Осматривая стенные панели и заглядывая под картины, я не выпускал из рук хрустальный пузатый бокальчик. Никаких признаков тайников или скрытого сейфа.
Не считая дивана, бара и стола с мраморной столешницей, комната была пустой: никаких шкафчиков, ящиков или полок. Я поставил пустой бокал на середину блестящего стола. Никаких бумаг или писем, даже подставка для карандашей и ручек не портила безупречной поверхности стола. Только на углу возвышалась над собственным четким отражением бронзовая статуэтка Нептуна.
Я заглянул под мраморную крышку. Там оказался незаметный снаружи, искусно скрытый, стальной выдвижной ящик. Он был не заперт. Небольшой рычаг сбоку высвободил защелку, в потайные пружины заставили его мягко скользнуть наружу – наподобие кассового ящичка. Внутри находилось несколько дорогих авторучек, фотография Маргарет Круземарк в овальной серебряной рамке, восьмидюймовый кинжал с позолоченной рукоятью из слоновой кости и беспорядочно разбросанные письма.
Подняв знакомый конверт, я вынул из него карточку. Сверху была отпечатана перевернутая пентаграмма. Латинские слова ухе не представляли проблемы. У Этана Круземарка было собственное приглашение на Черную Мессу.
Глава сорок вторая
Я вернул конторе первоначальный вид и упаковал мою фотокамеру. Перед уходом я сполоснул бокальчик и аккуратно поставил его в ряд с остальными, на стеклянную полочку над баром. Вначале я хотел оставить его на столе Круземарка, чтобы у него было о чем подумать утром в понедельник, но сейчас эта идея уже не казалась столь удачной.
Когда я выкатился на улицу, шел дождь. Температура резко упала. Подняв воротник пиджака, я перебежал через Лексингтон-авеню к вокзалу и позвонил Эпифани из первой свободной будки. Я спросил, сколько времени ей нужно на сборы, и получил в ответ заверение, что она готова давным-давно.
– Это звучит заманчиво, малышка, но я говорю о деле. Возьми такси. Жди меня в моей конторе через полчаса. Мы поужинаем, а потом поедем в одно место на лекцию.
– Какую лекцию?
– Возможно, это будет проповедь.
– Проповедь?
– Захвати мой плащ из шкафа и не опаздывай. Перед тем как спуститься в подземку, я отыскал газетный киоск, где можно было заказать ключ, и подождал, пока мне изготовят копию с «универсала» Нусбаума. Запечатав оригинал в конверт, я бросил его в почтовый ящик у автоматической камеры хранения.
С поезда подземки я сошел на Таймс-сквер. Все еще моросил дождь, и отражения неоновых вывесок и огней машин извивались на панелях огненными змейками. Я двигался перебежками от подворотни до подворотни, чтобы не промокнуть. Мелкие торговцы наркотиками и несовершеннолетние проститутки забились в дешевые бары и торговые галереи, словно бродячие кошки. Купив себе в угловой лавке несколько сигар, я взглянул вверх, на «бегущую строку» на Таймс-Тауэр… ЖИТЕЛИ ТИБЕТА ВОЮЮТ С КИТАЙЦАМИ В ЛХАСЕ…
Я пришел к себе в контору в десять минут седьмого, и Эпифани ожидала меня, сидя в рыжем кожаном кресле. На ней был костюм цвета сливы, и выглядела она фантастично. На ощупь и на вкус она была еще лучше.
– Я скучала по тебе, – шепнула девушка. Ее пальцы скользнули вдоль бинта, покрывающего мое ухо, задержавшись над выбритым на голове местом. – О, Гарри, как ты себя чувствуешь?
– Чудесно. Хотя и не столь красивым, как раньше.
– Эти швы на голове делают тебя похожим на Франкенштейна.
– Я стараюсь не заглядывать в зеркала.
– А твой бедный, бедный рот!
– А как насчет носа?
– Почти такой, как был, но чуть больше.
Мы поужинали в ресторане «Линди». Я сказал ей, что, если кто-то обратит на нас внимание, все остальные сразу решат, что мы чем-то знамениты. Но никто не обратил внимания.
– Тебя навещал тот самый лейтенант? – спросила она, обмакивая креветку в соусник, обложенный измельченным льдом.
– Его присутствие оживило мой завтрак. Ты молодец, что представилась ему «справочной службой».
– Я девушка сообразительная.
– Ты хорошая актриса, – похвалил я. – Ты провела Стерна дважды за день.
– Во мне не одна женщина, а много. В тебе тоже не один мужчина.
– Это что, вуду?
– Это просто здравый смысл.
Около восьми часов мы ехали через парк на окраину города. Когда мы проезжали Меер, я спросил Эпифани, почему в ту ночь их группа совершала жертвоприношение здесь, под звездами, вместо того чтобы сделать это у себя в хумфо. Она что-то пробормотала о древесных лоа.
– Лоа!
– Это духи. Воплощения Бога. Много-много лоа. Рада лоа, Петро лоа: добрые и злые. Дамбалла – тоже лоа. Баде – это лоа ветра; Согбо – лоа молнии; Барон Самди – хранитель Кладбища, повелитель секса и страсти; Папаша Легба присматривает за нашими домами и местами, где мы собираемся, за воротами и изгородями. Мэтр Каррефур стережет все перекрестки дорог.
– Должно быть, он мой патрон, – заметил я.
– Он покровитель колдунов…
Когда– то Новый Храм Надежды на Сто сорок четвертой улице был кинотеатром. Над входом висел старый навес, украшенный футовыми буквами «ЭЛЬ СИФР». Я поставил машину в конце квартала и взял Эпифани за руку, когда мы шли назад, к ярким огням.
– Почему ты интересуешься Сифром? – спросила она.
– Он волшебник из моих снов.
– Сифр?
– Или доктор Сайфер, – как угодно.
– Ты знаешь его?
– Роль «свами» – одна из многих, на которые он способен. Он все равно что хамелеон.
Эпифани крепко ехала мою руку.
– Будь осторожен, Гарри, прошу тебя.
– Постараюсь, – пообещал я.
– Не шути. Если этот человек действительно таков, как ты говоришь, он владеет большой силой. С ним нельзя шутить.
– Войдем внутрь.
У пустой кассовой будки помещался картонный силуэт Луи Сифра, подзывающего верующих рукой. Вестибюль представлял собой алебастровую золоченую пагоду, интерьер бывшего кинотеатра. На месте буфета с воздушной кукурузой и тянучками находилась стойка с полным набором духовной литературы.
Мы нашли себе места у бокового прохода. За плотно задернутым красно-золотым занавесом бормотал орган. Оркестровая яма и балкон были полны зрителей. Казалось, никто, кроме меня, не замечал, что я единственный белый.
– Какую веру здесь исповедают? – шепнул я.
– Баптистскую, в основном, на свой лад, – Эпифани сложила затянутые в перчатки руки на коленях. – Это церковь Любви. Неужели ты никогда о ней не слыхал?
Я признался в собственном невежестве.
– Так вот: у ее Преподобного автомобиль больше твоей конторы раз в пять, – объяснила она.
Освещение в зале пригасло, органная музыка усилилась, и занавес раздвинулся, открывая хор из ста человек, сгруппированный в форме креста. Конгрегация поднялась со своих мест с пением «Был Иисусе рыбаком». Я присоединился к хлопанью в ладоши и одарил улыбкой Эпифани; та наблюдала за происходящим с суровой отстраненностью истинно верующей среди варваров. Музыка достигла крещендо, и на сцене появился маленький смуглый человек в одежде из белого атласа. На обеих его руках блестели алмазы. Хор смешал порядок и, маршируя с четкостью оловянных солдатиков, образовал вокруг него ряды белых мантий, напоминающие лучи света, отбрасываемого полной луной.
Поймав взгляд Эпифани, я прошептал одними губами:
– Это Преподобный? Она кивнула.
– Прошу вас сесть, братья и сестры, – произнес с середины сцены Преподобный отец. Голос у него был до смешного высокий и визгливый, как у распорядителя на детских праздниках.
– Братья и сестры, я с любовью приветствую вас в Новом Храме Надежды. Я радуюсь при виде вашего счастья. Как вы знаете, сегодня не простое собрание. Нам выпала честь принимать в этот вечер очень святого, очень известного человека. Хотя он не исповедует нашей веры, я уважаю этого человека, ибо он кладезь мудрости, из коего многое можно почерпнуть; Вы извлечете большую пользу, внимательно выслушав нашего почтенного гостя по имени Эль Сифр.
Преподобный повернулся и протянул руки к кулисам. Хор запел «Новый день уж рассветает». Конгрегация захлопала в ладоши, и на сцене появился вырядившийся султаном Луи Сифр.
Я пошарил в «дипломате» в поисках десятикратного бинокля. Задрапированный в расшитые халаты и увенчанный тюрбаном, Эль Сифр мог быть и другим человеком, но, настроив бинокль, я безошибочно узнал своего клиента.
– А вот и Мавр, я узнаю его трубу, – шепнул я Эпифани.
– Что?
– Шекспир.
Эль Сифр приветствовал аудиторию причудливым поклоном.
– Да снизойдет на вас благодать, – произнес он, – ибо разве не писано, что Рай открыт всякому, кто лишь осмелится войти?
По конгрегации прошелестело эхом многоголосое «аминь».
– Этот мир принадлежит сильным, а не слабым. Разве не так? Лев поглощает овечек, ястреб упивается кровью воробья. Кто отрицает это, тот отрицает порядок Вселенной.
– Так оно и есть, – страстно выкрикнул голос с балкона.
– Нагорная проповедь навыворот, – краешком рта пробормотала Эпифани.
Эль Сифр разгуливал по сцене. Его ладони были покорно сложены, но глаз горели неприкрытой яростью.
– Рука, владеющая плетью, влечет телегу. Плоть всадника не чувствует уколы шпор. Чтобы стать сильным, требуется лишь усилие воли. Сделайте выбор: будьте волком, а не газелью.
Конгрегация реагировала на каждое слово аплодисментами и одобрительными выкриками. Его слова повторяли хором, будто Священное Писание. «Будь волком… волком…» – твердили они.
– Оглянитесь на тесные от людей улицы. Разве не сильный правит?
– Сильный! Сильный правит!
– А слабый лишь молча страдает!
– Аминь. Еще как страдает!
– Там, на улицах, – джунгли, и выживает лишь сильный.
– Только сильный…
– Уподобьтесь льву и волку, а не ягненку. Пусть режут глотки другим. Не покоряйтесь трусливому стадному инстинкту. Закаляйте сердца смелыми делами. Если остается один победитель – пусть им будет кто-то из вас!
– Один победитель… смелые дела… быть львом… Он превратил их в покорных овечек. Он, словно дервиш, кружился по сцене в развевающихся одеяниях и заклинал свою паству певучим голосом:
– Будьте сильными. Будьте смелыми. Познайте страсть нападения вместе с мудростью отступления. Если подвернется возможность, вцепитесь в нее, как лев в косулю. Вырывайте успех из поражения; рвите его с мясом, пожирайте его. Вы – опаснейшие звери этой планеты, так чего же вам боятся?
Он пританцовывал и заклинал, источая власть и силу. Конгрегация вторила ему безумным эхом. Даже певцы из хора злобно поддакивали ему, потрясая воздетыми кулаками.
Я впал в некое подобие транса и уже не обращал внимания на всю эту риторику, как вдруг мой клиент произнес нечто такое, от чего я живо пришел в себя.
– Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его, – произнес Эль Сифр, и мне показалось, будто он смотрел при этом на меня. – Это чудесное изречение, но я добавлю: если чей-то глаз соблазняет тебя, вырви его. Выцарапай! Выбей его пулей! Глаз за глаз!
Его слова пронзили меня спазмой боли. Я подался вперед, настороженный как никогда.
– К чему подставлять другую щеку? – продолжал он. – К чему вообще позволять себя бить? Если чье-то сердце ожесточилось к тебе, вырежь его. Не жди, пока станешь жертвой. Бей по врагам первым. Если глаз его оскорбляет тебя, выбей его. Если сердце его оскорбляет тебя, вырви его. Если любой его член оскорбляет тебя, вырежь его и забей ему в глотку.
Своими воплями Эль Сифр перекрывал рев аудитории. Я сидел онемевший, потрясенный, не в силах двинуться с места. Мой слух подвел меня, или Эль Сифр действительно только что описал три убийства?
Наконец Эль Сифр победно воздел руки над головой.
– Будьте сильными! – вскричал он. – Обещайте мне быть сильными!
– Мы… обещаем! – лихорадочно вопила паства. Эль Сифр исчез за кулисами, а хор вновь выстроил изначальную фигуру и разразился жизнерадостным гимном «Сильна Рука Господня».
Схватив Эпифани за руку, я вытащил ее в проход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Не считая дивана, бара и стола с мраморной столешницей, комната была пустой: никаких шкафчиков, ящиков или полок. Я поставил пустой бокал на середину блестящего стола. Никаких бумаг или писем, даже подставка для карандашей и ручек не портила безупречной поверхности стола. Только на углу возвышалась над собственным четким отражением бронзовая статуэтка Нептуна.
Я заглянул под мраморную крышку. Там оказался незаметный снаружи, искусно скрытый, стальной выдвижной ящик. Он был не заперт. Небольшой рычаг сбоку высвободил защелку, в потайные пружины заставили его мягко скользнуть наружу – наподобие кассового ящичка. Внутри находилось несколько дорогих авторучек, фотография Маргарет Круземарк в овальной серебряной рамке, восьмидюймовый кинжал с позолоченной рукоятью из слоновой кости и беспорядочно разбросанные письма.
Подняв знакомый конверт, я вынул из него карточку. Сверху была отпечатана перевернутая пентаграмма. Латинские слова ухе не представляли проблемы. У Этана Круземарка было собственное приглашение на Черную Мессу.
Глава сорок вторая
Я вернул конторе первоначальный вид и упаковал мою фотокамеру. Перед уходом я сполоснул бокальчик и аккуратно поставил его в ряд с остальными, на стеклянную полочку над баром. Вначале я хотел оставить его на столе Круземарка, чтобы у него было о чем подумать утром в понедельник, но сейчас эта идея уже не казалась столь удачной.
Когда я выкатился на улицу, шел дождь. Температура резко упала. Подняв воротник пиджака, я перебежал через Лексингтон-авеню к вокзалу и позвонил Эпифани из первой свободной будки. Я спросил, сколько времени ей нужно на сборы, и получил в ответ заверение, что она готова давным-давно.
– Это звучит заманчиво, малышка, но я говорю о деле. Возьми такси. Жди меня в моей конторе через полчаса. Мы поужинаем, а потом поедем в одно место на лекцию.
– Какую лекцию?
– Возможно, это будет проповедь.
– Проповедь?
– Захвати мой плащ из шкафа и не опаздывай. Перед тем как спуститься в подземку, я отыскал газетный киоск, где можно было заказать ключ, и подождал, пока мне изготовят копию с «универсала» Нусбаума. Запечатав оригинал в конверт, я бросил его в почтовый ящик у автоматической камеры хранения.
С поезда подземки я сошел на Таймс-сквер. Все еще моросил дождь, и отражения неоновых вывесок и огней машин извивались на панелях огненными змейками. Я двигался перебежками от подворотни до подворотни, чтобы не промокнуть. Мелкие торговцы наркотиками и несовершеннолетние проститутки забились в дешевые бары и торговые галереи, словно бродячие кошки. Купив себе в угловой лавке несколько сигар, я взглянул вверх, на «бегущую строку» на Таймс-Тауэр… ЖИТЕЛИ ТИБЕТА ВОЮЮТ С КИТАЙЦАМИ В ЛХАСЕ…
Я пришел к себе в контору в десять минут седьмого, и Эпифани ожидала меня, сидя в рыжем кожаном кресле. На ней был костюм цвета сливы, и выглядела она фантастично. На ощупь и на вкус она была еще лучше.
– Я скучала по тебе, – шепнула девушка. Ее пальцы скользнули вдоль бинта, покрывающего мое ухо, задержавшись над выбритым на голове местом. – О, Гарри, как ты себя чувствуешь?
– Чудесно. Хотя и не столь красивым, как раньше.
– Эти швы на голове делают тебя похожим на Франкенштейна.
– Я стараюсь не заглядывать в зеркала.
– А твой бедный, бедный рот!
– А как насчет носа?
– Почти такой, как был, но чуть больше.
Мы поужинали в ресторане «Линди». Я сказал ей, что, если кто-то обратит на нас внимание, все остальные сразу решат, что мы чем-то знамениты. Но никто не обратил внимания.
– Тебя навещал тот самый лейтенант? – спросила она, обмакивая креветку в соусник, обложенный измельченным льдом.
– Его присутствие оживило мой завтрак. Ты молодец, что представилась ему «справочной службой».
– Я девушка сообразительная.
– Ты хорошая актриса, – похвалил я. – Ты провела Стерна дважды за день.
– Во мне не одна женщина, а много. В тебе тоже не один мужчина.
– Это что, вуду?
– Это просто здравый смысл.
Около восьми часов мы ехали через парк на окраину города. Когда мы проезжали Меер, я спросил Эпифани, почему в ту ночь их группа совершала жертвоприношение здесь, под звездами, вместо того чтобы сделать это у себя в хумфо. Она что-то пробормотала о древесных лоа.
– Лоа!
– Это духи. Воплощения Бога. Много-много лоа. Рада лоа, Петро лоа: добрые и злые. Дамбалла – тоже лоа. Баде – это лоа ветра; Согбо – лоа молнии; Барон Самди – хранитель Кладбища, повелитель секса и страсти; Папаша Легба присматривает за нашими домами и местами, где мы собираемся, за воротами и изгородями. Мэтр Каррефур стережет все перекрестки дорог.
– Должно быть, он мой патрон, – заметил я.
– Он покровитель колдунов…
Когда– то Новый Храм Надежды на Сто сорок четвертой улице был кинотеатром. Над входом висел старый навес, украшенный футовыми буквами «ЭЛЬ СИФР». Я поставил машину в конце квартала и взял Эпифани за руку, когда мы шли назад, к ярким огням.
– Почему ты интересуешься Сифром? – спросила она.
– Он волшебник из моих снов.
– Сифр?
– Или доктор Сайфер, – как угодно.
– Ты знаешь его?
– Роль «свами» – одна из многих, на которые он способен. Он все равно что хамелеон.
Эпифани крепко ехала мою руку.
– Будь осторожен, Гарри, прошу тебя.
– Постараюсь, – пообещал я.
– Не шути. Если этот человек действительно таков, как ты говоришь, он владеет большой силой. С ним нельзя шутить.
– Войдем внутрь.
У пустой кассовой будки помещался картонный силуэт Луи Сифра, подзывающего верующих рукой. Вестибюль представлял собой алебастровую золоченую пагоду, интерьер бывшего кинотеатра. На месте буфета с воздушной кукурузой и тянучками находилась стойка с полным набором духовной литературы.
Мы нашли себе места у бокового прохода. За плотно задернутым красно-золотым занавесом бормотал орган. Оркестровая яма и балкон были полны зрителей. Казалось, никто, кроме меня, не замечал, что я единственный белый.
– Какую веру здесь исповедают? – шепнул я.
– Баптистскую, в основном, на свой лад, – Эпифани сложила затянутые в перчатки руки на коленях. – Это церковь Любви. Неужели ты никогда о ней не слыхал?
Я признался в собственном невежестве.
– Так вот: у ее Преподобного автомобиль больше твоей конторы раз в пять, – объяснила она.
Освещение в зале пригасло, органная музыка усилилась, и занавес раздвинулся, открывая хор из ста человек, сгруппированный в форме креста. Конгрегация поднялась со своих мест с пением «Был Иисусе рыбаком». Я присоединился к хлопанью в ладоши и одарил улыбкой Эпифани; та наблюдала за происходящим с суровой отстраненностью истинно верующей среди варваров. Музыка достигла крещендо, и на сцене появился маленький смуглый человек в одежде из белого атласа. На обеих его руках блестели алмазы. Хор смешал порядок и, маршируя с четкостью оловянных солдатиков, образовал вокруг него ряды белых мантий, напоминающие лучи света, отбрасываемого полной луной.
Поймав взгляд Эпифани, я прошептал одними губами:
– Это Преподобный? Она кивнула.
– Прошу вас сесть, братья и сестры, – произнес с середины сцены Преподобный отец. Голос у него был до смешного высокий и визгливый, как у распорядителя на детских праздниках.
– Братья и сестры, я с любовью приветствую вас в Новом Храме Надежды. Я радуюсь при виде вашего счастья. Как вы знаете, сегодня не простое собрание. Нам выпала честь принимать в этот вечер очень святого, очень известного человека. Хотя он не исповедует нашей веры, я уважаю этого человека, ибо он кладезь мудрости, из коего многое можно почерпнуть; Вы извлечете большую пользу, внимательно выслушав нашего почтенного гостя по имени Эль Сифр.
Преподобный повернулся и протянул руки к кулисам. Хор запел «Новый день уж рассветает». Конгрегация захлопала в ладоши, и на сцене появился вырядившийся султаном Луи Сифр.
Я пошарил в «дипломате» в поисках десятикратного бинокля. Задрапированный в расшитые халаты и увенчанный тюрбаном, Эль Сифр мог быть и другим человеком, но, настроив бинокль, я безошибочно узнал своего клиента.
– А вот и Мавр, я узнаю его трубу, – шепнул я Эпифани.
– Что?
– Шекспир.
Эль Сифр приветствовал аудиторию причудливым поклоном.
– Да снизойдет на вас благодать, – произнес он, – ибо разве не писано, что Рай открыт всякому, кто лишь осмелится войти?
По конгрегации прошелестело эхом многоголосое «аминь».
– Этот мир принадлежит сильным, а не слабым. Разве не так? Лев поглощает овечек, ястреб упивается кровью воробья. Кто отрицает это, тот отрицает порядок Вселенной.
– Так оно и есть, – страстно выкрикнул голос с балкона.
– Нагорная проповедь навыворот, – краешком рта пробормотала Эпифани.
Эль Сифр разгуливал по сцене. Его ладони были покорно сложены, но глаз горели неприкрытой яростью.
– Рука, владеющая плетью, влечет телегу. Плоть всадника не чувствует уколы шпор. Чтобы стать сильным, требуется лишь усилие воли. Сделайте выбор: будьте волком, а не газелью.
Конгрегация реагировала на каждое слово аплодисментами и одобрительными выкриками. Его слова повторяли хором, будто Священное Писание. «Будь волком… волком…» – твердили они.
– Оглянитесь на тесные от людей улицы. Разве не сильный правит?
– Сильный! Сильный правит!
– А слабый лишь молча страдает!
– Аминь. Еще как страдает!
– Там, на улицах, – джунгли, и выживает лишь сильный.
– Только сильный…
– Уподобьтесь льву и волку, а не ягненку. Пусть режут глотки другим. Не покоряйтесь трусливому стадному инстинкту. Закаляйте сердца смелыми делами. Если остается один победитель – пусть им будет кто-то из вас!
– Один победитель… смелые дела… быть львом… Он превратил их в покорных овечек. Он, словно дервиш, кружился по сцене в развевающихся одеяниях и заклинал свою паству певучим голосом:
– Будьте сильными. Будьте смелыми. Познайте страсть нападения вместе с мудростью отступления. Если подвернется возможность, вцепитесь в нее, как лев в косулю. Вырывайте успех из поражения; рвите его с мясом, пожирайте его. Вы – опаснейшие звери этой планеты, так чего же вам боятся?
Он пританцовывал и заклинал, источая власть и силу. Конгрегация вторила ему безумным эхом. Даже певцы из хора злобно поддакивали ему, потрясая воздетыми кулаками.
Я впал в некое подобие транса и уже не обращал внимания на всю эту риторику, как вдруг мой клиент произнес нечто такое, от чего я живо пришел в себя.
– Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его, – произнес Эль Сифр, и мне показалось, будто он смотрел при этом на меня. – Это чудесное изречение, но я добавлю: если чей-то глаз соблазняет тебя, вырви его. Выцарапай! Выбей его пулей! Глаз за глаз!
Его слова пронзили меня спазмой боли. Я подался вперед, настороженный как никогда.
– К чему подставлять другую щеку? – продолжал он. – К чему вообще позволять себя бить? Если чье-то сердце ожесточилось к тебе, вырежь его. Не жди, пока станешь жертвой. Бей по врагам первым. Если глаз его оскорбляет тебя, выбей его. Если сердце его оскорбляет тебя, вырви его. Если любой его член оскорбляет тебя, вырежь его и забей ему в глотку.
Своими воплями Эль Сифр перекрывал рев аудитории. Я сидел онемевший, потрясенный, не в силах двинуться с места. Мой слух подвел меня, или Эль Сифр действительно только что описал три убийства?
Наконец Эль Сифр победно воздел руки над головой.
– Будьте сильными! – вскричал он. – Обещайте мне быть сильными!
– Мы… обещаем! – лихорадочно вопила паства. Эль Сифр исчез за кулисами, а хор вновь выстроил изначальную фигуру и разразился жизнерадостным гимном «Сильна Рука Господня».
Схватив Эпифани за руку, я вытащил ее в проход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33