«Какой-то полицейский наблюдал за этим».
Иногда вечером после ухода Кристиана Клэр чувствует себя разочарованной, раздраженной. Она снимает напряжение тем, что отправляется в бар Харли и встречается с Брайаном, когда тот заканчивает работу.
Однажды, выпив слишком много брайановского коктейля с виски, Клэр привозит приятеля к себе в квартиру. И лишь войдя с недопитой бутылкой в дверь, внезапно восклицает:
– А черт!
– Что такое?
– Ничего.
То, чего он не знает, не заденет его чувств. А она может не включать свет, пока они в постели.
Брайан осматривается:
– Ничего квартирка. Надо сказать…
– Что?
– Слишком уж аккуратная. Я ожидал увидеть нечто менее унылое.
За эти слова Клэр заталкивает его в спальню и галопирует на нем, пока он не просит ее остановиться.
Придя с Кристианом в театр, Клэр неожиданно встречается с Раулом.
Обычно она избегает театра, даже разговора о нем, но Кристиан все-таки догадался, что это ее страсть. В «Круге» новая постановка, о ней пишут восторженные рецензии. Там аншлаг, но Клэр каким-то чудом добывает билеты.
В антракте, стоя у бара, Клэр слышит за спиной ядовитый голос: «Конечно, такое переигрывание всегда нравится публике. Они ни на что лучшее не способны, эти милашки».
Она пытается отвернуться, но Раул видел ее.
– Клэр, дорогуша. Ужасно, правда?
Надо было предвидеть, что в конце концов случится нечто подобное.
– Мне нравится, – нехотя отвечает она.
– Вот как? Наверное, когда долго не работаешь, трудно судить, – глумится он.
– Это Раул Уолш, – объясняет она Кристиану, неохотно знакомя их. – Играет поющую крысу в одном мюзикле.
– Точнее, поющую мышь, – поправляет Раул. Его глаза сузились. – Скажи, Клэр, что у тебя за необычный акцент?
– Я слышала, вторая половина лучше, – произносит она, чтобы отвлечь его. – Кажется, звонок?
Но Раул не позволяет ей так легко отделаться от себя.
– Кстати, о смешных акцентах. Вчера вечером я видел твоего бармена. Что ты вытворяла с ним? «Я бы не назвал секс с Клэр садистским, но когда она наконец слезла с меня, ощущение было таким, будто мне только что сделали обрезание».
Раул удачно имитирует гнусавый австралийский выговор Брайана, и его друзья льстиво смеются. Кристиан смеется тоже.
Он подходит к Раулу и берет его за плечи, словно поздравляя с шуткой, будто собирается приколоть медаль ему на грудь или расцеловать в щеки, и внезапно бьет головой по носу. Раул сгибается, словно тряпичная кукла. Откуда ни возьмись у него появляются вислые кровавые усы. Какая-то женщина визжит. Раул, стоя на коленях, склоняется к ковру, словно мусульманин на молитве. Давится. Изо рта брызжут кровь и сопли.
– Пошли, Клэр, – спокойно произносит Кристиан. – Мы уходим.
– Неприятный тип, – говорит он на улице.
– Иногда актеры бывают очень зловредными, – дрожащим голосом соглашается Клэр и оглядывается.
Следом за ними из театра вышли двое мужчин. Видя, что ей ничто не угрожает, возвращаются обратно. Кристиан поднимает руку и останавливает такси. В машине он спрашивает:
– Что этот тип имел в виду?
– Когда?
– Когда сказал, что долго не работаешь.
– А-а… – Клэр быстро соображает. – У меня возникло желание попытаться стать актрисой. Раул и его друзья быстро дали понять мне, что это нелепая мысль.
– А по-моему, превосходная, – замечает Кристиан.
– Какая?
– Играть на сцене, Клэр. Тебе нужна какая-то цель в жизни. Работая официанткой, ничего не добьешься. Поступи на актерские курсы, может быть, найди частные уроки. Внешность и голос у тебя подходящие. Угол Четырнадцатой и Третьей, – обращается он к таксисту.
– Мне платить за частные уроки не по карману.
– Платить буду я.
– Кристиан, не говори глупостей.
– Что тут глупого? Я легко могу себе это позволить.
– Ты ничего не знаешь обо мне. О нас. А вдруг я просто присвою твои деньги? Такое случается.
– Я знаю о тебе все, что мне нужно, – отвечает он. – Полное доверие, помнишь? Никаких условных слов.
– Я разузнаю о курсах, – негромко говорит Клэр. – Но не могу…
Кристиан перебивает ее:
– А почему он высмеивал твой акцент?
– Моя мать была англичанка, и акцент иногда появляется, а теперь к нему прибавился нью-йоркский, – импровизирует Клэр.
– Говорят, это означает, что у тебя хороший слух, так ведь? И с французским у тебя превосходно. Из тебя вышла бы блестящая актриса.
Они едут в молчании.
– То, что Раул сказал о том мужчине… – начинает Клэр.
– Ты не должна ничего объяснять, пока не решила, что хочешь быть со мной. С кем ты спишь – твое личное дело.
Говоря, Кристиан смотрит в окошко, и Клэр понимает, что он не хочет показывать, как сильно задет.
– Что делаешь в ближайшие выходные? – наконец спрашивает Кристиан.
– Вроде ничего особенного.
– Друзья приглашали меня в гости. У них дом на берегу моря. Думаю, нам обоим приятно будет выбраться из города.
– Ладно, – соглашается она. – С удовольствием.
– В пятницу у меня лекция в середине дня, после нее можем сразу же ехать. – Он делает паузу. – Нет нужды говорить, что я не предлагаю спать там вместе. Это решать тебе.
– Спасибо.
Клэр хочется сказать ему другие слова, дать другие объяснения, но это не в характере ее персонажа, поэтому она молчит.
– Кристиан, я хочу кое-что объяснить.
– Я слушаю.
Они сидят в квартире, пьют вино. Из проигрывателя компакт-дисков звучит что-то средневековое.
– Я рассказывала тебе, что потеряла близкого человека.
– Да. Элиота. Сказала, что его звали Элиот.
– Но не сказала, как он умер.
– Я ждал, когда ты будешь готова рассказать мне об этом.
– Он был одним из моих преподавателей. – Клэр смотрит в бокал. – Когда все раскрылось, Элиота уволили, от него ушла жена, и надежды устроиться на другую работу не было. В конце концов он покончил с собой. Подразумевалось… подразумевалось, что и я сделаю то же самое. Тогда у меня не хватило мужества, и потом я так и не смогла обрести его.
Воглер кивает.
– С тех пор я словно бы стою на краю высокого трамплина: слишком испуганная, чтобы прыгать, очень нерешительная, чтобы вернуться.
– Мерзавец! – восклицает Кристиан.
Клэр испуганно поднимает голову. Она ни разу не слышала, чтобы он бранился. Воглер ударяет кулаком о кулак.
– Жалкий, трусливый, эгоистичный мерзавец! Соблазнить свою студентку – уже это гнусно. У меня кровь кипит при мысли о том, что он заставлял тебя делать. Но еще взваливать бремя своей вины на тебя просто омерзительно.
Клэр глядит на него в изумлении.
– Правда?
– Конечно. Кто может совершить такой поступок? Если бы он не был уже мертв, я сам был бы готов убить его.
Внизу перед монитором Конни вынимает из одного уха наушник и обращается к Фрэнку:
– Опять мы отходим от сценария.
Фрэнк пожимает плечами. В блокноте он машинально начертил причудливый трилистник из переплетающихся линий, бесконечно образующих петли. Доктор Лейхтман думает, что не следует ей говорить ему, что это означает.
Фрэнк смотрит на экран. Воглер и Клэр целуются.
– И сокращаем его, – бормочет Фрэнк.
Но парочка на экране, кажется, будет целоваться вечно.
Глава двадцать четвертая
Кристиан читает лекцию в Maison Franchise, неподалеку от Конюшен Вашингтона. Клэр появляется в полдень и спрашивает у скучающего швейцара, как его найти.
– Двенадцатая аудитория. Наверх и направо. – Швейцар смотрит на часы. – Он должен вот-вот закончить.
Клэр находит аудиторию. Дверь приоткрыта, изнутри доносится голос. Она заглядывает туда. В небольшой высокой комнате с дюжиной рядов сидений Кристиан стоит на кафедре. Готовясь к поездке, он надел темную тенниску и брюки цвета хаки.
Клэр тихонько садится в последнем ряду. Несколько студентов с любопытством бросают на нее взгляды, потом снова переносят внимание на Кристиана. Голос у Воглера, как обычно, мягкий, но таящаяся в Клэр актриса замечает, что его отчетливо слышно в дальних углах аудитории.
– Мы не можем надеяться понять Бодлера, – говорит Кристиан, – не уяснив, что нельзя судить о его взглядах, особенно на женщин, по меркам нашего времени. «Moi, je dis: la volupte unique et supreme de l'amour git dans la certitude de faire le mal» – «Я утверждаю, что высшее наслаждение сексом заключено в возможности зла». Для Бодлера женщины не просто личности, а идеализированные представительницы противоположного пола, символы совершенства, ставшего плотью, и невозможности быть совершенству в этом растленном мире чем-то большим, чем мимолетная иллюзия.
Увидев Клэр, он кивает ей с едва заметной улыбкой и произносит:
– Вот что Бодлер говорит в семьдесят первом стихотворении о своей любовнице:
Мозг из моих костей сосала чаровница,
Как будто бы постель – уютная гробница;
И потянулся я к любимой, но со мной
Лежал раздувшийся бурдюк, в котором гной.
Несколько студентов с усмешкой переглядываются. Один восторженно бормочет: «Во дает».
– Этот конфликт ясно виден как в жизни Бодлера, так и в его творчестве, – продолжает Кристиан, явно не замечая, какую реакцию вызвала приведенная цитата. – Возможно, вы помните знаменитое письмо с объявлением разрыва, отправленное Venus Blanche, где говорится… – Кристиан впервые обращается к своим записям, надев очки и сняв их по завершении цитаты. – «Пойми, дорогая, несколько дней назад ты была богиней: столь благородной и неприкосновенной. А теперь ты просто-напросто женщина… я испытываю ужас перед страстью, так как прекрасно знаю ужасы, в которые она может заманить меня своим искушением».
Клэр внезапно осознает то, чего не замечала раньше: Кристиан необычайно обаятельный актер. Он легко владеет аудиторией.
– Для Бодлера секс – не физическое вожделение, а метафизическая жажда. Не какая-то бездумная аэробика, а связь, пусть и преходящая, с жуткими, мрачными тайнами вселенной. Разумеется, как и все мистики, он обречен на разочарование. Достижение – героизм – заключено в попытке.
Еще до того, когда Воглер закончил, поднимается рука. Девушка с красным портативным компьютером, сидящая в первом ряду, запальчиво спрашивает:
– Вы говорите, Бодлер рассматривает женщин как сексуальный объект. Введя в программу этого поэта, не способствуете ли вы оправданию его взглядов?
Кристиан начинает разбирать этот вопрос любезно, методично. Студенты, поняв, что это конец лекции, закрывают портативные компьютеры и тихо поднимаются с мест.
Клэр ждет, пока Кристиан беседует с девушкой. В конце концов студентка уходит успокоенная, и Кристиан направляется к Клэр.
– Пошли, – говорит он. – Сумку взяла?
– Она внизу.
– Тогда заберем ее по пути на автостоянку.
Он выглядит почти веселым от перспективы провести выходные за городом.
– Машина у тебя есть?
– Конечно.
Машина – довоенный «ситроен», огромный, норовистый памятник старины, противящийся лязгом шестерен тому, что его заставляют в пятницу ползти к югу по туннелю Линкольна. Проигрывателя компакт-дисков в нем нет, в радиоприемнике – электронные лампы. Клэр удивляется, что он принимает американские станции – современная музыка почему-то звучит допотопно, проходя через контуры, созданные для звучания песен Эдит Пиаф и ансамбля «Джаз».
Белый фургон вынужден тащиться еле-еле, чтобы не поравняться с ним.
До дома друзей Воглера около четырех часов пути. Салон «ситроена» неудобный, и когда Кристиан сворачивает с шоссе на узкую, немощеную дорогу, у Клэр невыносимо болит спина.
Клэр уже знает, что люди, к которым они едут, Филип и Эллен, были друзьями Кристиана и, Стеллы. Она не совсем представляет, чего стоило Кристиану пригласить ее с собой, но ей понятно, что это решение было нелегким.
Дом большой, деревянный, обращенный окнами на скалистую бухту. В нем много побеленного дерева, светло-голубой мебели и картин с видами мыса. Эллен художница; и на взгляд Клэр, очень хорошая.
Эллен и Филип приветствуют Клэр с дружелюбием, неспособным скрыть их любопытство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Иногда вечером после ухода Кристиана Клэр чувствует себя разочарованной, раздраженной. Она снимает напряжение тем, что отправляется в бар Харли и встречается с Брайаном, когда тот заканчивает работу.
Однажды, выпив слишком много брайановского коктейля с виски, Клэр привозит приятеля к себе в квартиру. И лишь войдя с недопитой бутылкой в дверь, внезапно восклицает:
– А черт!
– Что такое?
– Ничего.
То, чего он не знает, не заденет его чувств. А она может не включать свет, пока они в постели.
Брайан осматривается:
– Ничего квартирка. Надо сказать…
– Что?
– Слишком уж аккуратная. Я ожидал увидеть нечто менее унылое.
За эти слова Клэр заталкивает его в спальню и галопирует на нем, пока он не просит ее остановиться.
Придя с Кристианом в театр, Клэр неожиданно встречается с Раулом.
Обычно она избегает театра, даже разговора о нем, но Кристиан все-таки догадался, что это ее страсть. В «Круге» новая постановка, о ней пишут восторженные рецензии. Там аншлаг, но Клэр каким-то чудом добывает билеты.
В антракте, стоя у бара, Клэр слышит за спиной ядовитый голос: «Конечно, такое переигрывание всегда нравится публике. Они ни на что лучшее не способны, эти милашки».
Она пытается отвернуться, но Раул видел ее.
– Клэр, дорогуша. Ужасно, правда?
Надо было предвидеть, что в конце концов случится нечто подобное.
– Мне нравится, – нехотя отвечает она.
– Вот как? Наверное, когда долго не работаешь, трудно судить, – глумится он.
– Это Раул Уолш, – объясняет она Кристиану, неохотно знакомя их. – Играет поющую крысу в одном мюзикле.
– Точнее, поющую мышь, – поправляет Раул. Его глаза сузились. – Скажи, Клэр, что у тебя за необычный акцент?
– Я слышала, вторая половина лучше, – произносит она, чтобы отвлечь его. – Кажется, звонок?
Но Раул не позволяет ей так легко отделаться от себя.
– Кстати, о смешных акцентах. Вчера вечером я видел твоего бармена. Что ты вытворяла с ним? «Я бы не назвал секс с Клэр садистским, но когда она наконец слезла с меня, ощущение было таким, будто мне только что сделали обрезание».
Раул удачно имитирует гнусавый австралийский выговор Брайана, и его друзья льстиво смеются. Кристиан смеется тоже.
Он подходит к Раулу и берет его за плечи, словно поздравляя с шуткой, будто собирается приколоть медаль ему на грудь или расцеловать в щеки, и внезапно бьет головой по носу. Раул сгибается, словно тряпичная кукла. Откуда ни возьмись у него появляются вислые кровавые усы. Какая-то женщина визжит. Раул, стоя на коленях, склоняется к ковру, словно мусульманин на молитве. Давится. Изо рта брызжут кровь и сопли.
– Пошли, Клэр, – спокойно произносит Кристиан. – Мы уходим.
– Неприятный тип, – говорит он на улице.
– Иногда актеры бывают очень зловредными, – дрожащим голосом соглашается Клэр и оглядывается.
Следом за ними из театра вышли двое мужчин. Видя, что ей ничто не угрожает, возвращаются обратно. Кристиан поднимает руку и останавливает такси. В машине он спрашивает:
– Что этот тип имел в виду?
– Когда?
– Когда сказал, что долго не работаешь.
– А-а… – Клэр быстро соображает. – У меня возникло желание попытаться стать актрисой. Раул и его друзья быстро дали понять мне, что это нелепая мысль.
– А по-моему, превосходная, – замечает Кристиан.
– Какая?
– Играть на сцене, Клэр. Тебе нужна какая-то цель в жизни. Работая официанткой, ничего не добьешься. Поступи на актерские курсы, может быть, найди частные уроки. Внешность и голос у тебя подходящие. Угол Четырнадцатой и Третьей, – обращается он к таксисту.
– Мне платить за частные уроки не по карману.
– Платить буду я.
– Кристиан, не говори глупостей.
– Что тут глупого? Я легко могу себе это позволить.
– Ты ничего не знаешь обо мне. О нас. А вдруг я просто присвою твои деньги? Такое случается.
– Я знаю о тебе все, что мне нужно, – отвечает он. – Полное доверие, помнишь? Никаких условных слов.
– Я разузнаю о курсах, – негромко говорит Клэр. – Но не могу…
Кристиан перебивает ее:
– А почему он высмеивал твой акцент?
– Моя мать была англичанка, и акцент иногда появляется, а теперь к нему прибавился нью-йоркский, – импровизирует Клэр.
– Говорят, это означает, что у тебя хороший слух, так ведь? И с французским у тебя превосходно. Из тебя вышла бы блестящая актриса.
Они едут в молчании.
– То, что Раул сказал о том мужчине… – начинает Клэр.
– Ты не должна ничего объяснять, пока не решила, что хочешь быть со мной. С кем ты спишь – твое личное дело.
Говоря, Кристиан смотрит в окошко, и Клэр понимает, что он не хочет показывать, как сильно задет.
– Что делаешь в ближайшие выходные? – наконец спрашивает Кристиан.
– Вроде ничего особенного.
– Друзья приглашали меня в гости. У них дом на берегу моря. Думаю, нам обоим приятно будет выбраться из города.
– Ладно, – соглашается она. – С удовольствием.
– В пятницу у меня лекция в середине дня, после нее можем сразу же ехать. – Он делает паузу. – Нет нужды говорить, что я не предлагаю спать там вместе. Это решать тебе.
– Спасибо.
Клэр хочется сказать ему другие слова, дать другие объяснения, но это не в характере ее персонажа, поэтому она молчит.
– Кристиан, я хочу кое-что объяснить.
– Я слушаю.
Они сидят в квартире, пьют вино. Из проигрывателя компакт-дисков звучит что-то средневековое.
– Я рассказывала тебе, что потеряла близкого человека.
– Да. Элиота. Сказала, что его звали Элиот.
– Но не сказала, как он умер.
– Я ждал, когда ты будешь готова рассказать мне об этом.
– Он был одним из моих преподавателей. – Клэр смотрит в бокал. – Когда все раскрылось, Элиота уволили, от него ушла жена, и надежды устроиться на другую работу не было. В конце концов он покончил с собой. Подразумевалось… подразумевалось, что и я сделаю то же самое. Тогда у меня не хватило мужества, и потом я так и не смогла обрести его.
Воглер кивает.
– С тех пор я словно бы стою на краю высокого трамплина: слишком испуганная, чтобы прыгать, очень нерешительная, чтобы вернуться.
– Мерзавец! – восклицает Кристиан.
Клэр испуганно поднимает голову. Она ни разу не слышала, чтобы он бранился. Воглер ударяет кулаком о кулак.
– Жалкий, трусливый, эгоистичный мерзавец! Соблазнить свою студентку – уже это гнусно. У меня кровь кипит при мысли о том, что он заставлял тебя делать. Но еще взваливать бремя своей вины на тебя просто омерзительно.
Клэр глядит на него в изумлении.
– Правда?
– Конечно. Кто может совершить такой поступок? Если бы он не был уже мертв, я сам был бы готов убить его.
Внизу перед монитором Конни вынимает из одного уха наушник и обращается к Фрэнку:
– Опять мы отходим от сценария.
Фрэнк пожимает плечами. В блокноте он машинально начертил причудливый трилистник из переплетающихся линий, бесконечно образующих петли. Доктор Лейхтман думает, что не следует ей говорить ему, что это означает.
Фрэнк смотрит на экран. Воглер и Клэр целуются.
– И сокращаем его, – бормочет Фрэнк.
Но парочка на экране, кажется, будет целоваться вечно.
Глава двадцать четвертая
Кристиан читает лекцию в Maison Franchise, неподалеку от Конюшен Вашингтона. Клэр появляется в полдень и спрашивает у скучающего швейцара, как его найти.
– Двенадцатая аудитория. Наверх и направо. – Швейцар смотрит на часы. – Он должен вот-вот закончить.
Клэр находит аудиторию. Дверь приоткрыта, изнутри доносится голос. Она заглядывает туда. В небольшой высокой комнате с дюжиной рядов сидений Кристиан стоит на кафедре. Готовясь к поездке, он надел темную тенниску и брюки цвета хаки.
Клэр тихонько садится в последнем ряду. Несколько студентов с любопытством бросают на нее взгляды, потом снова переносят внимание на Кристиана. Голос у Воглера, как обычно, мягкий, но таящаяся в Клэр актриса замечает, что его отчетливо слышно в дальних углах аудитории.
– Мы не можем надеяться понять Бодлера, – говорит Кристиан, – не уяснив, что нельзя судить о его взглядах, особенно на женщин, по меркам нашего времени. «Moi, je dis: la volupte unique et supreme de l'amour git dans la certitude de faire le mal» – «Я утверждаю, что высшее наслаждение сексом заключено в возможности зла». Для Бодлера женщины не просто личности, а идеализированные представительницы противоположного пола, символы совершенства, ставшего плотью, и невозможности быть совершенству в этом растленном мире чем-то большим, чем мимолетная иллюзия.
Увидев Клэр, он кивает ей с едва заметной улыбкой и произносит:
– Вот что Бодлер говорит в семьдесят первом стихотворении о своей любовнице:
Мозг из моих костей сосала чаровница,
Как будто бы постель – уютная гробница;
И потянулся я к любимой, но со мной
Лежал раздувшийся бурдюк, в котором гной.
Несколько студентов с усмешкой переглядываются. Один восторженно бормочет: «Во дает».
– Этот конфликт ясно виден как в жизни Бодлера, так и в его творчестве, – продолжает Кристиан, явно не замечая, какую реакцию вызвала приведенная цитата. – Возможно, вы помните знаменитое письмо с объявлением разрыва, отправленное Venus Blanche, где говорится… – Кристиан впервые обращается к своим записям, надев очки и сняв их по завершении цитаты. – «Пойми, дорогая, несколько дней назад ты была богиней: столь благородной и неприкосновенной. А теперь ты просто-напросто женщина… я испытываю ужас перед страстью, так как прекрасно знаю ужасы, в которые она может заманить меня своим искушением».
Клэр внезапно осознает то, чего не замечала раньше: Кристиан необычайно обаятельный актер. Он легко владеет аудиторией.
– Для Бодлера секс – не физическое вожделение, а метафизическая жажда. Не какая-то бездумная аэробика, а связь, пусть и преходящая, с жуткими, мрачными тайнами вселенной. Разумеется, как и все мистики, он обречен на разочарование. Достижение – героизм – заключено в попытке.
Еще до того, когда Воглер закончил, поднимается рука. Девушка с красным портативным компьютером, сидящая в первом ряду, запальчиво спрашивает:
– Вы говорите, Бодлер рассматривает женщин как сексуальный объект. Введя в программу этого поэта, не способствуете ли вы оправданию его взглядов?
Кристиан начинает разбирать этот вопрос любезно, методично. Студенты, поняв, что это конец лекции, закрывают портативные компьютеры и тихо поднимаются с мест.
Клэр ждет, пока Кристиан беседует с девушкой. В конце концов студентка уходит успокоенная, и Кристиан направляется к Клэр.
– Пошли, – говорит он. – Сумку взяла?
– Она внизу.
– Тогда заберем ее по пути на автостоянку.
Он выглядит почти веселым от перспективы провести выходные за городом.
– Машина у тебя есть?
– Конечно.
Машина – довоенный «ситроен», огромный, норовистый памятник старины, противящийся лязгом шестерен тому, что его заставляют в пятницу ползти к югу по туннелю Линкольна. Проигрывателя компакт-дисков в нем нет, в радиоприемнике – электронные лампы. Клэр удивляется, что он принимает американские станции – современная музыка почему-то звучит допотопно, проходя через контуры, созданные для звучания песен Эдит Пиаф и ансамбля «Джаз».
Белый фургон вынужден тащиться еле-еле, чтобы не поравняться с ним.
До дома друзей Воглера около четырех часов пути. Салон «ситроена» неудобный, и когда Кристиан сворачивает с шоссе на узкую, немощеную дорогу, у Клэр невыносимо болит спина.
Клэр уже знает, что люди, к которым они едут, Филип и Эллен, были друзьями Кристиана и, Стеллы. Она не совсем представляет, чего стоило Кристиану пригласить ее с собой, но ей понятно, что это решение было нелегким.
Дом большой, деревянный, обращенный окнами на скалистую бухту. В нем много побеленного дерева, светло-голубой мебели и картин с видами мыса. Эллен художница; и на взгляд Клэр, очень хорошая.
Эллен и Филип приветствуют Клэр с дружелюбием, неспособным скрыть их любопытство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38