А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

– продолжал я.
– Маргарет как-ее?
– Невесту Джонни Фаворита?
– Ах да, дебютантка из высшего общества. Я встречал ее пару раз. А в чем дело?
– Как она выглядела?
– Очень хорошенькая. Не болтливая. Знаете, есть девушки, которые в основном говорят глазами.
– Я где-то слышал, что она предсказывала судьбу.
– Может быть. Но мне она не предсказывала.
– Почему они расстались?
– Понятия не имею.
– Вы не могли бы дать мне имена каких-нибудь старых друзей Джонни? Людей, которые могли бы помочь мне с очерком?
– Слушай, друг, кроме костяной головы в чемодане, у Джонни не было ни единого друга на свете.
– А как насчет Эдварда Келли?
– Никогда о нем не слышал, – заметил Симпсон. – Я знавал пианиста по имени Келли, но это было задолго до Джонни.
– Что ж, спасибо за информацию, – поблагодарил я. – Вы очень помогли.
– Не за что.
Мы повесили трубки.
Глава девятнадцатая
Я лавировал между выбоинами по Вест-Сайдской автостраде до самой Сто двадцать пятой улицы, а затем проехал по гарлемскому Риальто мимо гостиницы «Тереза» и Аполло-театра до Ленокс-авеню. Неоновая вывеска в витрине аптеки Праудфут не горела. Зеленый раздвижной щит за входной дверью был опущен до самого пола, а к стеклу скотчем прикреплена картонная табличка «СЕГОДНЯ ЗАКРЫТО». Да, закрыто неплохо…
В следующем квартале, в закусочной, я нашел телефон и посмотрел в справочнике номер. Эпифани Праудфут в нем не числилась, только номер аптеки. Там никто не отвечал. Полистав справочник, я обнаружил номер Эдисона Суита и набрал первые четыре цифры, но тут мне в голову пришло, что неожиданное посещение будет иметь больший эффект. Через десять минут, я уже ставил машину на Сто пятьдесят второй улице, напротив его дома.
У входа молодая домохозяйка с тяжелой хозяйственной сумкой и двумя вопящими у ее ног малышами пыталась отыскать ключи. Я вызвался ей помочь и подержал сумку, пока она открывала дверь. Она жила на первом этаже и, слабо улыбаясь, поблагодарила меня, когда я вернул ей сумку с покупками. Малыши прижимались к ней, шмыгая сопливыми носами, и не сводили с меня широко раскрытых карих глаз.
Я поднялся по лестнице на третий этаж. На площадке никого не было; взглянув на замок Пупса, я вдруг понял, что дверь не заперта, и толкнул ее ногой, распахивая настежь. Ярко-красный мазок растекся по противоположной стене, как будто там развлекался абстракционист. Это, конечно, могло быть краской, но навряд ли.
Осторожно прикрыв дверь, я надавил на нее спиной, чтобы замок защелкнулся.
В комнате царил кавардак, мебель была в беспорядке раскидана на измятом ковре. Кто-то здорово постарался. Полка с цветочными горшками валялась в углу. Металлический карниз прогнулся, и шторы спустились, как чулки шлюхи после недельного запоя. Посреди этого развала стоял нетронутый телевизор. Он был включен, и на экране медсестра из «мыльной оперы» рассуждала о супружеской неверности. Ей внимал практикант.
Перешагивая через раскиданную мебель, я старался ни к чему не прикасаться. На кухне следов борьбы не было. Чашка холодного черного кофе стояла на столе. Все выглядело очень уютно, если бы не гостиная.
Позади бормочущего телевизора небольшой коридорчик вел к закрытой двери. Я вынул из «дипломата» пару резиновых перчаток, натянул их на руки и повернул ручку двери. Мне сразу захотелось глотнуть чего-нибудь покрепче.
Пупс Суит лежал на спине, на узкой постели, руки и нога были привязаны к столбикам кровати бельевой веревкой. Вряд ли у него мог быть более мертвый вид. Его брюхо покрывал скомканный, пропитанный кровью фланелевый халат. Простыни задубели от крови.
Лицо и тело Пупса были покрыты синяками. Белки выпученных глаз пожелтели, как старинные биллиардные шары из слоновой кости, а в разинутый рот было засунуто нечто, напоминающее здоровый кусок колбасы. Смерть от удушья, мне даже не нужно было ждать вскрытия.
Я пригляделся к тому, что торчало из его распухших губ, и понял, что одного глотка мне будет явно мало. Пупс задохнулся насмерть от собственных гениталий. На лестнице, тремя пролетами ниже, слышался счастливый детский смех.
Никакая сила на свете не заставила бы меня поднять тот скомканный халат. Даже не заглядывая под него, я знал, откуда появилось орудие убийства. Над постелью, на стене, кровью Пупса было сделано несколько рисунков, – как будто ребенок рисовал, – звезды, спирали, змеи… Три звезды были пятиконечными, перевернутыми вверх ногами. «Падучие звезды» становились традицией.
Я сказал себе, что пора уходить. Торчать здесь – дело явно неприбыльное. Но инстинкт ищейки заставил меня осмотреть комод и проверить шкаф. Осмотр комнаты занял минут десять, и я не нашел ничего, достойного внимания.
Бросив Эдисону Суиту последнее «прощай», я закрыл дверь спальни, провожаемый невидящим взглядом его выпученных глаз. При мысли о том, что находилось у него во рту, мой язык потяжелел и пересох. Я хотел еще осмотреть гостиную, но там было слишком грязно, и я не рискнул оставлять там отпечатки своих ног. Моя визитка исчезла с телевизора. Ее не оказалось и среди прочих его вещей, а новый бумажный мешок на кухне означал, что мусор ухе успели вынести.
Прежде чем выйти, я, прищурившись, посмотрел сквозь замочную скважину. Я оставил дверь слегка приоткрытой, в точности как раньше, стащил с рук резиновые перчатки и сунул их в «дипломат». Постоял еще немного, прислушиваясь к тишине внизу. На лестнице никого не было. Меня могла вспомнить домохозяйка с первого этажа, но с этим ничего не поделаешь.
Никем не замеченный, я спустился по лестнице и вышел из дома. Во дворе детишки играли в классики. Они даже не взглянули на меня, когда я проходил мимо.
Глава двадцатая
Три неразбавленных порции спиртного успокоили мои нервы и настроили меня на философские размышления. Это был спокойный бар по соседству, кажется, он назывался «У Фредди», или «У Тедди», а может, «Гнездышко Эдди» – в общем, что-то в этом роде; я устроился спиной к телевизору, обдумывая положение. Теперь у меня на руках оказалось уже два покойника. Оба знали Джонни Фаворита, оба носили на себе пятиконечные звезды. Интересно, не пропал ли передний зуб у Пупса, как пропало кольцо доктора? Но я не настолько жаждал узнать об этом, чтобы вернуться и посмотреть. В конце концов, звезды могли быть совпадением: самое обычное украшение, самой обычной формы. И к тому же наркоман-доктор и блюзовый пианист вовсе не обязаны были хорошо знать Джонни Фаворита. Но я буквально нутром чуял: все это не так просто, что-то здесь есть… Смахнув в ладонь сдачу с влажной стойки бара, я вернулся к своей работе на Луи Сифра.
Поездка на Кони-Айленд оказалась приятным развлечением. До «часа пик» оставалось девяносто минут, и движение по Федеральной автостраде и через Бэттери-туннель было достаточно свободным. На Шор-парквэй я опустил стекло и вдохнул холодный морской ветерок. Когда я выехал на Кропси-авеню, запах крови уже выветрился из моих ноздрей.
Проехав по Западной Семнадцатой улице до Серф-авеню, я поставил машину у заколоченного досками аттракциона электромобилей. Вне сезона Кони-Айленд выглядел как-то призрачно. Скелетоподобные направляющие «американских гор» вздымались надо мной паутиной из дерева и металла, но не хватало воплей отдыхающих – лишь ветер стонал в каркасе «гор», словно одинокие свистки поезда.
Несколько неприкаянных душ бродило по Серф-авеню в поисках приключений. Газетные листы неслись будто перекати-поле по пустынным, широким улицам. Над головой парили чайки, выискивая на земле объедки. Все киоски, торгующие сахарной ватой, «галереи ужасов» и аттракционы «на выигрыш» были плотно заколочены и походили на клоунов без грима.
Закусочная «Натанс Фэймес» была как всегда при деле, и я остановился, чтобы перехватить пару хот-догов и выпить пива. Буфетчик выглядел так, будто не покидал своей стойки со времен старого Луна-парка, и я спросил у него, не слышал ли он о гадалке по имени Мадам Зора.
– Мадам – как?
– Зора. Она пользовалась большим успехом в сороковых.
– Не припоминаю, приятель, – признался он. – Я получил эту работу меньше года назад. Лучше спроси меня что-нибудь о пароме Стейтон-Айленда. Он назывался «Мать Золотой Звезды». У меня там была концессия на ночное питание – целых пятнадцать лет. Ну валяй, спрашивай.
– Почему вы уволились?
– Не умею плавать.
– И что с того?
– Боялся утонуть. Решил не играть с судьбой. – Он улыбнулся, демонстрируя четыре недостающих зуба.
Я набил рот остатками хот-дога и, прихлебывая пиво из картонного стаканчика, зашагал прочь.
Бауэри, расположенная между Серф-авеню и Бульваром, скорее напоминала парк развлечений, нежели улицу. Я прогуливался вдоль молчаливых павильонов и раздумывал над следующим ходом. Цыганская община закрыта получше, чем все ячейки Клана [Имеется в виду Ку-Клукс-Клан.] в Джорджии, и я знал, что с этой стороны помощи мне не получить. Значит – работа ногами. Меси асфальт, покуда не нарвешься на кого-то, кто помнит мадам Зору и желает поделиться с тобой воспоминаниями.
Неплохим местечком для начала поисков показалось заведение Дэнни Дринана. Он был мелким мошенником на пенсии и содержал убогий музей восковых фигур на углу Тринадцатой улицы и Бауэри. Я познакомился с ним в 52-ом году, когда он только-только отбыл свой четырехлетний срок в Даннеморе. Агенты ФБР пытались пришить ему биржевую аферу, но он идеально подошел на роль козла отпущения для пары продажных адвокатов, которых звали Пиви и Мунро. В то время я работал для третьей стороны, также павшей жертвой их махинаций, и заодно помог расколоть и это дело. Дэнни чувствовал себя обязанным и при необходимости снабжал меня всякой интересной информацией.
Галерея восковых фигур помещалась в узком одноэтажном строении, втиснутом между павильоном с пиццей и павильоном с игральными автоматами. На фасаде красовалась надпись – алые буквы высотой в фут:
СПЕШИТЕ!
ЗАЛ АМЕРИКАНСКИХ ПРЕЗИДЕНТОВ 50 ЗНАМЕНИТЫХ УБИЙСТВ ПОКУШЕНИЯ НА ЛИНКОЛЬНА И ГАРФИЛДА ДИЛЛИНДЖЕР В МОРГЕ
ТОЛСТЯК ЭРБАКЛ ПРЕДСТАЕТ ПЕРЕД СУДОМ ПОЗНАВАТЕЛЬНО! ПРАВДОПОДОБНО! ПОРАЗИТЕЛЬНО!
В кассовой будке сидела крашенная хной гарпия возрастом точь-в-точь как вдова президента Гранта и раскладывала «солитер», напоминая одну из механических гадалок в соседнем павильоне.
– Дэнни Дринан у себя? – спросил я.
– Он там, сзади, – проворчала она, раскрыв нижнюю карту – трефового валета. – Оформляет экспонаты.
– Можно войти и поговорить с ним?
– Вначале придется заплатить, – кивнула она древней головой в сторону картонной таблички: «ВХОД – 25 центов».
Я выудил из брюк четвертак, просунул монету под зарешеченное оконце и вошел внутрь. Воняло здесь страшно. На провисающем картонном потолке виднелись большие рыжие пятна. Под ногами скрипел и стонал пересохший деревянный настил. По стенам, за стеклянными витринами, неуклюже застыли манекены – словно армия индейцев, выставленных в сигарных лавках.
Первым был «Зал американских президентов»: абсолютно одинаковые персоны в обносках из водевильной костюмерной. После Ф.Д.Рузвельта пошел «Зал убийц». Я прогулялся по целому лабиринту увечий. Холл-Миллз, Снайдер-Грей, Бруно Га-уптманн, Уинни Рут Джад, убийцы «Одиноких сердец» – все собрались здесь, размахивая дубинками и топорами, упрятывая части тел в сундуки и плавая в океанах красной краски.
В заднем помещении я нашел Дэнни Дринана: он стоял на четвереньках в витрине. Это был маленький мужчина в синей выцветшей рабочей рубашке и темных шерстяных брюках. Курносый нос и редкие светлые усы делали его похожим на испуганного хомяка. Его привычка быстро мигать во время разговора тоже не шла ему на пользу.
Я постучал по стеклу, он поднял глаза и улыбнулся; во рту у него были обойные гвозди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33