У нас с Дэной оказалась исключительно редкая, до взаиморастворения друг в друге совместимость, благодаря которой волны страсти, достигнув кульминации, вновь и вновь захлестывали нас, затопляя нежностью промежутки, и с каждой волной мы становились все ближе, все лучше узнавали друг друга, и время пролетало совершенно незаметно. Когда такой шквал страсти наконец утихает, вдруг с изумлением обнаруживаешь, что снова жаждешь близости. Еще, еще... но вот – все. Безусловно, на сегодня все, и она, совершенно изнемогая, буквально умирает от усталости – такая сонная и любящая...
...Я изо всех сил боролся со сном. Буквально за шиворот вытащил себя из постели. Укрыв Дэну одеялом, сходил в душ, оделся. Включил в комнате тусклый свет, присел на кровать и, откинув с ее затылка темные локоны, поцеловал в шею, пахнущую мускусом. Она повернулась и сонно уставилась на меня, лицо ее было таким нежным, отрешенным, молодым.
– И уже оделся! – с упреком пробормотала она.
– Я ненадолго уйду. А ты спи, моя хорошая.
Она попыталась нахмуриться.
– Милый, ты поосторожнее там.
– Люблю тебя, – сказал я. В сущности, ничего не выражающие слова. Ничего не выражающие, когда действительно любишь. Я поцеловал ее в мягкие, улыбающиеся губы и еще не успел подняться на ноги, как она, по-моему, уже снова заснула. Оставив тусклую лампочку включенной, я вышел.
Меня обуревали все те противоречивые чувства, которые свойственны самцу-победителю: индюшачье самодовольство, легкая грусть, умеренно-приятное ощущение неопределенной вины, гордость оловянного солдатика, упивающегося собственной значительностью.
Но и не только это. С Дэной я испытывал нечто большее – чувство единения. Мы с ней словно слились в одно целое, неделимое. Наши отношения не были омрачены никаким обманом. Поэтому, отдаваясь страсти, я все время знал, что рядом со мной близкое существо – моя Дэна – такая сильная, полная жизни. Только в самом начале, в процессе узнавания друг друга, правда, возникло некое физическое ощущение, очень недолгое, того, что рядом с тобой чужое тело. А потом она вся стала вдруг такой знакомой, с головы до пят, такой родной. Словно мы вновь встретились после очень долгой разлуки...
А потом было все более глубокое постижение друг друга, которое не описать словами.
Меня заливало ощущение огромного, неизмеримого счастья. А ведь мы могли и не встретиться. Поистине все в жизни решает случай.
А сейчас я был голоден как волк и не намерен был это терпеть. Пока поджаривали мой бифштекс, я проглотил два коктейля. И лишь разделавшись с кофе, я наконец перестал пестовать свои ощущения и, раздобыв местную газету, изучил более подробное сообщение об убийстве Пэтти Макгрудер.
Потом поехал в деловую часть города, оставил машину на стоянке и стал не спеша бродить среди этого нелепого нагромождения дешевых магазинчиков, часовенок, открытых казино, залитых ослепительным неоновым светом. В толпе туристов опытный глаз мог заметить усталых цэрэушников; копы тоже были на стреме. Пожилые дамы с размаху налегали на рычаги и высыпали из бумажных стаканчиков десятицентовые монетки. Музыка оглушительно ревела в сухом ночном воздухе, а в шумных палатках можно было купить все, что угодно – от сонника до изящно упакованного птичьего помета.
Заведение «Четыре тройки» представляло собой длинный, ярко освещенный притон с игральными автоматами. Где ты, старый добрый игральный автомат с прорезью для монетки? Теперь вы можете, потянув за две ручки, побыть в шкуре астронавта, поучаствовать в звездных войнах и получить выигрыш, равный полутора банкам. Бездна удовольствий... Девушки, занятые разменом денег, сидели за перегородкой, открывали бумажные цилиндры с серебряными монетами и насыпали их посетителям в бумажные стаканчики. Время от времени раздавался звон брошенной в автомат монетки и слышались радостные возгласы.
Мне хотелось пока лишь взглянуть на это место – и ничего больше. Так что вскоре я уже снова мчался в роскошном автомобиле сквозь расцвеченную неоновыми огнями ночь.
Глава 12
Трейлер-парк – место стоянки жилых фургончиков – носил название «Врата в пустыню». Чтобы попасть туда, мне пришлось проехать через весь город. В начале одиннадцатого я был у цели. Вход в трейлер-парк знаменовала алюминиевая арка, высокая и, казалось, слишком хлипкая для громоздящегося на ней розового прожектора.
Фургоны были большими, все сняты с колес, около каждого – маленький внутренний дворик и крылечко с козырьком. Расставлены «елочкой» по обе стороны широкой полосы асфальта, никуда не ведущей. Примерно в половине из них свет уже не горел. Фургончик Патриции – шестой слева – был освещен. Остановив машину, я выбрался, подошел к крылечку и только поднял руку, чтобы постучать в алюминиевую дверцу, как передо мной предстала дама чрезвычайно крупного сложения.
– Чё надо?
– Я хотел бы поговорить с Мартой Уипплер.
– А ты кто?
– Меня зовут Макги. Я был знаком с Пэтти.
– Слушай, а не пойти ли тебе подальше? У детки был тяжелый день. Она просто выдохлась. Ну, так как?
– Ладно, Бобби, – послышался из фургона слабый голос. – Впусти его.
Великанша чуть посторонилась, пропуская меня. Рассмотрев ее при свете, я понял, что она моложе, чем мне вначале показалось. На ней были джинсы и голубая форменная рубашка с высоко закатанными рукавами, обнажавшими сильные загорелые руки. Волосы каштановые, коротко подстриженные, на лице никакой косметики.
Внутреннее убранство фургончика составляли обитые светлой фанерой и выложенные виниловой плиткой стены, прозрачные занавески, мебель из пластика и нержавеющей стали. На кровати лежала, откинувшись на подушки, хрупкая девушка. На ней была нейлоновая, в оборочках, рубашка. Длинные волосы цвета меди обрамляли ее бледное печальное лицо, глаза покраснели, помада размазалась на губах. Хотя она слегка похудела, тем не менее узнал я ее сразу.
– Уиппи! – произнес я не подумав и тут же почувствовал себя круглым дураком. Она сильно удивилась и уставилась на меня с явным неодобрением.
– Я вас не знаю. И не помню, чтобы где-либо с вами встречалась. Теперь меня зовут Мартой. Пат не позволяла никому называть меня прежним именем. – Это прозвучало значительно, но как-то по-детски, подчеркивая ее ранимость и беззащитность.
– Извините. Я буду звать вас Мартой.
– А вас как зовут?
– Тревис Макги.
– Никогда не слышала, чтобы Пат упоминала ваше имя.
– Я не был так уж хорошо с ней знаком, Марта. Но знаю кое-каких людей, возможно, известных и вам. Их имена: Вэнс, Кэсс, Карл, Нэнси Эббот, Харви, Ричи, Сонни.
Она отпила из своего стакана, хмуро глядя на меня поверх него.
– Сонни мертв. Я слышала об этом. Слышала, что он сгорел, и меня это ничуть не тронуло.
– Нэнси видела, как он сгорел.
Она недоверчиво спросила:
– Как это?
– Она тогда с ним путешествовала.
Слегка удивившись, Марта покачала головой:
– Чтоб она с ним моталась? Ну и ну! Кто бы мог подумать? Если в я – тогда конечно. Но она? Ги, послушайте, это просто невозможно, вы уж мне поверьте.
– Марта, я хочу поговорить с вами наедине.
– Ясно, что хотите, – подала голос великанша, стоявшая позади меня.
– Мистер Макги, это моя подруга Бобби Блессинг. Бобби, выйди на минутку, а?
Бобби изучающе меня осмотрела. Традиционный взгляд, который они приберегают для натурального представителя мужского пола, – смесь вызова, презрения и соперничества. Пожали, в наше время гомиков стало больше. Или же они просто стали вести себя более нагло? Не имея ни пениса, ни бороды, они из кожи вон лезут, чтоб заиметь все остальное. И к числу вторичных половых признаков, которыми им удалось обзавестись, относятся агрессивные манеры, развязная походка и эдакое задиристое, петушиное отношение ко всем и вся. А в последнее время они завели моду шляться группками, что небезопасно для окружающих. И если какой-нибудь неосторожный парнишка попытается увести их девушку, то он может схлопотать себе удар, силе которого позавидовал бы и портовый грузчик. Это некая субкультура, давно существующая, но лишь в последнее время вылезшая из подполья. И теперь, совершенно обнаглев, они занимаются вербовкой новобранцев в свои ряды, что не может не пугать. Успешнее всего у них это получается с беззащитными, кроткими девушками, которые, как, например, Марта Уипплер, натерпелись от мужиков вроде Кэттона. Обиженные и чувствующие к мужчинам отвращение, эти напуганные девушки в конечном счете оказываются в стане лесбиянок.
– Далеко я не уйду, позовешь – услышу, – процедила Бобби, не сводя холодного взгляда с моего лица. И вышла вразвалку, передернув плечами.
Я подошел к Марте поближе и уселся в скелетообразный пластиковый стул вполоборота к ней. Она глянула в свой недопитый стакан и сказала:
– Вы назвали имена людей, которые в тот раз были там.
– Кроме одного...
– Да, кроме той кинозвезды, – прошептала она.
– Вы кому-нибудь рассказывали, что она была там?
– Да ведь мне никто бы не поверил! Я просто не могла никому об этом рассказать. Ну, с Пат мы могли иногда об этом поговорить, вы ж понимаете. Ночью мне, бывало, снились кошмары. Она увезла меня оттуда к себе домой. Я знала... я всегда знала – она предпочла бы, чтобы на моем месте была Нэнси.
Во взгляде Уиппи сквозила тоска. У нее была простенькая, пустая, смазливенькая мордашка с выщипанными бровями и увеличенным с помощью помады ртом.
– Вам доводилось видеть те снимки? – неожиданно спросил я.
Даже у самых недалеких и апатичных натур срабатывает порой подсознательная осторожность, и они вдруг замыкаются в себе.
– Какие еще снимки?
– Те, что были сделаны по заказу Вэнса.
– Сегодня целый день меня без конца расспрашивали. Откуда я знаю, что вы не очередной нахал?
– Не могу доказать, что я таковым не являюсь. – Я колебался. Нужно было найти к ней правильный подход и не суетиться. Она явно легко поддавалась внушению, а горе сделало ее еще более уязвимой. Пожалуй, лучше всего разыграть из себя доброго дядюшку Макги. Я печально покачал головой.
– Я всего лишь человек, который считает, что Вэнс Макгрудер плохо, очень плохо обошелся с Патрицией.
Слезы брызнули у нее из глаз, заструились по щекам. Она вытерла нос кулаком.
– О Боже! Да! Этот ублюдок! Мерзкий ублюдок!
– Я так и не понял, почему Пат не стала бороться за свои права.
– Ги, вы ж не знаете, как тщательно все продумал этот поганый Вэнс! Он раздобыл на нее какое-то досье лондонской полиции нравов, собранное еще задолго до их женитьбы, – дескать, она и права-то не имела вступать в брак. И еще у него были магнитофонные пленки с записями ее развлечений с Нэнси у них дома, ну, и снимки – он специально нанял человека, чтобы тот за ними следил. Должно быть, это стоило ему кучу денег, но, как сказала Пат, это было в сотни раз дешевле, чем заплатить за развод в Калифорнии. Она не смогла найти адвоката, который взялся бы ее защищать.
– Так вы видели те снимки, Марта?
– Ну конечно. Представляете, они так все обставили, что и подозрений не возникало, что кто-то там поблизости крутится. Не знаю, как этот тип умудрился снять так близко. Пат со мной, с Нэнси и с Лайзой Дин. С Лайзой Дин только один снимок, да там и не различишь, что это Лайза Дин, если не знаешь.
– Значит, к тому времени, когда вам попались эти снимки, вы с Пат были уже вместе?
– Да. И он вот еще какую гнусность проделал. Мы поехали в город – повидаться с какими-то ее друзьями, а когда вернулись в Кармел – Вэнса дома не было, замки он сменил, а все наши пожитки были свалены под навесом для автомобиля. И еще там был какой-то тип, который охранял дом, чтоб мы не вломились и не скандалили. А Пат... По-моему, она все время пыталась освободиться от любви к Нэнси и, видно, так и не смогла. Но я шла на все, чтобы сделать ее счастливой, я так старалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29