни любила, она никогда больше не будет доверять тебе после того, что произошло».
Он осмелился сказать только:
— Пожалуйста, заберите мать домой. Прямо сейчас.
— Полагаю, Элеттра — она ведь лучшая подруга матери — может предложить ей погостить в своем доме неделю-другую. Это, пожалуй, неплохой вариант, если она не хочет оставаться здесь.
— По крайней мере, лучший, чем больница, но пожалуйста…
— Думаю, Элеттра сможет уговорить ее, тем более там Тесси.
— Да. Надеюсь лишь, что она никогда не узнает, почему Тесси оказалась там. Я не слишком хорошо знаком с вашей матерью, но из короткого общения с ней у меня сложилось впечатление, что неспособность защитить ее любимицу может скорее разрушить ваши отношения, чем попытка сохранить наследство. Прекрасный друг — графиня Кавиккьоли Джелли.
— Элеттра замечательная, но она ничего не знает о похищениях и не ее дело указывать нам, что следует, а чего не следует делать, даже если она помогает. Катерина сказала…
На третьем круге терпение инспектора истощилось полностью.
— У вашей сестры, — сказал он твердо, — тоже нет ни знаний, ни опыта, и она не оказала помощи. Едва ли она подходящий человек, чтобы давать советы в подобной ситуации.
— Вы не правы, инспектор. Сестра — это все, что у меня оставалось. Она больше всех этим занималась. С кем еще я мог посоветоваться? С вами? Но вы ведь мало чем смогли помочь, правда?
— Пожалуй… Вы собираетесь сейчас пойти к матери?
— Вряд ли. Она так смотрит на меня… я делал все, что мог… это действительно тяжело, откровенно говоря. Я зайду к ней в другой раз.
— Салва!
— Что?
— Ты ни слова не слышал из того, что я сказала?
— Разумеется, слышал. Ты сказала, что нам следует переговорить с учительницей Тото в другой раз.
— Я сказала, тебе следует. Тебя как будто здесь нет. Ты совершенно не интересуешься будущим детей.
— Очень даже интересуюсь. Но, каюсь, я склонен перекладывать эти заботы на твои плечи.
— Я тебя просто не понимаю. Ты же настаивал на том, чтобы пойти на собрание, хотя я видела, что ты расстроен и устал.
— Я не говорил, что расстроен.
— Подожди минуту, здесь небольшая очередь.
— Еще и в магазин! Может, пойдем домой? Дети…
— Я хотела купить клубники. Она только появилась. Тото там ждет и жутко волнуется. Я не хочу сегодня больше никаких огорчений. Все, хватит. Мы славно поужинаем и посмотрим какой-нибудь фильм. Подожди на улице и, бога ради, не перекрывай своим могучим организмом весь тротуар.
Гварначча вспомнил женщину с малышкой. Да, маленькие детки, маленькие бедки. Потом они вырастают… Если ему не надо в магазин, чего он тут стоит? Машины загудели, когда он попытался сойти на мостовую, поэтому инспектор немного прошелся до угла пьяцца Санто-Спирито, где он сумел, никому не мешая, встать у газетного киоска.
Для него в заголовках газет — «Новый арест по делу Брунамонти» — не было ничего нового.
Там он и ждал, усталый и, как сказала Тереза, расстроенный. Почему Тото вечно попадает в неприятности, хотя у него достаточно ума, чтобы их избежать? До чего же тяжело понять другого человека! И как только Терезе это удается? Порой, когда он возвращается с работы, она угадывает, в каком он настроении, даже не повернувшись, чтобы взглянуть на него. Поэтому она знает, что сказать Тото. Знает ли? «Дело Брунамонти, новый арест»… Графиня, ее утонувшая в подушках голова, сухие, полные боли глаза… А ведь ее ответ на все детские проблемы — дать больше помощи, больше любви… Но это вовсе не ответ. Никто не подскажет, что лучше для ваших детей. Можно полагаться лишь на предположения и удачу. Он был рад, когда наконец вернулась Тереза, взяла его под руку, и он больше не должен был строить догадки в одиночестве.
— Салва! Взгляни на эти заголовки. Ты не говорил мне, что еще кого-то арестовали.
Никто не питал иллюзий относительно ареста Пудду и его сообщника, предположительно того, кого графиня называла Лесорубом. Двое часовых, задержанных в наркотическом опьянении, оказались Лисом и Мясником, которые, по ее словам, дежурили в ту ночь. Разветвленная сеть туннелей в зарослях, хорошее знание местности и помощь, которую Пудду мог потребовать от других сардинцев, живущих в этом районе, давала людям, остававшимся в горах, слишком большое преимущество. Их было только двое. Они затаились. Были невидимы. А преследователей было много, и уж их-то прекрасно было видно и слышно.
Похитителей искали уже много дней, но капитан все еще рассчитывал схватить их с помощью ночного наблюдения в местах, которые бандиты считали безопасными, где брали продукты, и на автостраде, проходящей под горой, где их могли подобрать сообщники. Правда, надежда на это была невелика, поскольку эти люди владели накопленным веками преступным опытом, равно как и технологиями двадцатого века. Не было необходимости рисковать, близко приближаясь к деревне, если можно воспользоваться мобильным телефоном, чтобы собрать еду, одежду и деньги в хорошо замаскированной пещере.
За прошедшие со дня освобождения графини долгие недели единственным признаком того, что похитители еще живы, была посылка, отправленная графине Брунамонти, с дорогим кольцом внутри, завернутым в кусок коричневой бумаги, оторванный от хлебного пакета. Графиня сообщила о получении посылки, но заявила, что выбросила конверт, в котором она была доставлена. Едва ли это имело значение. Отправлял, скорее всего, какой-нибудь сообщник, и штемпель не дал бы ни единой зацепки.
Однажды карабинеры случайно довольно близко подобрались к преследуемым, что заставило тех в спешке перебраться на другое место и оставить в маленьком укрытии следы своего присутствия: полупустую флягу с вином, остатки овечьего сыра и, что важнее всего, полиэтиленовый пакет с грязной футболкой — настоящий подарок для собак. Капитан прекрасно понимал, что Пудду не настолько глуп, чтобы оставить футболку даже в спешке, и что обнаружение ошибки его сообщника разведет их. Так и случилось. Собаки нагнали соучастника, когда он садился в машину, идущую на юг по автостраде. Во время погони прострелили покрышки машины и ранили преследуемого в плечо. С постели тюремной больницы он перед телекамерами принес извинения графине Брунамонти и ее семье. На допросе он хранил молчание о возможном местонахождении Пудду. Троих преступников, которые похитили жертву и вывезли ее из города, так и не обнаружили, и против фотографа Джанни Таккола не было и не предвиделось никаких улик.
Прошел год, и опять зацвели лаймовые деревья, прежде чем инспектор вновь увидел Оливию Брунамонти. Стоял солнечный субботний день, и он прогуливался под руку с Терезой по пьяцца Санто-Спирито. Они направлялись на распродажу в универмаг на Сан-Фредиано, чтобы купить холодильник. Старый находился на последнем издыхании, и они решили, что лучше не рисковать и заменить его сейчас, а то он может испустить дух в дни августовского отпуска, когда они не смогут ни обойтись без него, ни заменить.
Гварначча заметил свадебную процессию перед церковью. Тереза считала, что он становится сентиментальным при виде свадебной процессии. Сама она не одобряла непомерные расходы на вполне заурядное, по ее мнению, событие.
— И все-таки красивая церемония, — сказал он, как всегда говорил, — и девушка красивая. Только посмотри на нее.
Тереза посмотрела:
— Это же младшая Брунамонти.
— Не может быть!
— Да точно это она. Прекрасно выглядит. Белое ей к лицу.
— Инспектор! Как я рада снова вас видеть! — Графиня Кавиккьоли Джелли, на этот раз без собак, запыхавшаяся и улыбающаяся, спешила к ним от свадебного кортежа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35