Что хоть идет? Оказалось, французский фильм, экранизация какого-то детектива с парадоксальным названием «Без мотива». Могу ли я верить Бонди? Может, нужно было позвонить капитану Грешному и все ему рассказать? Не лгал ли мне Бонди, был ли он действительно откровенен?
Без двадцати шесть я докурил сигарету. Ждать дольше явно не имело смысла. Все билеты проданы, около касс толпилось еще немало желающих. Может, Яна пошутила. Может, вчера у нее никаких билетов еще не было и она сказала мне о кино просто так. Только потому, что я собирался сбежать из кондитерской.
– Какой ты милый!
Я обернулся. Она вовсе не выглядела запыхавшейся. На ней была короткая белая шубка.
– Ты не слишком рано? – раздраженно спросил я и показал ей на часы. Она вытащила из сумки билеты. Мы молча прошли через вестибюль. Места наши были на балконе, да еще и в Последнем ряду. Двое влюбленных, усмехнулся я. Навязанные этой веснушчатой девушкой правила игры просто приводили меня в отчаяние.
Когда мы проходили мимо буфета, я не удержался:
– Тебе мороженого или леденцов?
Она молча взглянула на меня, и я осекся: у нее в глазах стояли слезы.
– Извини, – пробормотал я.
Наши места были в середине, и нам пришлось ждать конца документального фильма. Журнал уже показали, а этот фильм рассказывал о каком-то затерявшемся возле Австралии островном рае.
Я попытался успокаивающе положить Яне руку на плечо, но она вывернулась и стала искать что-то в сумочке.
Наконец зажегся свет, и я заметил, что Яна уже успела надеть очки. Мы уселись.
– В очках ты выглядишь совершенно по-другому, – примирительно заметил я.
– Еще противнее, да?
Руки она сложила на коленях, села неестественно прямо и стала мять в пальцах платочек. Она и раньше тайком утирала им слезинки, но все было бесполезно. Глаза у нее опять повлажнели.
– Я думал, – тихо сказал я, – что это детектив. Но, наверное, нам покажут мелодраму… Раз ты заранее плачешь… Ты это уже видела, да?
Свет снова погас. Пока шли титры, я украдкой попытался взять девушку за руку. Она не сопротивлялась. Но ее рука лежала в моей холодная и мертвая. Я быстро отпустил ее.
– И вовсе ты не стала противнее в этих очках, – прошептал я, – они тебе, кстати, идут.
Она ничего не ответила. И мы, невзирая на места в последнем ряду балкона и на поведение некоторых парочек, сидевших рядом с нами, стали смотреть фильм. Что касается меня, то мне он понравился. Когда фильм кончился, то нам – благодаря удобным местам в середине – пришлось выстоять длинную очередь в гардеробе.
– Ты сердишься? – спросил я.
Яна покачала головой.
– Мне только неприятно, что…
Она не договорила и передернула плечами.
Мы с ней составляли исключение, потому что в очереди стояли в основном мужчины, а женщины ждали в сторонке у зеркал, где прихорашивались или с вызовом зевали. Семейные и влюбленные пары. Она стояла рядом со мной.
– Что тебе неприятно?
– Ты вчера тоже опоздал. И больше, чем я… – сказала она с упреком.
– Ладно, – примирительно ответил я. Но прикоснуться к ней уже не решился.
Я помог Яне одеться, и мы вышли на улицу. Я закурил. Курю я вообще-то не много, но после кино меня всегда тянет к сигарете. Прохожие торопились на трамваи и на ужин. Было около восьми.
– Что дальше? – спросил я.
Она так и сжалась в своей шубке.
– Что же еще… Мне очень жаль, что я опоздала… Ну, пока.
Быстро сунув мне руку, она пошла на остановку.
– Подожди!
Она даже не оглянулась и продолжала идти. Мне пришлось догнать ее.
– Я так обидел тебя?
– Я не сержусь, – сказала Яна, – и оставь меня. Я еду домой, я…
– Ты торопишься? – спросил я. – Но ведь еще не очень поздно… Восемь. Ты что, к восьми должна быть дома?
– Это зависит от того, – строго сказала Яна, – с кем я и где, понимаешь?
С меня было достаточно. Не хотелось больше играть роль жестокого обидчика.
– Ах, вот как? – сказал я. – Родители, значит, отпускают тебя гулять хоть на всю ночь, но с условием, что кто-нибудь надает тебе в «Ротонде» пощечин, так ведь получается?
Она рванулась к подъезжающему трамваю, но я схватил ее за руку.
– Пусти. Больно!
Как только трамвай отъехал, я ее отпустил.
– Уй, – сказала она с досадой, растирая запястье. – Ты что, псих?
– Не знаю, – сказал я, – мне еще этого никто не говорил. Но если хочешь, могу на эту тему подумать. – Я усмехнулся.
– Вчера было холодно тебе, а сегодня мне. Пойдем со мной, может, я и расскажу кое-что об этом. Но не здесь, здесь дует.
– А где? – спросила она осторожно.
– Есть масса возможностей, – я огляделся по сторонам. – Только не говори, что ты ужинала.
– Нет, – улыбнулась Яна, – но сбитых сливок мне не хочется.
– Как это? – подозрительно взглянул я на нее.
– Я просто болтаю, – она снова улыбнулась, – да и вообще все кондитерские уже закрыты.
До меня наконец дошло.
31
Мы поужинали в «Ядране», недалеко от Карловой площади, и выпили две бутылки розового югославского вина.
– У тебя была девушка, а у меня парень, – простодушно сказала Яна. – Или ты думал, что я девственница?
– Постой! – торопливо перебил ее я. – Мы же не о том говорили…
– Я думала, что тебе это важно.
– Теленок ты, – резюмировал я, – сущий теленок.
– Мне уже…
– Знаю, – не дал я ей договорить, – тебе девятнадцать, и никакой ты не теленок… Я говорил о том, что название было неподходящим.
– Они же и впрямь никак не могли докопаться до мотива, – сказала Яна, – значит, все правильно.
– Но докопались, – не сдавался я, – и, по-моему, все было ясно почти с самого начала.
– А по мне, конец был неожиданный, – сообщила Яна.
– Надуманный, – сказал я, – абсолютно надуманный.
– Так всегда бывает в детективах, – возразила Яна, – настоящие убийства обычно примитивные.
– Ты думаешь? – Я был ироничен.
Она кивнула.
– Парень убил свою подружку… Другой разрешил все проблемы топором… Еще одна отравила его и себя… А у кого-то увели девчонку, и он пустил в ход нож… – Яна усмехнулась. – Ты что, не читаешь «Черную хронику»?
– Читаю, – сказал я, – но я не говорю сейчас о всяких элементарных убийствах… А в детективах всегда есть своя логика: там, например, преступник должен пару раз появиться и в середине, а не только в самом конце, правильно?
– Конечно, – сказала Яна и посмотрела на часы.
– Тебе пора? – спросил я.
Она завертела головой:
– Нет, но, может, я тебя задерживаю?
Я улыбнулся.
В глубине зала мелькнула фигура старушки, продающей гвоздики.
– Хочешь?
– Не-е, – сморщила Яна нос.
Я купил ей букетик из трех гвоздик.
– Спасибо, – улыбнулась она мне.
Я поднял свою рюмку.
– За что? – спросила она.
– За… – я помедлил, – да нет, фильм вообще-то был хороший, но вот…
– Это такой тост? – Она с упреком наморщила лоб. – Я знаю, ты думаешь о настоящем убийстве…
– О каком убийстве? – удивленно перебил я Яну.
– Об убийстве Зузанки Черной, – спокойно сказала она, – а что, разве не так?
– Ты-то что об этом знаешь? – спросил я.
– Как ни странно, немало.
– Да уж, странно. Яна улыбнулась:
– Но ты же этого не делал… Правда, Честмир, ты ведь не имеешь к этому никакого отношения?
Я покачал головой.
– Но откуда ты знаешь?… Тебе рассказал об этом в понедельник Пилат?
Она пожала плечами.
– Я много чего знаю. – Яна сказала это очень многозначительно и, подняв рюмку, чокнулась со мной: – Все будет хорошо.
Эта девушка очень быстро вторглась, вернее, втерлась в мою жизнь. И не то чтобы меня это раздражало. Скорее забавляло.
– А что же ты еще обо мне знаешь?
– Мы больше не будем говорить о детективах? – спросила она с усмешкой.
– Я тебе задал вопрос.
– Ну а я, может быть, не желаю на него отвечать, – сказала она. – Ты что-нибудь имеешь против?
– Почему же?
– Вот видишь, – сказала Яна, – так что давай сменим тему.
– Да нет, – сказал я, – «почему» не в том смысле, что я не против, если ты не ответишь… Наоборот… Я имел в виду, что не понимаю, почему ты не можешь мне ответить.
Я пригубил вино, в ресторанчике тихо играла музыка, и Яна спросила:
– Это ты с Зузанкой Черной ходил в ту кондитерскую?
– Нет, – покачал я головой, – не с ней.
– Много же у тебя было женщин.
Я снова покачал головой:
– Ошибаешься, теленок.
– Будь любезен, не называй меня так, – помрачнела она.
– Хорошо, – поправился я, – не теленок.
– Ас кем же ты туда ходил?
– Со своей бывшей женой, но это было давно.
– Все равно, у тебя были женщины, так что ты не можешь меня упрекать.
– А я тебя разве кем-то попрекал?
– Тем парнем в «Букашке».
– Я вовсе не попрекал, – вежливо объяснил я, – я просто спросил.
– Да, – настаивала Яна, – у каждого из нас свое прошлое, ведь так?… У каждого человека есть какое-то прошлое, и, по-моему, надо его уважать.
– Это зависит еще и от того, – усмехнулся я, – в каком возрасте человек начинает приобретать себе прошлое.
– Ты это о чем? – с беспокойством спросила Яна. – О том, сколько лет тебе, а сколько мне?
– Да хотя бы и об этом.
– Глупости, – сказала она неуверенно, – мы же взрослые люди, правда?
– Тебе виднее, насколько ты взрослая, – улыбнулся я.
– Значит, я не ошиблась, когда записала тебя в итальянцы, – Яна горестно покачала головой, – еще тогда, в понедельник, в «Ротонде».
– Да что же, черт возьми, во мне итальянского?
– Ты никогда не смотрел итальянских фильмов?
– Конечно, смотрел, ну и что?…
– Итальянцы тоже ужасно ревнивы, – объяснила мне Яна. – Сами вытворяют что хотят, но если девчонка потеряет невинность, так…
Я рассмеялся, и Яна обиделась.
– Ты! – блеснула она гневно глазами. – С этим не цепляйся ко мне больше, ладно?
– Хорошо, – согласился я, – не буду к тебе цепляться. Но мне все еще непонятно, откуда ты обо мне столько всего знаешь.
– И с этим тоже ко мне не цепляйся, – отрезала Яна. – Если не хочешь, чтобы я сию же минуту ушла, давай говорить о чем-нибудь другом.
– А ты думаешь, – усмехнулся я, – мне не стоит хотеть, чтобы ты ушла?
Она покраснела, но набралась-таки смелости:
– Да, думаю, что не стоит.
– Звучит многообещающе, – сказал я раздумчиво, – и даже обязывающе.
Ее лицо окончательно залил пурпур.
– Перестань, Честмир, а то я и правда уйду.
– Моя жена, – сказал я, – всегда называла меня Честмиром, когда особенно любила.
– Зузанка Черная?
– Нет, Геда, та, с которой я развелся. Зузанка, наоборот, звала меня Честмиром, когда злилась.
– Интересно, – саркастически сказала Яна. – А как звучит имя Честмир у меня?
Я пожал плечами.
– Откуда я знаю? Время покажет.
– Ты что-то слишком самоуверен.
– Да нет, – сказал я, – ничего подобного. Но ведь всем известно, что рано или поздно тайное становится явным.
– Как же, как же, – сказала студентка первого курса философского факультета, – даже кантовская «вещь в себе» познаваема в тех отношениях, в каких она является нам.
– Очень может быть, – сказал я, пожав плечами. – Я-то учился на юридическом…
– И окончил?
– Нет.
– Почему?
– Потому что мне было неинтересно.
– А то, чем ты занимаешься, тебе интересно?
– А чем таким я занимаюсь? – спросил я осторожно.
– Ты играешь и пишешь тексты, – сказала Яна, – насколько мне известно. И это, значит, тебе интересно.
– Этого я не говорил. Но ты, кажется, знаешь обо мне все.
– Не все, – сказала Яна, – но кое-что. Совсем немного. Не знаю, например, сколько девушек было у тебя до меня.
– А ты моя девушка?
– Не знаю, – рассудительно сказала Яна, – не знаю, стану ли ею.
– Уф, – выдохнул я, – для меня это слишком. – Я посмотрел на свою пустую рюмку. – Закажем еще?
– А что, – Яна осторожно отодвинула обе наши рюмки, – у тебя дома разве нечего выпить?
32
– Да у тебя целая куча клевых записей! – радовалась Яна, стоя на коленях и роясь в ящике, который обычно был засунут под тахту.
– Хочешь потанцевать?
После того провокационного вопроса, который она задала мне в «Ядране», мы практически больше не сказали друг другу ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Без двадцати шесть я докурил сигарету. Ждать дольше явно не имело смысла. Все билеты проданы, около касс толпилось еще немало желающих. Может, Яна пошутила. Может, вчера у нее никаких билетов еще не было и она сказала мне о кино просто так. Только потому, что я собирался сбежать из кондитерской.
– Какой ты милый!
Я обернулся. Она вовсе не выглядела запыхавшейся. На ней была короткая белая шубка.
– Ты не слишком рано? – раздраженно спросил я и показал ей на часы. Она вытащила из сумки билеты. Мы молча прошли через вестибюль. Места наши были на балконе, да еще и в Последнем ряду. Двое влюбленных, усмехнулся я. Навязанные этой веснушчатой девушкой правила игры просто приводили меня в отчаяние.
Когда мы проходили мимо буфета, я не удержался:
– Тебе мороженого или леденцов?
Она молча взглянула на меня, и я осекся: у нее в глазах стояли слезы.
– Извини, – пробормотал я.
Наши места были в середине, и нам пришлось ждать конца документального фильма. Журнал уже показали, а этот фильм рассказывал о каком-то затерявшемся возле Австралии островном рае.
Я попытался успокаивающе положить Яне руку на плечо, но она вывернулась и стала искать что-то в сумочке.
Наконец зажегся свет, и я заметил, что Яна уже успела надеть очки. Мы уселись.
– В очках ты выглядишь совершенно по-другому, – примирительно заметил я.
– Еще противнее, да?
Руки она сложила на коленях, села неестественно прямо и стала мять в пальцах платочек. Она и раньше тайком утирала им слезинки, но все было бесполезно. Глаза у нее опять повлажнели.
– Я думал, – тихо сказал я, – что это детектив. Но, наверное, нам покажут мелодраму… Раз ты заранее плачешь… Ты это уже видела, да?
Свет снова погас. Пока шли титры, я украдкой попытался взять девушку за руку. Она не сопротивлялась. Но ее рука лежала в моей холодная и мертвая. Я быстро отпустил ее.
– И вовсе ты не стала противнее в этих очках, – прошептал я, – они тебе, кстати, идут.
Она ничего не ответила. И мы, невзирая на места в последнем ряду балкона и на поведение некоторых парочек, сидевших рядом с нами, стали смотреть фильм. Что касается меня, то мне он понравился. Когда фильм кончился, то нам – благодаря удобным местам в середине – пришлось выстоять длинную очередь в гардеробе.
– Ты сердишься? – спросил я.
Яна покачала головой.
– Мне только неприятно, что…
Она не договорила и передернула плечами.
Мы с ней составляли исключение, потому что в очереди стояли в основном мужчины, а женщины ждали в сторонке у зеркал, где прихорашивались или с вызовом зевали. Семейные и влюбленные пары. Она стояла рядом со мной.
– Что тебе неприятно?
– Ты вчера тоже опоздал. И больше, чем я… – сказала она с упреком.
– Ладно, – примирительно ответил я. Но прикоснуться к ней уже не решился.
Я помог Яне одеться, и мы вышли на улицу. Я закурил. Курю я вообще-то не много, но после кино меня всегда тянет к сигарете. Прохожие торопились на трамваи и на ужин. Было около восьми.
– Что дальше? – спросил я.
Она так и сжалась в своей шубке.
– Что же еще… Мне очень жаль, что я опоздала… Ну, пока.
Быстро сунув мне руку, она пошла на остановку.
– Подожди!
Она даже не оглянулась и продолжала идти. Мне пришлось догнать ее.
– Я так обидел тебя?
– Я не сержусь, – сказала Яна, – и оставь меня. Я еду домой, я…
– Ты торопишься? – спросил я. – Но ведь еще не очень поздно… Восемь. Ты что, к восьми должна быть дома?
– Это зависит от того, – строго сказала Яна, – с кем я и где, понимаешь?
С меня было достаточно. Не хотелось больше играть роль жестокого обидчика.
– Ах, вот как? – сказал я. – Родители, значит, отпускают тебя гулять хоть на всю ночь, но с условием, что кто-нибудь надает тебе в «Ротонде» пощечин, так ведь получается?
Она рванулась к подъезжающему трамваю, но я схватил ее за руку.
– Пусти. Больно!
Как только трамвай отъехал, я ее отпустил.
– Уй, – сказала она с досадой, растирая запястье. – Ты что, псих?
– Не знаю, – сказал я, – мне еще этого никто не говорил. Но если хочешь, могу на эту тему подумать. – Я усмехнулся.
– Вчера было холодно тебе, а сегодня мне. Пойдем со мной, может, я и расскажу кое-что об этом. Но не здесь, здесь дует.
– А где? – спросила она осторожно.
– Есть масса возможностей, – я огляделся по сторонам. – Только не говори, что ты ужинала.
– Нет, – улыбнулась Яна, – но сбитых сливок мне не хочется.
– Как это? – подозрительно взглянул я на нее.
– Я просто болтаю, – она снова улыбнулась, – да и вообще все кондитерские уже закрыты.
До меня наконец дошло.
31
Мы поужинали в «Ядране», недалеко от Карловой площади, и выпили две бутылки розового югославского вина.
– У тебя была девушка, а у меня парень, – простодушно сказала Яна. – Или ты думал, что я девственница?
– Постой! – торопливо перебил ее я. – Мы же не о том говорили…
– Я думала, что тебе это важно.
– Теленок ты, – резюмировал я, – сущий теленок.
– Мне уже…
– Знаю, – не дал я ей договорить, – тебе девятнадцать, и никакой ты не теленок… Я говорил о том, что название было неподходящим.
– Они же и впрямь никак не могли докопаться до мотива, – сказала Яна, – значит, все правильно.
– Но докопались, – не сдавался я, – и, по-моему, все было ясно почти с самого начала.
– А по мне, конец был неожиданный, – сообщила Яна.
– Надуманный, – сказал я, – абсолютно надуманный.
– Так всегда бывает в детективах, – возразила Яна, – настоящие убийства обычно примитивные.
– Ты думаешь? – Я был ироничен.
Она кивнула.
– Парень убил свою подружку… Другой разрешил все проблемы топором… Еще одна отравила его и себя… А у кого-то увели девчонку, и он пустил в ход нож… – Яна усмехнулась. – Ты что, не читаешь «Черную хронику»?
– Читаю, – сказал я, – но я не говорю сейчас о всяких элементарных убийствах… А в детективах всегда есть своя логика: там, например, преступник должен пару раз появиться и в середине, а не только в самом конце, правильно?
– Конечно, – сказала Яна и посмотрела на часы.
– Тебе пора? – спросил я.
Она завертела головой:
– Нет, но, может, я тебя задерживаю?
Я улыбнулся.
В глубине зала мелькнула фигура старушки, продающей гвоздики.
– Хочешь?
– Не-е, – сморщила Яна нос.
Я купил ей букетик из трех гвоздик.
– Спасибо, – улыбнулась она мне.
Я поднял свою рюмку.
– За что? – спросила она.
– За… – я помедлил, – да нет, фильм вообще-то был хороший, но вот…
– Это такой тост? – Она с упреком наморщила лоб. – Я знаю, ты думаешь о настоящем убийстве…
– О каком убийстве? – удивленно перебил я Яну.
– Об убийстве Зузанки Черной, – спокойно сказала она, – а что, разве не так?
– Ты-то что об этом знаешь? – спросил я.
– Как ни странно, немало.
– Да уж, странно. Яна улыбнулась:
– Но ты же этого не делал… Правда, Честмир, ты ведь не имеешь к этому никакого отношения?
Я покачал головой.
– Но откуда ты знаешь?… Тебе рассказал об этом в понедельник Пилат?
Она пожала плечами.
– Я много чего знаю. – Яна сказала это очень многозначительно и, подняв рюмку, чокнулась со мной: – Все будет хорошо.
Эта девушка очень быстро вторглась, вернее, втерлась в мою жизнь. И не то чтобы меня это раздражало. Скорее забавляло.
– А что же ты еще обо мне знаешь?
– Мы больше не будем говорить о детективах? – спросила она с усмешкой.
– Я тебе задал вопрос.
– Ну а я, может быть, не желаю на него отвечать, – сказала она. – Ты что-нибудь имеешь против?
– Почему же?
– Вот видишь, – сказала Яна, – так что давай сменим тему.
– Да нет, – сказал я, – «почему» не в том смысле, что я не против, если ты не ответишь… Наоборот… Я имел в виду, что не понимаю, почему ты не можешь мне ответить.
Я пригубил вино, в ресторанчике тихо играла музыка, и Яна спросила:
– Это ты с Зузанкой Черной ходил в ту кондитерскую?
– Нет, – покачал я головой, – не с ней.
– Много же у тебя было женщин.
Я снова покачал головой:
– Ошибаешься, теленок.
– Будь любезен, не называй меня так, – помрачнела она.
– Хорошо, – поправился я, – не теленок.
– Ас кем же ты туда ходил?
– Со своей бывшей женой, но это было давно.
– Все равно, у тебя были женщины, так что ты не можешь меня упрекать.
– А я тебя разве кем-то попрекал?
– Тем парнем в «Букашке».
– Я вовсе не попрекал, – вежливо объяснил я, – я просто спросил.
– Да, – настаивала Яна, – у каждого из нас свое прошлое, ведь так?… У каждого человека есть какое-то прошлое, и, по-моему, надо его уважать.
– Это зависит еще и от того, – усмехнулся я, – в каком возрасте человек начинает приобретать себе прошлое.
– Ты это о чем? – с беспокойством спросила Яна. – О том, сколько лет тебе, а сколько мне?
– Да хотя бы и об этом.
– Глупости, – сказала она неуверенно, – мы же взрослые люди, правда?
– Тебе виднее, насколько ты взрослая, – улыбнулся я.
– Значит, я не ошиблась, когда записала тебя в итальянцы, – Яна горестно покачала головой, – еще тогда, в понедельник, в «Ротонде».
– Да что же, черт возьми, во мне итальянского?
– Ты никогда не смотрел итальянских фильмов?
– Конечно, смотрел, ну и что?…
– Итальянцы тоже ужасно ревнивы, – объяснила мне Яна. – Сами вытворяют что хотят, но если девчонка потеряет невинность, так…
Я рассмеялся, и Яна обиделась.
– Ты! – блеснула она гневно глазами. – С этим не цепляйся ко мне больше, ладно?
– Хорошо, – согласился я, – не буду к тебе цепляться. Но мне все еще непонятно, откуда ты обо мне столько всего знаешь.
– И с этим тоже ко мне не цепляйся, – отрезала Яна. – Если не хочешь, чтобы я сию же минуту ушла, давай говорить о чем-нибудь другом.
– А ты думаешь, – усмехнулся я, – мне не стоит хотеть, чтобы ты ушла?
Она покраснела, но набралась-таки смелости:
– Да, думаю, что не стоит.
– Звучит многообещающе, – сказал я раздумчиво, – и даже обязывающе.
Ее лицо окончательно залил пурпур.
– Перестань, Честмир, а то я и правда уйду.
– Моя жена, – сказал я, – всегда называла меня Честмиром, когда особенно любила.
– Зузанка Черная?
– Нет, Геда, та, с которой я развелся. Зузанка, наоборот, звала меня Честмиром, когда злилась.
– Интересно, – саркастически сказала Яна. – А как звучит имя Честмир у меня?
Я пожал плечами.
– Откуда я знаю? Время покажет.
– Ты что-то слишком самоуверен.
– Да нет, – сказал я, – ничего подобного. Но ведь всем известно, что рано или поздно тайное становится явным.
– Как же, как же, – сказала студентка первого курса философского факультета, – даже кантовская «вещь в себе» познаваема в тех отношениях, в каких она является нам.
– Очень может быть, – сказал я, пожав плечами. – Я-то учился на юридическом…
– И окончил?
– Нет.
– Почему?
– Потому что мне было неинтересно.
– А то, чем ты занимаешься, тебе интересно?
– А чем таким я занимаюсь? – спросил я осторожно.
– Ты играешь и пишешь тексты, – сказала Яна, – насколько мне известно. И это, значит, тебе интересно.
– Этого я не говорил. Но ты, кажется, знаешь обо мне все.
– Не все, – сказала Яна, – но кое-что. Совсем немного. Не знаю, например, сколько девушек было у тебя до меня.
– А ты моя девушка?
– Не знаю, – рассудительно сказала Яна, – не знаю, стану ли ею.
– Уф, – выдохнул я, – для меня это слишком. – Я посмотрел на свою пустую рюмку. – Закажем еще?
– А что, – Яна осторожно отодвинула обе наши рюмки, – у тебя дома разве нечего выпить?
32
– Да у тебя целая куча клевых записей! – радовалась Яна, стоя на коленях и роясь в ящике, который обычно был засунут под тахту.
– Хочешь потанцевать?
После того провокационного вопроса, который она задала мне в «Ядране», мы практически больше не сказали друг другу ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24