И вдруг увидел парус. И загадал уже спокойно и обреченно: если заметят, значит, услышан.
ВОЛОДИН
На нашу компанию снизошла отупелая безмятежность банкротов, исповедующих учение и практику стоиков.
Ни скулежа по поводу скаредной судьбы, не расколовшейся на милостивые подарки, ни воздыханий о напрасно потраченном времени и деньгах ни один из членов нашего экипажа себе не позволял. Напротив, мы полагали, что удачно минули рифы значительных неприятностей, возведенных разноликими и многочисленными врагами, отныне бесследно исчезнувшими.
Впрочем, в ресторан братьев Оселли, утративших к нам хищный материальный интерес, мы захаживали, получая существенные дружеские скидки при оплате счета.
Итальянцы выправили нам необходимые документы, коренным образом облегчившие своей безвизовой первоосновой существование в западном обществе.
Из плебса третьеразрядной страны с сомнительной репутацией - так, по крайней мере, расценивались большинством «золотого миллиарда» затесавшиеся в его сытые ряды бывшие советские граждане, - мы трансформировались в джентльменов, допущенных в элитарную прослойку того населения планеты, что каждодневно укрепляло иммиграционные заслоны для чужестранцев, несущих в себе агрессивный груз неблагополучия своих нищих и беспокойных отчизн.
Одинцов, несмотря на риск возобновления преследования, ожидал свою подзадержавшуюся в Петрограде Веру, планируя с ее приездом определиться в дальнейших жизненных перспективах. Василий катал на катере туристов и туристок, дифференцируя оплату за предоставляемые им услуги в форме наличных или же - если подворачивались подходящие экземпляры - натуры, а Вова усердно охмурял местную красавицу - голубоглазую блондинку, ведущую свою родословную от знаменитых Канарских гуанчей.
Красавица относилась к Владимиру благосклонно, однако проявляла неслыханную и последовательную жестокость, не допуская к телу возбужденного кавалера, рассчитывавшего на легкий успех сексуального блицкрига.
В первый вечер знакомства, состоявшегося в ресторане итальянцев, я подвез парочку к дому аборигенки, получив от братца, напросившегося хлебнуть чайку, указание двигаться домой, куда сам он притопал в растрепанных чувствах через час, и на мой вопрос - как, мол, успехи? - ответил обтекаемо:
– Ну… у нее своя голова на плечах…
Осада крепости, невзирая на провал нахрапистого приступа, продолжилась, и в успешном ее финале я не сомневался, тем более что аборигенка, слабея под Бовиным напором, начала бормотать о своем глубоком уважении к священным узам брачного союза, получая положительную реакцию на такие намеки со стороны претендента на пользование ее великолепно сложенным телом.
С телами, необходимо заметить, Вове неизменно везло. Да и сам он, раздеваясь на пляже, своим мускулистым торсом и двухметровыми размерами по вертикали неизменно привлекал внимание женской массы, начинавшей при его появлении поерзывать на песочке или же заинтересованно высовываться из воды.
Я же, не находя себе достойного места в трудно благоденствующем курортном бизнесе, подумывал об отъезде в Америку: там все было знакомо, понятно, и вероятность найти себя в многообразии заокеанского хаоса, весьма схожего с привычным российским, бесспорно, существовала.
Папаня решительно возжелал остаться на Фуэртевентуре - лучшему, по его мнению, месту на планете. Чистый сухой воздух, редчайшие пасмурные дни, океан, на который он мог любоваться часами, - всем этим он наслаждался восторженно и неустанно, не испытывая ни малейшей ностальгии.
Права нашего владения вторым этажом виллы никто не оспаривал, а каждодневные стычки и дрязги между претендентами по поводу нижней части строения папаню не задевали.
Потребности старика были предельно скромны, а одиночество ему не грозило: очень скоро он стал полноправным членом в общине живущих на острове немецких пенсионеров.
– Дед, кажется, обрел свою стихию, - заметил на это Вова. - Старый фашист, блин! О чем они там трут каждый вечер в своей шарашке? О несостоявшейся расе господ?
Вова, будучи патриотом русского народа, к извечным его врагам относился с ощутимой прохладцей.
Папаня в споры с ним не вступал, но однажды все-таки не стерпел, высказался:
– Чего ты трещишь, балаболка! Немцы и евреи, евреи и русские… Везде не без уродов, вот чего я скажу. И не без приличных людей. А что касается нашего брата, чего его возвышать? То в коммунизм его тянет, то в капитализм… То - просто в романтику. А кончается все как в деревенской драке: увечьями и разором. Дураки кольями машут, воры мошну набивают. Вот тебе и народ-богоносец! А потом - то у него еврей виноват, то немец! Я себя спрашиваю: какая такая причина, что меня, всего Россией пронизанного и пропитанного, в нее сегодня дубиной не загнать?
– И какая?
– А устал я! И от России, и от народа ее, вот какая!
– Ну вообще-то, - отозвался тоном рефери Сергей, - в чем-то Гитлер был прав, когда утверждал, что каждой нации соответствуют определенные черты характера, составляющие суть… Немцы - хорошие механики и воины; чечены - квалифицированные бандиты; русские - идеалисты с уклоном в алкоголизм, по себе знаю…
– Евреи - паразиты, - не преминул добавить Вова.
– В общем, все мы хороши! - подытожил я. - И посему насчет однополярного мира - не получится, как бы кто ни старался. У каждого есть сильная сторона, защищающая слабину…
В один из выходных решили выйти в океан на подводную охоту, двинувшись к знакомой банке.
Здесь, в чистейшей воде окружающего отмель приглубья, имели обыкновение греться на солнышке будущие деликатесы.
Заодно я решил навестить лодку, попробовав снять цейсовскую оптику с перископов.
Исследуя заржавевшие крепления и крутясь вокруг стойки на центропосту, я задел ластом один из снарядов и, обмерев в испуге от нечаянной оплошности, увидел, как, воздевшись над своими замшелыми собратьями, он медленно опускается на их скученный завал.
И тут, забыв о цели погружения, руководимый неясными подозрениями, я, уяснив какую-то неестественную легковесность артиллерийского снаряда, набравшись смелости, взял его в руки.
И понял: держу полую гильзу. Закупоренную и - в чем убедился уже окончательно - со странным отсутствием капсюля.
Я дернул сигнальный конец три раза, оповещая борт о подъеме.
Увидев в моих руках заплесневелый снаряд, друзья-товарищи разродились комментариями, изобилующими ненормативной лексикой.
Мне стоило немалых трудов, хлебая забивавшуюся в рот соленую воду, уговорить принять меня на катер с данным загадочным предметом.
Соскрябав с гильзы зеленовато-серый водяной мох и накипь всевозможных отложений, мы различили утолщение на ее горловине, похожее на завинчивающуюся цилиндрическую крышку с конусообразным притоплением.
Надев плотные резиновые перчатки, Вова поднатужился, пытаясь крышку отвернуть. Я, способствуя его усилиям, соответственно вращал гильзу в обратную сторону.
Довольно быстро мы умаялись, и попытку вскрыть тубус повторили Сергей с Васей.
Прикипевшая резьба неохотно сдвинулась.
Завороженно глядя на постепенно открывающиеся мелкие витки оголенно-свежей, теплой от вращения латуни, мы удалили заглушку.
Я осторожно заглянул в глубину тубуса.
– Что там? - свистящим шепотом вопросил папа.
– Привет с того света… - Я тряхнул гильзу, вытащив из нее запакованный в тонкую вощеную бумагу тряпичный рулон.
Рулон составляли два холста.
Мы осторожно развернули первый.
На нас, сгрудившихся в океане людей, смотрел, улыбаясь из темноты уютного подвальчика, сидевший за уставленным снедью столом краснолицый весельчак в средневековом камзоле, воздевший в приветственном тосте украшенный вязью кубок.
– И вам не болеть, - сказал Вова извлеченному со дна морского весельчаку.
– Вот вам и золото, - резюмировал внезапно осипшим голосом папаня.
Сергей настороженно оглядел пустыню океана. Проронил:
– Ну и сколько же там этих гильз?
– Двенадцать! - ответил я, готовясь к срочному погружению и понимая, что два ящика очутились на центропосту не случайно.
При задраивании поврежденного отсека капитан, наверняка предупрежденный об особой ценности именно этих контейнеров, приказал перенести их в надежное и сухое место.
Позднее, видимо, полюбопытствовав о содержимом ящиков, их вскрыли, но на раскупорку тубусов уже не хватило времени, сил, да и желания, наверное…
Пусть бы в них содержались все сокровища земные - кому они были нужны в стальном склепе затонувшего крейсера?
Мчась в «Мерседесе» к дому, мы то и дело настороженно оглядывались на заднее стекло машины в закономерной боязни слежки.
Однако обошлось без неприятных накладок: и мафия, и опасные проходимцы-одиночки разочарованно и бесповоротно закрыли для себя тему, связанную с подводными сокровищами и сопутствующим ей устранением конкурентов.
Своим находкам мы были рады, но безоглядному ликованию препятствовала та угнетающая мысль, что отныне мы стали обладателями двадцати шести полотен, считавшихся наверняка утраченными во время войны шедеврами.
Впрочем, каждого из нас данная мысль угнетала по-своему.
– Где искать надежного покупателя? - хмурился, покусывая губы, Вова. - Да и с каталогами надо свериться, узнать, что почем…
– Реализация, - озабоченно втолковывал нам чекист, - самая главная вещь в любой коммерции. Это я к тому, чтобы не только не прогадать в цене, но и не нарваться на Интерпол или же мафию.
– Картинки могут стоить не только денег, но и жизни, - вдумчиво соглашался папаня.
– А как быть с моральным аспектом? - внезапно осведомился Василий. - Ась, господа алчные авантюристы? У нас же в руках общемировые ценности, между прочим! А если официально как-то, а?..
– Официально ты получишь грамоту в поощрение за благородство, - откликнулся папаня. - А может, медальку из золота самоварного. Не майтесь дурью! Моральный аспект! От людей ушло, к людям и придет, чего там базарить! В нужный час все по музеям разместится, а пока, друг, нам надо кушать, усек? И катер твой не морскую водицу предпочитает, а дорогой нефтепродукт!
Прагматические папанины рассуждения, далекие от упадочного идеализма, были приняты за идеологическую первооснову наших дальнейших действий.
В итоге чекист сказал:
– Теперь, братцы, нам предстоит многоэтапная долгосрочная операция. И мне, чувствую, будет чем заняться.
Вечер и половину ночи провели в пьянстве и в обсуждении механизма превращения уникального художественного собрания в безликую денежную массу.
Проснувшись с тяжелыми головами к полудню, обнаружили отсутствие Василия и нашего «Мерседеса». Следуя элементарному умозаключению, заглянули под кровать исчезнувшего партнера, где хранились тубусы. Естественно - тю-тю!
Володька, спавший в той же комнате, что и кидала, лишь сокрушенно вздыхал, разводя руками.
– Хорошо не жили, не хрена и начинать! - с досадой кряхтел папаня.
Взяв у Лены машину, я и Серега покатили к причалу, где обнаружился «Мерседес» с оставленными в замке зажигания ключами.
Катер Василия, надо полагать, уже давно растаял в дымке голубой.
Вдрызг расстроенные предательской выходкой вчерашнего высоконравственного моралиста и непритворно скорбя об одержавшей верх над чувствами дружбы и солидарности корыстью, мы вернулись домой, поведав о необратимой утрате нашего капитала довольно спокойно выслушавшим нас папане и Вове.
– Теперь можно сообщить и властям, - заключил я. - Сообразно принципу: не нам, значит - никому!
– Вот что, - лениво пережевывая бутерброд, отозвался Вова. - Запомните, что надо делать в таких случаях: ехать в надежный банк, снимать там ящик в хранилище и правом допуска к нему наделять лишь полностью укомплектованную команду дольщиков - и никого по отдельности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47