Он летал на истребителях. Мог управлять «МИГ-25» или «МИГ-29», но он даже запустить двигатели «Медведя» без помощи не мог, не говоря уж о полете на этом звере.
Пассажирский самолет с большой дальностью полета, вот то, что мне нужно.
Образ бело-голубого красавца «Гольфстрима-IV», который он испытывал месяц назад промелькнул в его мыслях, и на лице заиграла улыбка.
Разумеется!
Как здорово летать на таком самолете! Два мощных турбовинтовых двигателя, великолепно отделанный деревом салон, современная кабина пилота с жидко-кристальными многофункциональными индикаторами, спутниковая связь и маяк, спутниковое телевидение и радиосвязь, плюс система защиты.
В этом заключалось его задание – проверить скрытые системы зашиты. Саудовский принц, владелец самолета, превратился в параноика, боящегося нападения иракских или даже израильских истребителей. Он отказался быть подсадной уткой. Ему ну на была защита, и единственная защита, которую он мог придумать, это эскорт истребителей, но король Халид отказал ему в этом.
– Почему бы не вооружить твой «Гольфстрим»? – посоветовал ему знакомый. – На Украине есть место, где можно достать ракеты класса «воздух-воздух» и приспособить твой самолет для их внутренней подвески на выдвижных пилонах.
Так как с деньгами проблем не возникало, принц именно это и сделал, заплатив три миллиона наличными в твердой валюте за дополнительную радиолокационную станцию (РЛС) управления оружием и за все необходимые модернизации. Домой он полетит уже с четырьмя ракетами класса «воздух-воздух», электронной системой радиоэлектронной борьбы (РЭБ) и с прибором, сообщающим об облучении «Гольфстрима» РЛС истребителя.
«Все сверхсекретно», – сказали Юрию. Принца очень волновало, что кто-нибудь в Иране или Ираке узнает о его вооружении.
О Господи! А на какое число назначена поставка?
Юрий осознал, что стоит с гулко бьющимся сердцем. Где сейчас этот самолет?
Посмотрим, его должны были доставить... 26 декабря. Он склонился над календарем на соседнем столе, прежде чем понял, что уже знает сегодняшнее число.
Суббота. 23 декабря.
«Гольфстрим-IV» все еще стоит на поле в Харькове, за несколько сотен миль к востоку. Самолет с дальностью полета четыре тысячи миль. Трудно определимый самолет бизнес-класса, способный выпустить четыре ракеты класса «воздух-воздух» и с системой связи, позволяющей связаться с любым другим самолетом и даже воспользоваться спутниковой связью.
И на этом самолете он умеет летать и знает, как его украсть.
Юрий покачал головой.
В этом чересчур много иронии. «Акбах» похищает любимый самолет у того, кого Тегеран считает врагом ислама, ненавистного мусульманина-суннита и члена королевской семьи Саудовской Аравии, и использует его, чтобы нанести удар Западу.
Стеблинко сел на заваленный бумагами стол и посмотрел на телефон.
Пока это еще план, но как только он начнет звонить, чтобы обманом заставить служащих вооружить и заправить самолет, он войдет в дело и станет исполнять задание, от которого его выворачивало.
Юрий вспомнил, как проверял звено истребителей с Сахалина, сбивших в 1985 году «Боинг-747», принадлежавший южно-корейской авиакомпании. Тогда он был майором, выполнявшим специальные задания в качестве следователя по несчастным случаям в ВВС СССР. При его участии КГБ пыталось помочь Генеральному секретарю решить, кто из командиров ВВС должен слететь с должности за всемирный скандал, в который они втянули СССР.
И Стеблинко не забыл того обезумевшего пилота, нажавшего кнопку «пуск».
Его захлестнула легкая волна стыда, точно так же, как при встрече с Александром. Платой за пропуск для них с Аней в новую жизнь станет убийство двухсот пятидесяти семи американцев и разрушение в воздухе прекрасного «Боинга-747-400».
Но они все равно все умрут ужасной смертью – медленно, болезненно. Помнишь? Это акт милосердия. Ты должен помнить об этом! Ты должен думать только об этом!
Он видел последствия действия бактериологического оружия после позорных испытаний в 1972 году, проводимых Советской Армией. Политзаключенные выступали в роли подопытных кроликов, и их мучения еще до сих пор являлись ему в ночных кошмарах.
Мужчина, назвавшийся Александром, сказал, что болезнь на борту лайнера, который станет его мишенью, пришла из русской лаборатории. Если это нечто подобное тому, что он видел на испытаниях, то его миссия и в самом деле станет актом милосердия.
Юрий выбросил эти мысли из головы, поднес трубку к уху и начал набирать нужный номер.
Глава шестнадцатая
Борт рейса 66 – Кеблавик, Исландия –
суббота, 23 декабря – 04.30 (05.30 Z)
Расстрел Лизы Эриксон мгновенно изменил настроение пассажиров. Вместо первоначального раздражения и умеренной тревоги воцарился глубокий, всепроникающий страх.
– Господи, если они настолько нас боятся... – шептались повсюду в самолете, и многие погрузились в напряженное молчание.
Печальное сообщение Джеймса Холлэнда по трансляции об убийстве было искренним и волнующим. Все могли слышать страдание в голосе капитана, когда он объяснял, что произошло у задней двери, говорил о лишенных разума методах службы безопасности и о том, почему неожиданный прорыв Лизы к красной линии безопасности вызвал немедленный и смертоносный ответ.
* * *
– Этим молодым сотрудникам службы безопасности их командир сказал, что все мы являемся разносчиками смертельного вируса. Прошло достаточно времени, но никто из нас не заболел. Я горячо верил, что все это окажется ложной тревогой, хотя отношение к нам окружающих меняться не собирается. Я знаю, что вы волнуетесь. Но прошу вас, давайте оставаться спокойными и готовыми к сотрудничеству. И пожалуйста, поймите, что нас контролирует намного больше служб, чем те, что стоят в оцеплении, чтобы не допустить наших контактов с остальным человечеством. – Холлэнд старался, чтобы его слова звучали уверенно и оптимистично. Он пытался убедить самого себя, что этот оптимизм оправдан. «Мы выберемся из этой передряги. Это всего лишь ложная тревога».
Но фронт всемирного отторжения превращал подобную уверенность в глупость. Кто он такой, чтобы не соглашаться с остальным человечеством?
В три двадцать утра Дик Робб предложил, чтобы экипаж разделился на смену «А» и смену «Б» для работы по четыре часа, пока они не смогут вылететь из Кеблавика. Вымотанный Джеймс Холлэнд согласился.
После обсуждения плана действий в салоне выключили свет, щитки на иллюминаторах опустили, занавески между классами задернули. Салон наверху остался освещенным. Холлэнд приказал смене «Б» найти себе места и немного поспать и пообещал поступить так же, приписав себя тоже к смене «Б».
Лежа на одной из пилотских коек в маленькой комнатке прямо за кабиной пилотов, Джеймс Холлэнд прикрыл ноги одеялом и закрыл глаза, чувствуя себя эмоционально опустошенным. Он вымотался, но сон не шел. Вместо этого в памяти всплывали беспокойные видения того, что произошло на летном поле, и ощущение собственного бессилия, которое он испытал, когда его пассажирка бежала навстречу смерти.
«Я должен был попытаться догнать ее! – сказал он самому себе. – Они бы не стали в меня за это стрелять».
Но мозг подсказывал совсем другое. Если бы Холлэнд попытался настичь Лизу в эти последние несколько секунд, когда она рванулась к канату, его тело бы тоже осталось лежать там.
И все-таки ему надо было сделать еще одну попытку.
После того как они привели Кейта Эриксона обратно в самолет, его осторожно отвели к пустому ряду кресел наверху, и стюардессы по очереди сидели рядом с обезумевшим вдовцом. Холлэнд тоже немного побыл с ним, прежде чем вернуться к себе в кабину. И теперь он не мог думать ни о чем другом, кроме оставшегося в темноте Эриксона, погруженного в зияющую пустоту ужаса и печали.
Капитан знал, что значит потерять жену и любимую, не из-за смерти, а из-за развода. Он невероятно отчетливо помнил, как пусто стало без Сандры, когда та не смогла больше терпеть его натуру отшельника. Не очень подходящее сравнение, одернул себя Джеймс. Сандра ведь жива.
Он вспомнил ее в первые дни их брака, когда они так отчаянно любили друг друга. Каково бы ему тогда было видеть прекрасное тело Сандры, растерзанное градом пуль, как это случилось с Лизой Эриксон.
Холлэнда передернуло при этой мысли. То, что должен испытывать Эриксон, непостижимо!
Капитану не спалось, и не было смысла оставаться в темноте. Он спокойно поднялся и открыл дверь. Постоял у шторки, отделяющей кабину пилотов и их комнату отдыха от салона на верхней палубе, потом отдернул ее. В глубине салона небольшая группа собралась возле Кейта Эриксона. Темноту нарушал только лучик света от лампочки для чтения над головой. Капитан почувствовал, что просто обязан пойти и поговорить с ним, но в то же самое время ему было страшно приблизиться к глубокой печали Эриксона. Подобно черной дыре, этого человека теперь окружала аура трагедии.
В роли капитана Холлэнд мог справиться с потерей Лизы Эриксон, но по-человечески это было слишком тяжело, слишком реально. Он провел целую жизнь, пытаясь защититься от боли и тоски и какой-то пустоты, которые так часто ощущал.
Джеймс Холлэнд вцепился в перегородку и отвернулся к иллюминаторам на правой стороне салона. Как бы ему хотелось, чтобы там было помещение, убежище, где бы он мог остаться один.
В полном и абсолютном одиночестве!
Ему необходимо закрыть глаза и почувствовать себя напуганным, несчастным и виноватым, и испытать еще тысячу чувств, которые он не мог показать. Вероятно, ему надо даже поплакать.
Но только не в роли капитана.
Холлэнд глубоко вздохнул, выпрямился во весь свой немалый рост, повернулся и направился к креслу Кейта Эриксона.
* * *
Они разместили его на двести пятьдесят футов дальше, в хвосте, в комнате отдыха экипажа самолета. Двадцатилетний Гэри Штраус пытался сохранить улыбку на лице. Его и так достаточно возбуждало присутствие в том же самом «боинге» Стефани Штайгель, красавицы-немки, с которой он познакомился в Швейцарии, но то, что место девушки оказалось через проход от его собственного, было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. А теперь она стояла на верхней ступеньке лестницы, ведущей в комнату отдыха, потому что пришла навестить его. Ее растрепанные белокурые волосы каскадом падали на плечи и великолепно обрамляли грудь. Это почти свело его с ума от желания, когда они познакомились неделей раньше, катаясь с гор на лыжах.
– Привет, герр Штраус, – произнесла Стефани с улыбкой, и явный немецкий акцент прозвучал в ее мелодичном, с небольшим придыханием голосе.
– Vie geht es ihnen?
Юноша склонил голову набок в притворном изумлении.
– Гм?
– Я спросила, как ты себя чувствуешь.
– Я так и думал! Намного лучше теперь, когда ты здесь, – ответил Гэри, сияя улыбкой.
Стефани подошла к нему и встала на колени, отлично зная, куда устремлен его взгляд. Девушка потянулась и рукой приподняла подбородок юноши так, чтобы их взгляды встретились.
– Ты прекратишь меня разглядывать и так смотреть на мою грудь, а?
Парень улыбнулся немного застенчиво.
– Я восхищаюсь ею.
Стефани пропустила замечание мимо ушей.
– Правда, Гэри, как ты себя чувствуешь? Тебе здесь лучше лежать?
Он кивнул.
– Мне кажется, намного лучше. Доктор Турнхайр считает, что ему, может быть, придется все-таки снять этот гипс. Его беспокоит кровообращение. Моя нога так распухла, что ей тесно в гипсе.
– Мне так жаль. Я могу тебе что-нибудь принести?
– Просто оставайся в пределах видимости, и со мной все будет в порядке.
– Ты ужасен! Думай о серьезных вещах.
– Слушаюсь, мадам.
Стефани оглянулась на лестницу и вздохнула, ее лицо стало серьезным.
– Гэри, что ты думаешь обо всем этом?
Он обдумывал вопрос, глядя на девушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63