Тебе сильно досталось в жизни, и я сочувствую тебе. Но если бы ты доверял другим, то избавил бы себя от многих лишних бед.
— Кому же можно доверять?
— Во-первых, мне. Во-вторых, Ройалу. Дело он знает неплохо. Почему позавчера ты не сказал нам правду? Ты заставил нас подумать, что Гарриет утонула, причем с твоей помощью.
— Что бы я тогда ни сказал, вы все равно не поверили бы.
— Но ты и не пытался сказать правду. Ты не пытался спасти Гарриет.
— Пробовал. — Он сжал в кулак правую руку. — Хотел остановить ее. Но я плохо плаваю. А в темноте она быстро от меня оторвалась.
— Мы все никак не можем понять друг друга. Когда это случилось?
— Тогда, на озере. Вечером во вторник. Когда я сказал, что подозреваю ее папашу в убийстве Долли, она так взъярилась! Кинулась на меня с когтями. Пришлось даже хорошенько ее стукнуть, чтобы она от меня отвязалась. Некрасивая вышла сцена, но дальше было еще хуже. Я оглянуться не успел, а она пулей вылетела из дома и помчалась к озеру. Я было за ней, но она как растворилась. Вот тут-то я запаниковал.
— Это правда?
— Клянусь! — сказал он, глядя мне в глаза. — Я не говорил об этом вам с Ройалом, потому что вы решили бы, что я, по сути дела, сознался в убийстве. — Он посмотрел на кулак и медленно его разжал. — Я и сейчас не могу доказать, что не оглушил, а потом и не утопил ее.
— Доказывать ничего не надо. Она не утонула в Тахо. Если в тот вечер она и думала покончить с собой, то потом изменила решение. Похоже, она вылезла из воды, когда ты ушел.
— Значит, она жива?
— Нет, она умерла, но убил ее не ты. Это сделал ее отец. Он сознался в этом и других убийствах, а потом застрелился.
— Почему он это сделал?
— Одному Богу известно почему. Возможно, она обвинила его в убийстве Долли.
На лице Кэмпиона попеременно отразилась целая гамма чувств: недоверие, облегчение и упрек самому себе. Он провел по лицу рукой, словно стараясь стереть эмоции. — Зря я сказал Гарриет про ее отца, — пробормотал он. — Теперь-то я понимаю, что не должен был от тебя ничего скрывать. Но я думал, что ты будешь любой ценой выгораживать Блекуэлла, раз на него работаешь.
— Мы оба ошиблись насчет друг друга. Может, заодно просветишь меня насчет еще нескольких моментов?
— Ладно. Сегодня у меня приступ правдивости. Спрашивай.
— Во время корейской войны ты угодил в беду, — начал я в виде пробы, — что там произошло?
— Это было уже после войны. Мы сидели в Японии, ждали транспорта домой. — Он сделал широкое движение рукой. — Короче говоря, я врезал дежурному офицеру. Сломал ему нос. Это был полковник.
— За что же ему так попало, кроме того, что ты не любишь полковников?
— Тебе это может показаться чушью. Однажды он заметил, что я рисую, и решил, что было бы неплохо, если бы я написал его портрет. Я сказал, что по приказу не работаю. Тут мы и схлестнулись. Он грозил держать меня в Японии, пока я не сдамся. Я ему врезал. Если бы он был пониже или повыше званием или принадлежал бы к нашему полку, все бы обошлось. Но нужно было спасать честь мундира, и я получил год каторги и увольнение по дисциплинарным мотивам. Но я не написал его портрет, — добавил он с мрачным удовлетворением.
— Ты лихо ненавидишь. Что же ты любишь?
— Мир воображения, — сказал он. — С этим у меня порядок. Всякий раз, когда я пытаюсь сделать что-то в реальном мире, дело кончается кошмаром. Например, мне не следовало жениться на Долли.
— Почему же ты все-таки женился?
— Это непростой вопрос. Я пытался найти ответ с тех пор, как угодил в этот капкан. Во-первых, из-за денег. Я был бы лицемером, если бы отрицал это. У нее было кое-что — своего рода приданое. Я хотел подготовить серию картин для выставки, и мне требовались деньги. Деньги всегда нужны, по крайней мере, мне, и мы заключили сделку.
— Ты знал, что она беременна?
— В этом-то и заключалась вся прелесть.
— Большинство мужчин думают иначе.
— Я не большинство. Мне нравилось, что будет ребенок, и мне не хотелось быть ничьим отцом. Мне было все равно, кто настоящий отец, лишь бы не я. Наверное, звучит глупо. Но, возможно, это связано с тем, что мой родной папаша бросил нас, когда мне было четыре года. — В его голосе послышалась горькая обида.
— У твоего отца были неприятности с полицией?
— Он сам работал в полиции, — сказал он с насмешливой ухмылкой. — Это был продажный легаш из Чикаго. Помню, как последний раз видел его. Помогал блондинке садиться в «кадиллак» у отеля на Золотом Берегу. — Кэмпион откашлялся. — Следующий вопрос.
— К вопросу о Долли, как же ты к ней относился?
— Сам толком не знаю. Сначала жалел. Думал, из этого вырастет какое-то настоящее чувство. Это моя давняя детская мечта. — Его рот насмешливо скривился. — Не получилось. Жалость леденит сердце. Как ни странно, я никогда не спал с ней. Хотя мне нравилось писать ее. Это мой способ проявления любви к людям. По-другому у меня не выходит.
— Я думал, ты большой бабник.
Он слегка покраснел:
— Пришлось, конечно, поработать... Многие из них считают, что это очень творческое занятие — спать с художником. Но любовь пришла однажды, и то ненадолго. Я сам все испортил.
— Как же ее звали?
— Не все ли равно? Анна.
— Анна Касл?
Он удивленно уставился на меня.
— Кто тебе сказал о ней?
— Она сама. Два-три дня назад я был в Ахихике. Она говорила о тебе с большой теплотой.
— Так, — пробормотал он. — Интересная неожиданность. С ней все в порядке?
— Было бы в порядке, если бы она так не переживала из-за тебя. Сбежав с Гарриет, ты сильно ее обидел. Напиши ей хотя бы письмо.
Некоторое время он сидел и молчал. Мне подумалось, что он сочиняет такое письмо. Судя по его нахмуренному лбу, письмо сочинялось с трудом.
— Если Анна была так тебе дорога, почему ты связался с Гарриет?
— Я был связан обязательством. — Он по-прежнему углубленно вглядывался в себя.
— Не понимаю.
— Впервые с Гарриет мы встретились не в Мексике. Это случилось в моем доме в Луна-Бей за несколько недель до этого. Она пришла навестить Долли и младенца. Они с Долли были давними подругами. Но Долли не было дома, она повезла малыша на ежемесячный осмотр к врачу. Я работал, а Гарриет стояла и смотрела. Ей страшно понравилось. Она сама немножко рисовала. Очень восторженная девица...
— Дальше?
Кэмпион смутился.
— Я подумал, что она могла бы сделать для меня очень многое, если пойти ей, так сказать, навстречу. У меня не было ни цента, у нее явно водились деньги. Я решил, что неплохо завести мецената женского пола. Очень трудно работать и думать, где достать денег, чтобы заплатить за свет. Мы договорились о свидании. В тот же вечер оно состоялось. Потом мы стали проводить вместе вечера. Я не понимал, на что себя обрекаю. Гарриет вела себя так, словно никогда до этого не видела мужчины. Она влюбилась с такой силой, что я даже испугался. Раза два в неделю она приезжала с Тахо, и мы ехали в какой-нибудь мотель. Я чувствовал, что добром дело не кончится. Мне бы раньше прекратить отношения... — Он глубоко вздохнул.
— Что значит — добром дело не кончится?
— Я и сам толком не понимал. Но Гарриет была слишком серьезно настроена — и очень страстная. Зря я поощрял ее.
— Ты подозревал, что Блекуэлл — отец ребенка?
— Отчасти. Что-то в подсознании шевелилось... Однажды Гарриет взяла ребенка на руки и назвала своим маленьким братиком. Мне это запомнилось, хотя я не понимал тогда, что она говорила всерьез.
— Долли ничего тебе не говорила об этом?
— Нет. Я и не пытался от нее ничего узнать. Мне даже не хотелось знать, кто его отец. Мне казалось, что, не зная этого, я буду лучше к нему относиться. Но выяснилось, что и ребенка я не научился любить. Ни его, ни кого-то еще. Ну а когда я затеял роман с Гарриет, я вообще все испортил. Мне бы сидеть дома и любить жену с ребенком.
Он говорил тихо, но мне казалось, что я слышу раскаты голоса уверенного в себе мужчины. Он встал и ударил кулаком правой руки о ладонь левой. Потом потряс обеими руками, как совершенно сбитый с толку человек, и подошел к окну.
— В ночь, когда погибла Долли, я был с Гарриет, — сказал он, не оборачиваясь.
— Значит, именно с Гарриет ты спал в мотеле «Тревелерз»?
— Да. Хотя «спал» не совсем правильное слово. Мы повздорили, и она посреди ночи понеслась на Тахо. Я остался в мотеле и страшно надрался. Она привезла мне бутылку отцовского виски. — Он получал какое-то болезненное удовлетворение, воскрешая унизительные подробности недавнего прошлого.
— Из-за чего вы повздорили?
— Из-за женитьбы. Она хотела купить мне развод в Рино. Признаться, мне это показалось заманчивым, но как дошло до дела, я понял, что не смогу. Я не любил Гарриет. Долли я тоже не любил, но я заключил с ней соглашение насчет того, что признаю ребенка своим. Мне казалось, что если я останусь, то полюблю мальчишку. Но было уже поздно. Когда я протрезвел настолько, что смог вернуться домой, Долли была мертва, малыш исчез и вокруг толпились полицейские.
— Почему ты не сказал им, где провел ночь? Это же алиби.
— Тогда в этом вроде бы даже не было необходимости. Они задали мне несколько вопросов и отпустили восвояси. Как только я освободился, то позвонил Гарриет на Тахо. Она сказала, что я ни под каким предлогом не должен упоминать ни ее, ни ее семью. Она явно выгораживала отца, хотя и не говорила об этом прямо. Когда меня решили привлечь к ответственности, она подала идею скрыться, и я провел две кошмарные недели в их летнем доме на берегу. Я хотел уехать в Мексику — для этого Ральф и одолжил мне свою метрику, но у меня не было денег. Наконец деньги достала Гарриет. Она сказала, что потом приедет ко мне в Мексику и мы сделаем вид, что там впервые увидели друг друга, и начнем как бы с нуля. Потом мы либо останемся в Мексике, либо уедем в Южную Америку. — Он отвернулся от окна, лицо его казалось умытым светом. — Похоже, она увидела шанс пришить меня к своей юбке навсегда. И я опять испытал искушение согласиться. Вот какой я негодяй!
— Я насчет мотивов Гарриет. Ты сказал, она выгораживала отца. Она знала тогда, что это он убил Долли?
— Вряд ли. — Он потрогал ссадины на щеке. — Вот как она отреагировала, когда я поделился с ней моими подозрениями.
— Когда они у тебя возникли?
— Не сразу. Впервые его имя упомянул Ральф, еще до моего отъезда из Луна-Бей. Он видел Долли с Блекуэллом предыдущим летом. Ральф воображал себя сыщиком и очень заинтересовался кожаной пуговицей, что обнаружили на месте преступления. Полиция тоже ею интересовалась. Ты что-то о ней знаешь?
— Очень многое. — Я кратко изложил историю загадочного пальто.
— Значит, Блекуэлл убил Ральфа?
— Он признался в этом сегодня утром — и в других убийствах тоже.
— Бедняга Ральф. — Кэмпион опустился на стул и какое-то время молчал с отсутствующим взглядом. — Ему тоже надо было бежать от меня подальше. Я переносчик моральной заразы.
— Неплохая идея, — отозвался я. — Но мы говорили о том, как ты заподозрил Блекуэлла.
Еще немного помолчав, он заговорил:
— Ральф-то и навел меня на мысль о Блекуэлле. Разрозненные кусочки, обрывки, фрагменты начали складываться в картину, и наконец я ее мысленно представил. Среди этих фрагментов был интерес Гарриет к малышу, которого она назвала своим братиком. Если это обмолвка, то очень любопытная, подумал я. Затем Долли начала откуда-то получать деньги — как раз в то время, как в нашем доме появилась Гарриет. Я не понимал отношения между Долли и Гарриет. На поверхности все было прекрасно, но в глубине чувствовалась враждебность.
— Это естественно, если Долли знала о твоем увлечении Гарриет.
— Она не знала. Кроме того, их отношения были такими же и в первый день пребывания Гарриет у нас. Они поздоровались, как родные сестры, ненавидящие друг друга, но не имеющие возможности это открыто признать. Теперь-то я понимаю, в чем дело: Гарриет знала о романе Долли с ее отцом, а Долли знала о том, что она все знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Кому же можно доверять?
— Во-первых, мне. Во-вторых, Ройалу. Дело он знает неплохо. Почему позавчера ты не сказал нам правду? Ты заставил нас подумать, что Гарриет утонула, причем с твоей помощью.
— Что бы я тогда ни сказал, вы все равно не поверили бы.
— Но ты и не пытался сказать правду. Ты не пытался спасти Гарриет.
— Пробовал. — Он сжал в кулак правую руку. — Хотел остановить ее. Но я плохо плаваю. А в темноте она быстро от меня оторвалась.
— Мы все никак не можем понять друг друга. Когда это случилось?
— Тогда, на озере. Вечером во вторник. Когда я сказал, что подозреваю ее папашу в убийстве Долли, она так взъярилась! Кинулась на меня с когтями. Пришлось даже хорошенько ее стукнуть, чтобы она от меня отвязалась. Некрасивая вышла сцена, но дальше было еще хуже. Я оглянуться не успел, а она пулей вылетела из дома и помчалась к озеру. Я было за ней, но она как растворилась. Вот тут-то я запаниковал.
— Это правда?
— Клянусь! — сказал он, глядя мне в глаза. — Я не говорил об этом вам с Ройалом, потому что вы решили бы, что я, по сути дела, сознался в убийстве. — Он посмотрел на кулак и медленно его разжал. — Я и сейчас не могу доказать, что не оглушил, а потом и не утопил ее.
— Доказывать ничего не надо. Она не утонула в Тахо. Если в тот вечер она и думала покончить с собой, то потом изменила решение. Похоже, она вылезла из воды, когда ты ушел.
— Значит, она жива?
— Нет, она умерла, но убил ее не ты. Это сделал ее отец. Он сознался в этом и других убийствах, а потом застрелился.
— Почему он это сделал?
— Одному Богу известно почему. Возможно, она обвинила его в убийстве Долли.
На лице Кэмпиона попеременно отразилась целая гамма чувств: недоверие, облегчение и упрек самому себе. Он провел по лицу рукой, словно стараясь стереть эмоции. — Зря я сказал Гарриет про ее отца, — пробормотал он. — Теперь-то я понимаю, что не должен был от тебя ничего скрывать. Но я думал, что ты будешь любой ценой выгораживать Блекуэлла, раз на него работаешь.
— Мы оба ошиблись насчет друг друга. Может, заодно просветишь меня насчет еще нескольких моментов?
— Ладно. Сегодня у меня приступ правдивости. Спрашивай.
— Во время корейской войны ты угодил в беду, — начал я в виде пробы, — что там произошло?
— Это было уже после войны. Мы сидели в Японии, ждали транспорта домой. — Он сделал широкое движение рукой. — Короче говоря, я врезал дежурному офицеру. Сломал ему нос. Это был полковник.
— За что же ему так попало, кроме того, что ты не любишь полковников?
— Тебе это может показаться чушью. Однажды он заметил, что я рисую, и решил, что было бы неплохо, если бы я написал его портрет. Я сказал, что по приказу не работаю. Тут мы и схлестнулись. Он грозил держать меня в Японии, пока я не сдамся. Я ему врезал. Если бы он был пониже или повыше званием или принадлежал бы к нашему полку, все бы обошлось. Но нужно было спасать честь мундира, и я получил год каторги и увольнение по дисциплинарным мотивам. Но я не написал его портрет, — добавил он с мрачным удовлетворением.
— Ты лихо ненавидишь. Что же ты любишь?
— Мир воображения, — сказал он. — С этим у меня порядок. Всякий раз, когда я пытаюсь сделать что-то в реальном мире, дело кончается кошмаром. Например, мне не следовало жениться на Долли.
— Почему же ты все-таки женился?
— Это непростой вопрос. Я пытался найти ответ с тех пор, как угодил в этот капкан. Во-первых, из-за денег. Я был бы лицемером, если бы отрицал это. У нее было кое-что — своего рода приданое. Я хотел подготовить серию картин для выставки, и мне требовались деньги. Деньги всегда нужны, по крайней мере, мне, и мы заключили сделку.
— Ты знал, что она беременна?
— В этом-то и заключалась вся прелесть.
— Большинство мужчин думают иначе.
— Я не большинство. Мне нравилось, что будет ребенок, и мне не хотелось быть ничьим отцом. Мне было все равно, кто настоящий отец, лишь бы не я. Наверное, звучит глупо. Но, возможно, это связано с тем, что мой родной папаша бросил нас, когда мне было четыре года. — В его голосе послышалась горькая обида.
— У твоего отца были неприятности с полицией?
— Он сам работал в полиции, — сказал он с насмешливой ухмылкой. — Это был продажный легаш из Чикаго. Помню, как последний раз видел его. Помогал блондинке садиться в «кадиллак» у отеля на Золотом Берегу. — Кэмпион откашлялся. — Следующий вопрос.
— К вопросу о Долли, как же ты к ней относился?
— Сам толком не знаю. Сначала жалел. Думал, из этого вырастет какое-то настоящее чувство. Это моя давняя детская мечта. — Его рот насмешливо скривился. — Не получилось. Жалость леденит сердце. Как ни странно, я никогда не спал с ней. Хотя мне нравилось писать ее. Это мой способ проявления любви к людям. По-другому у меня не выходит.
— Я думал, ты большой бабник.
Он слегка покраснел:
— Пришлось, конечно, поработать... Многие из них считают, что это очень творческое занятие — спать с художником. Но любовь пришла однажды, и то ненадолго. Я сам все испортил.
— Как же ее звали?
— Не все ли равно? Анна.
— Анна Касл?
Он удивленно уставился на меня.
— Кто тебе сказал о ней?
— Она сама. Два-три дня назад я был в Ахихике. Она говорила о тебе с большой теплотой.
— Так, — пробормотал он. — Интересная неожиданность. С ней все в порядке?
— Было бы в порядке, если бы она так не переживала из-за тебя. Сбежав с Гарриет, ты сильно ее обидел. Напиши ей хотя бы письмо.
Некоторое время он сидел и молчал. Мне подумалось, что он сочиняет такое письмо. Судя по его нахмуренному лбу, письмо сочинялось с трудом.
— Если Анна была так тебе дорога, почему ты связался с Гарриет?
— Я был связан обязательством. — Он по-прежнему углубленно вглядывался в себя.
— Не понимаю.
— Впервые с Гарриет мы встретились не в Мексике. Это случилось в моем доме в Луна-Бей за несколько недель до этого. Она пришла навестить Долли и младенца. Они с Долли были давними подругами. Но Долли не было дома, она повезла малыша на ежемесячный осмотр к врачу. Я работал, а Гарриет стояла и смотрела. Ей страшно понравилось. Она сама немножко рисовала. Очень восторженная девица...
— Дальше?
Кэмпион смутился.
— Я подумал, что она могла бы сделать для меня очень многое, если пойти ей, так сказать, навстречу. У меня не было ни цента, у нее явно водились деньги. Я решил, что неплохо завести мецената женского пола. Очень трудно работать и думать, где достать денег, чтобы заплатить за свет. Мы договорились о свидании. В тот же вечер оно состоялось. Потом мы стали проводить вместе вечера. Я не понимал, на что себя обрекаю. Гарриет вела себя так, словно никогда до этого не видела мужчины. Она влюбилась с такой силой, что я даже испугался. Раза два в неделю она приезжала с Тахо, и мы ехали в какой-нибудь мотель. Я чувствовал, что добром дело не кончится. Мне бы раньше прекратить отношения... — Он глубоко вздохнул.
— Что значит — добром дело не кончится?
— Я и сам толком не понимал. Но Гарриет была слишком серьезно настроена — и очень страстная. Зря я поощрял ее.
— Ты подозревал, что Блекуэлл — отец ребенка?
— Отчасти. Что-то в подсознании шевелилось... Однажды Гарриет взяла ребенка на руки и назвала своим маленьким братиком. Мне это запомнилось, хотя я не понимал тогда, что она говорила всерьез.
— Долли ничего тебе не говорила об этом?
— Нет. Я и не пытался от нее ничего узнать. Мне даже не хотелось знать, кто его отец. Мне казалось, что, не зная этого, я буду лучше к нему относиться. Но выяснилось, что и ребенка я не научился любить. Ни его, ни кого-то еще. Ну а когда я затеял роман с Гарриет, я вообще все испортил. Мне бы сидеть дома и любить жену с ребенком.
Он говорил тихо, но мне казалось, что я слышу раскаты голоса уверенного в себе мужчины. Он встал и ударил кулаком правой руки о ладонь левой. Потом потряс обеими руками, как совершенно сбитый с толку человек, и подошел к окну.
— В ночь, когда погибла Долли, я был с Гарриет, — сказал он, не оборачиваясь.
— Значит, именно с Гарриет ты спал в мотеле «Тревелерз»?
— Да. Хотя «спал» не совсем правильное слово. Мы повздорили, и она посреди ночи понеслась на Тахо. Я остался в мотеле и страшно надрался. Она привезла мне бутылку отцовского виски. — Он получал какое-то болезненное удовлетворение, воскрешая унизительные подробности недавнего прошлого.
— Из-за чего вы повздорили?
— Из-за женитьбы. Она хотела купить мне развод в Рино. Признаться, мне это показалось заманчивым, но как дошло до дела, я понял, что не смогу. Я не любил Гарриет. Долли я тоже не любил, но я заключил с ней соглашение насчет того, что признаю ребенка своим. Мне казалось, что если я останусь, то полюблю мальчишку. Но было уже поздно. Когда я протрезвел настолько, что смог вернуться домой, Долли была мертва, малыш исчез и вокруг толпились полицейские.
— Почему ты не сказал им, где провел ночь? Это же алиби.
— Тогда в этом вроде бы даже не было необходимости. Они задали мне несколько вопросов и отпустили восвояси. Как только я освободился, то позвонил Гарриет на Тахо. Она сказала, что я ни под каким предлогом не должен упоминать ни ее, ни ее семью. Она явно выгораживала отца, хотя и не говорила об этом прямо. Когда меня решили привлечь к ответственности, она подала идею скрыться, и я провел две кошмарные недели в их летнем доме на берегу. Я хотел уехать в Мексику — для этого Ральф и одолжил мне свою метрику, но у меня не было денег. Наконец деньги достала Гарриет. Она сказала, что потом приедет ко мне в Мексику и мы сделаем вид, что там впервые увидели друг друга, и начнем как бы с нуля. Потом мы либо останемся в Мексике, либо уедем в Южную Америку. — Он отвернулся от окна, лицо его казалось умытым светом. — Похоже, она увидела шанс пришить меня к своей юбке навсегда. И я опять испытал искушение согласиться. Вот какой я негодяй!
— Я насчет мотивов Гарриет. Ты сказал, она выгораживала отца. Она знала тогда, что это он убил Долли?
— Вряд ли. — Он потрогал ссадины на щеке. — Вот как она отреагировала, когда я поделился с ней моими подозрениями.
— Когда они у тебя возникли?
— Не сразу. Впервые его имя упомянул Ральф, еще до моего отъезда из Луна-Бей. Он видел Долли с Блекуэллом предыдущим летом. Ральф воображал себя сыщиком и очень заинтересовался кожаной пуговицей, что обнаружили на месте преступления. Полиция тоже ею интересовалась. Ты что-то о ней знаешь?
— Очень многое. — Я кратко изложил историю загадочного пальто.
— Значит, Блекуэлл убил Ральфа?
— Он признался в этом сегодня утром — и в других убийствах тоже.
— Бедняга Ральф. — Кэмпион опустился на стул и какое-то время молчал с отсутствующим взглядом. — Ему тоже надо было бежать от меня подальше. Я переносчик моральной заразы.
— Неплохая идея, — отозвался я. — Но мы говорили о том, как ты заподозрил Блекуэлла.
Еще немного помолчав, он заговорил:
— Ральф-то и навел меня на мысль о Блекуэлле. Разрозненные кусочки, обрывки, фрагменты начали складываться в картину, и наконец я ее мысленно представил. Среди этих фрагментов был интерес Гарриет к малышу, которого она назвала своим братиком. Если это обмолвка, то очень любопытная, подумал я. Затем Долли начала откуда-то получать деньги — как раз в то время, как в нашем доме появилась Гарриет. Я не понимал отношения между Долли и Гарриет. На поверхности все было прекрасно, но в глубине чувствовалась враждебность.
— Это естественно, если Долли знала о твоем увлечении Гарриет.
— Она не знала. Кроме того, их отношения были такими же и в первый день пребывания Гарриет у нас. Они поздоровались, как родные сестры, ненавидящие друг друга, но не имеющие возможности это открыто признать. Теперь-то я понимаю, в чем дело: Гарриет знала о романе Долли с ее отцом, а Долли знала о том, что она все знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36