Разве может быть масло масляным? Может, если учесть, что в ту давнюю пору вольным или свободным считался каждый крестьянин, умевший своим трудом обрабатывать землю, за пользование которой требовалось оплачивать подати и повинности. Крестьянин без земли становился объектом презрения, но, если он расчистил землю новую и ничью, то превращался в полного её хозяина. Мог занять и чужую, но, продолжая быть свободным человеком, жил как наемщик, платил трудом за пользование, а при желании мог и отойти. Забрав же на чужой земле у владельца скот и орудия, все-таки был только должником, который после расчета по чести и совести становился опять свободным. "Вольному воля" означала свободу проживания и перемещения когда и куда вздумается. Пользовались такой свободой только именно вольные люди: в те времена к ним относились сыновья при отцах, братья при братьях, племянники при дядях - все, не вступившие в обязательства или уволенные от таковых. Вольным предоставлялась полная воля, ибо были ещё холопы и рабы, которые вечно принадлежали хозяину и, как вещь, могли быть заложены, проданы и даже убиты без суда и следствия. Такие кабалили себя сами, продаваясь от крайней нищеты или в бегах от жестоких притеснений...
Видно, уже изначально судьба велела руссам вечно маяться неприкаянно в поисках занятия по дуще и "воли вольной", когда на тебя никто сверху не давит. Но вот до чего немец доходил разумом и расчетом, до того русский доходил сметкой, догадкой и чувством. Потому легче ему было не изобретать, а принимать готовые образцы и примеры. Если бы он действительно взял его задний ум да поставил впереди, то и не нес бы столь тяжких потерь; вместо этого вечно тягомотит, копается в себе самом, прикидывает, осматривается и повсюду опаздывает. И уж чем русские всегда богаты, так это опытом, приобретенным или оставленным в наследство, но который их ничему не учит. В чем они искуснейшие мастера, так это в ругательствах и междуусобицах. Чем они богаты были по-настоящему, так это беспредельным добродушием и хлебосольством, в том числе и с таким припевом вприпляску: "Ульяна! Ульяна! Садись-ко ты в сани, поедем-ко с нами, во нашу деревню. У нас ты много див увидишь: петушка в сережке, корову в рогоже..."
Любили они все с пылу и с жару. Отмачивали что-то неприглядное сдуру или спьяна, от праздности или скуки, из зависти или для потехи... Вообще, по характеру своему были "гулливы" и задиристы:: "Что было, все спустил. Что будет - и на то угостил".
На праздничных гуляниях словно черт вселялся в эти "сорвиголовы", владея ими и маня то в лес, то в омут. Поговаривали, что бесы приготовляли в вине особого червя - белого величиной с волосок, проглотив которого, тут же пьянеешь. Уверяли даже: черт любит пьяных, их легче подталкивать к согрешению, а единственное надежное средство исцеления - отчитывание над ними всех псалтырей по три раза.
В общем-то, от Божьего гнева или милости даже не пытались уйти, твердо уверовав, что умирает не старый, а тот кому час воли Всевышнего пробил. Час воли Божией, от которого ни откупиться, ни отмолиться. И потом, кому быть на виселице, не утонет, а кому суждено опиться, обуха не боится.
"Свято-Русь земля всем землям мати! - успокаивала наиболее невоздержанных "Голубиная книга", объясняющая основы мироздания. - В ней много люду христианского, они веруют самому Христу, Царю небесному, и Его Матери, Владычице, Владычице Богородице, поклоняются. На земле сей стоят церкви апостольские, богомольные, преосвященные. Они молятся Богу распятому..."
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВЕРСИИ
Николай Лесков
Легендарные характеры
Опыт систематического обозрения*
(фрагмент)
*Обозрение это составлено по древле-печатному, переводному Прологу, редакция которого не соответствует тому, который издаётся после Петра Великого. Древле-печатный, переводной Пролог, содержащий в себе приводимые здесь "прилоги", не входит в круг церковных книг и не только не пользуется церковным авторитетом, но представляет книгу "отреченную"... Интерес, им представляемый, есть собственно интерес литературный и исторический.
Тридцать лет назад, когда у нас много писали о женском вопросе, не раз было упоминаемо, будто в России репутации женщин был нанесен большой вред житийными сказаниями, которым верили наши предки. Там будто женщины постоянно выставляются соблазнительницами, стремившимися удалить мужчин от возвышенных задач жизни и погрузить их в жизнь чувственную и безрассудную. Некоторыми, более горячими, чем основательными друзьями женского вопроса, было выхвачено несколько примеров в этом роде, и те примеры, принятые без критики, до сей поры остаются в непререкаемом значении убедительных фактов. Между тем, на самом деле, это есть ложь, и в этом может убедиться всякий, кто пожелает познакомиться с женскими типами Пролога.
Это здесь и предлагается.
Разбирая Пролог, как повествовательный источник, я нашел в нем ровно сто тем или "прилогов", которые дают более или менее пригодный материал для воспроизведения в повествовательном или пластическом искусстве, а из этих ста историй - в тридцати пяти участвуют женщины.
Год по Прологу начинался с 1 сентября, и первое соблазнительное дело описано под 5-м числом сентября.
1) "По диаволю злохитрству, впаде в блуд некий епископ". Об этом никто не узнал в его пастве, но епископ был человек искренний и сам не мог снести своего греха; он пришел в церковь, снял с себя омофор и, став предо всеми на колени, начал каяться, "глаголя: отселе не могу быть вам епископ".
Словом, он принес публичное покаяние в блудном грехе, после чего его надо было "извергнуть"; но как этот епископ был человек очень добрый и люди его любили, то им стало жаль потерять его, и потому "возопиша вси люди с плачем: грех твой на нас буди".
Епископ отговаривался, но народ настаивал на своем. Тогда растроганный епископ, заливаясь слезами, потребовал себе от людей наказания, а те на это согласились, лишь бы он у них остался. Но вот епископ лег на пол у дверного порога и просил, чтобы каждый мирянин, выходя из церкви, толкнул его презрительно ногой. Люди его послушались и стали его толкать, и когда последний человек, выходя из церкви, наступил на согрешившего архиерея, только тогда епископ встал, поклонился вышедшим через двери людям и остался служить у них епископом, и люди не чувствовали в этом смущения, ибо все были уверены, что грех прощен ради его искренности и смирения. "Зане запну его ногой свою" и та, которая была его соучастницей в грехе.
2) Сентября 15. Одного молодого пустынника страшно мучали любовные мечтания. Он пошел к старцу Пахому и просил у него совета: как ему от этого избавиться. "Он же (то есть старец) рече: не дивися делу сему: аз бо многажды обретахся в сицевых. Се бо видяши мя человека уже стара суща и дряхла, яко уже четыредесять лет сижу в хижине и токмо и пекуся о едином своем спасении, и уже тольми ветх сый, а и до днешнего дне ещё не свободен".
3) Октября 29. Старец Авраамий "сочетался с женой", но потом, когда вник в семейную жизнь, то она ему не понравилась - он нашел, что домом жить очень хлопотно и беспокойно, и вообще это гораздо труднее отшельничества, к которому он уже привык. Тогда Авраамий опять оставил жену и "отшед, затворился в мале хлевине". Теперь ему не о ком было заботиться; но когда Авраамий просидел в затворе девять лет, умер его брат и оставил семилетнюю дочку. Волей-неволей Авраамию пришлось взять племянницу на свое попечение. Авраамий вышел из "хлевины", сделал тут же рядом другую такую же "хлевину" и замуровал туда дитя. Девочка прожила замурованная в затворе на глазах у дяди тринадцать лет и никаких дурных примеров не видала, но когда пошел ей двадцатый год, "она завистию бесовскою впала в падение". Неизвестно, как она, замурованная, чрез оконце "познакомилась с блудницами", выкарабкалась из затвора и ушла с этими своими знакомыми в такую "гостиницу", где собирались в досужное время военные люди. Военные же люди в той стране так любили женское общество, что везде подманивали к себе девиц, а обратно получить от них девушку было уже очень трудно. Они отпускали женщину разве только тогда, когда она им наскучит и они сами её прогонят. Старец их усовещевал и кричал на них и угрожал им из своего затвора, но военные смеялись, и его молоденькой затворницы ему не отдали, а увели её и не возвращали. Зная это, старец Авраамий обратился к хитрости, которою и достиг желанного успеха. В один день он сам вышел из своего затвора, достал себе верхового коня, добыл воиские доспехи, "во образ воинский оболкся" и поехал верхом в ту же самую гостиницу, где веселились с женщинами военные, к которым ушла из затвора его племянница. Переодетый воином, затворник держал себя в гостинице так искусно, что никто его не узнал, и даже не заподозрил, что это затворник, а все сочли его за настоящего военного. Даже и племянница его не узнала, а он, увидя это, сам притворился разбитным гулякой и стал звать не узнающую его девушку, чтобы она шла с ним отсюда препроводить дальнейшее время, за что Авраамий обещал ей дать по обычаю "дар". Молодая девушка, ещё недавно только пустившаяся в гулевую жизнь, ничего хитростного не подозревала и ушла с Авраамием из гостиницы, в полном убеждении, что ей сопутствует настоящий воин, а когда они остались вдвоем, тогда Авраамий ей себя обнаружил и укорил её и уж на свободу не выпустил, а посадил опять "в малу хлевину", где она, после долгих стенаний и плача, "покаялась, а послежди, чудеса творяше, скоро почила".
4) Октября 29. Была женщина Анна, которой хотелось спасти себя, живучи в мужских монастырях. Она назвала себя Ефимьяном и стала жить с монахами. Бороды у неё не росло, но это никого не соблазняло: монахи все думали, что Ефимьян - скопец, и нимало этим не смущались. Но один из монахов того монастыря на своё несчастие был "воображенник". Ему непременно хотелось дознаться: отчего у Ефимьяна не растет борода? К этому ещё прибавилось и искушение: невдалеке от их монастыря жила женщина, которая знала тайну Ефимьяна и притом была болтлива; она сказала "воображеннику":
- Это не скопец, а жена-бесстрастница!
(Сказавшая сама сейчас же и исчезла.)
А "воображеннику" с этой поры вступило в голову во что бы то ни стало "подсмотреть Ефимьяна".
Он об этом и начал стараться, "тщашася низринути Ефимьяна" и "сотвори сие, но бысть божественною силой до полу-сух". Анна же "бежаше от соблазнения, имея с собой точию два монаха".
5) Февраля 9. Брат некий жил в ските, не видя ни одной женщины, но брат "вложи ему в память некие жены прекрасны". Воспоминание о женской красоте ужасно беспокоило скитника. Один раз пришел к нему другой брат и начал рассказывать, что случилось в мире нового, и упомянул, что красавица, которая нравилась брату, умерла. Тогда этот несчастный, как дождался ночи, взял свой "лентий" и побежал к тому месту, где, по рассказу, похоронили красавицу. Тут он разрыл её могилу, открыл гроб и "потре гной её лентием и возвратился, имея при себе смрад той". И это его исцелило. Когда ему приходило на ум, как эта женщина была прекрасна, он доставал этот "смрад" и, "полагая его перед собой", говорил: "вот то, что от всякой красоты остаётся".
[...] 10) Мая 21. Один брат вышел из скита на реку, чтобы почерпнуть воды, и вдруг заметил на том берегу "жену перущу ризы", то есть прачку, моющую одежды, и "прилучися брату п(сти с нею". По совершении же этого греха, брат зачерпнул воды и понес водонос в скит свой, но его облепили бесы и стали кричать ему в уши: "Чего идешь в скит! Тебе там теперь уже не место; оставайся теперь с прачкой!"
Брат этим очень смутился, но сейчас же понял, что бесы этак хотят совсем сбить его с пути спасения, и сказал:
- Чего вы ко мне вяжетесь и для чего мне досаждаете! Я не хочу отчаиваться.
И с тем он пришел в свою келью и "безмолвствовал", но согрешение его открылось одному старцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Видно, уже изначально судьба велела руссам вечно маяться неприкаянно в поисках занятия по дуще и "воли вольной", когда на тебя никто сверху не давит. Но вот до чего немец доходил разумом и расчетом, до того русский доходил сметкой, догадкой и чувством. Потому легче ему было не изобретать, а принимать готовые образцы и примеры. Если бы он действительно взял его задний ум да поставил впереди, то и не нес бы столь тяжких потерь; вместо этого вечно тягомотит, копается в себе самом, прикидывает, осматривается и повсюду опаздывает. И уж чем русские всегда богаты, так это опытом, приобретенным или оставленным в наследство, но который их ничему не учит. В чем они искуснейшие мастера, так это в ругательствах и междуусобицах. Чем они богаты были по-настоящему, так это беспредельным добродушием и хлебосольством, в том числе и с таким припевом вприпляску: "Ульяна! Ульяна! Садись-ко ты в сани, поедем-ко с нами, во нашу деревню. У нас ты много див увидишь: петушка в сережке, корову в рогоже..."
Любили они все с пылу и с жару. Отмачивали что-то неприглядное сдуру или спьяна, от праздности или скуки, из зависти или для потехи... Вообще, по характеру своему были "гулливы" и задиристы:: "Что было, все спустил. Что будет - и на то угостил".
На праздничных гуляниях словно черт вселялся в эти "сорвиголовы", владея ими и маня то в лес, то в омут. Поговаривали, что бесы приготовляли в вине особого червя - белого величиной с волосок, проглотив которого, тут же пьянеешь. Уверяли даже: черт любит пьяных, их легче подталкивать к согрешению, а единственное надежное средство исцеления - отчитывание над ними всех псалтырей по три раза.
В общем-то, от Божьего гнева или милости даже не пытались уйти, твердо уверовав, что умирает не старый, а тот кому час воли Всевышнего пробил. Час воли Божией, от которого ни откупиться, ни отмолиться. И потом, кому быть на виселице, не утонет, а кому суждено опиться, обуха не боится.
"Свято-Русь земля всем землям мати! - успокаивала наиболее невоздержанных "Голубиная книга", объясняющая основы мироздания. - В ней много люду христианского, они веруют самому Христу, Царю небесному, и Его Матери, Владычице, Владычице Богородице, поклоняются. На земле сей стоят церкви апостольские, богомольные, преосвященные. Они молятся Богу распятому..."
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВЕРСИИ
Николай Лесков
Легендарные характеры
Опыт систематического обозрения*
(фрагмент)
*Обозрение это составлено по древле-печатному, переводному Прологу, редакция которого не соответствует тому, который издаётся после Петра Великого. Древле-печатный, переводной Пролог, содержащий в себе приводимые здесь "прилоги", не входит в круг церковных книг и не только не пользуется церковным авторитетом, но представляет книгу "отреченную"... Интерес, им представляемый, есть собственно интерес литературный и исторический.
Тридцать лет назад, когда у нас много писали о женском вопросе, не раз было упоминаемо, будто в России репутации женщин был нанесен большой вред житийными сказаниями, которым верили наши предки. Там будто женщины постоянно выставляются соблазнительницами, стремившимися удалить мужчин от возвышенных задач жизни и погрузить их в жизнь чувственную и безрассудную. Некоторыми, более горячими, чем основательными друзьями женского вопроса, было выхвачено несколько примеров в этом роде, и те примеры, принятые без критики, до сей поры остаются в непререкаемом значении убедительных фактов. Между тем, на самом деле, это есть ложь, и в этом может убедиться всякий, кто пожелает познакомиться с женскими типами Пролога.
Это здесь и предлагается.
Разбирая Пролог, как повествовательный источник, я нашел в нем ровно сто тем или "прилогов", которые дают более или менее пригодный материал для воспроизведения в повествовательном или пластическом искусстве, а из этих ста историй - в тридцати пяти участвуют женщины.
Год по Прологу начинался с 1 сентября, и первое соблазнительное дело описано под 5-м числом сентября.
1) "По диаволю злохитрству, впаде в блуд некий епископ". Об этом никто не узнал в его пастве, но епископ был человек искренний и сам не мог снести своего греха; он пришел в церковь, снял с себя омофор и, став предо всеми на колени, начал каяться, "глаголя: отселе не могу быть вам епископ".
Словом, он принес публичное покаяние в блудном грехе, после чего его надо было "извергнуть"; но как этот епископ был человек очень добрый и люди его любили, то им стало жаль потерять его, и потому "возопиша вси люди с плачем: грех твой на нас буди".
Епископ отговаривался, но народ настаивал на своем. Тогда растроганный епископ, заливаясь слезами, потребовал себе от людей наказания, а те на это согласились, лишь бы он у них остался. Но вот епископ лег на пол у дверного порога и просил, чтобы каждый мирянин, выходя из церкви, толкнул его презрительно ногой. Люди его послушались и стали его толкать, и когда последний человек, выходя из церкви, наступил на согрешившего архиерея, только тогда епископ встал, поклонился вышедшим через двери людям и остался служить у них епископом, и люди не чувствовали в этом смущения, ибо все были уверены, что грех прощен ради его искренности и смирения. "Зане запну его ногой свою" и та, которая была его соучастницей в грехе.
2) Сентября 15. Одного молодого пустынника страшно мучали любовные мечтания. Он пошел к старцу Пахому и просил у него совета: как ему от этого избавиться. "Он же (то есть старец) рече: не дивися делу сему: аз бо многажды обретахся в сицевых. Се бо видяши мя человека уже стара суща и дряхла, яко уже четыредесять лет сижу в хижине и токмо и пекуся о едином своем спасении, и уже тольми ветх сый, а и до днешнего дне ещё не свободен".
3) Октября 29. Старец Авраамий "сочетался с женой", но потом, когда вник в семейную жизнь, то она ему не понравилась - он нашел, что домом жить очень хлопотно и беспокойно, и вообще это гораздо труднее отшельничества, к которому он уже привык. Тогда Авраамий опять оставил жену и "отшед, затворился в мале хлевине". Теперь ему не о ком было заботиться; но когда Авраамий просидел в затворе девять лет, умер его брат и оставил семилетнюю дочку. Волей-неволей Авраамию пришлось взять племянницу на свое попечение. Авраамий вышел из "хлевины", сделал тут же рядом другую такую же "хлевину" и замуровал туда дитя. Девочка прожила замурованная в затворе на глазах у дяди тринадцать лет и никаких дурных примеров не видала, но когда пошел ей двадцатый год, "она завистию бесовскою впала в падение". Неизвестно, как она, замурованная, чрез оконце "познакомилась с блудницами", выкарабкалась из затвора и ушла с этими своими знакомыми в такую "гостиницу", где собирались в досужное время военные люди. Военные же люди в той стране так любили женское общество, что везде подманивали к себе девиц, а обратно получить от них девушку было уже очень трудно. Они отпускали женщину разве только тогда, когда она им наскучит и они сами её прогонят. Старец их усовещевал и кричал на них и угрожал им из своего затвора, но военные смеялись, и его молоденькой затворницы ему не отдали, а увели её и не возвращали. Зная это, старец Авраамий обратился к хитрости, которою и достиг желанного успеха. В один день он сам вышел из своего затвора, достал себе верхового коня, добыл воиские доспехи, "во образ воинский оболкся" и поехал верхом в ту же самую гостиницу, где веселились с женщинами военные, к которым ушла из затвора его племянница. Переодетый воином, затворник держал себя в гостинице так искусно, что никто его не узнал, и даже не заподозрил, что это затворник, а все сочли его за настоящего военного. Даже и племянница его не узнала, а он, увидя это, сам притворился разбитным гулякой и стал звать не узнающую его девушку, чтобы она шла с ним отсюда препроводить дальнейшее время, за что Авраамий обещал ей дать по обычаю "дар". Молодая девушка, ещё недавно только пустившаяся в гулевую жизнь, ничего хитростного не подозревала и ушла с Авраамием из гостиницы, в полном убеждении, что ей сопутствует настоящий воин, а когда они остались вдвоем, тогда Авраамий ей себя обнаружил и укорил её и уж на свободу не выпустил, а посадил опять "в малу хлевину", где она, после долгих стенаний и плача, "покаялась, а послежди, чудеса творяше, скоро почила".
4) Октября 29. Была женщина Анна, которой хотелось спасти себя, живучи в мужских монастырях. Она назвала себя Ефимьяном и стала жить с монахами. Бороды у неё не росло, но это никого не соблазняло: монахи все думали, что Ефимьян - скопец, и нимало этим не смущались. Но один из монахов того монастыря на своё несчастие был "воображенник". Ему непременно хотелось дознаться: отчего у Ефимьяна не растет борода? К этому ещё прибавилось и искушение: невдалеке от их монастыря жила женщина, которая знала тайну Ефимьяна и притом была болтлива; она сказала "воображеннику":
- Это не скопец, а жена-бесстрастница!
(Сказавшая сама сейчас же и исчезла.)
А "воображеннику" с этой поры вступило в голову во что бы то ни стало "подсмотреть Ефимьяна".
Он об этом и начал стараться, "тщашася низринути Ефимьяна" и "сотвори сие, но бысть божественною силой до полу-сух". Анна же "бежаше от соблазнения, имея с собой точию два монаха".
5) Февраля 9. Брат некий жил в ските, не видя ни одной женщины, но брат "вложи ему в память некие жены прекрасны". Воспоминание о женской красоте ужасно беспокоило скитника. Один раз пришел к нему другой брат и начал рассказывать, что случилось в мире нового, и упомянул, что красавица, которая нравилась брату, умерла. Тогда этот несчастный, как дождался ночи, взял свой "лентий" и побежал к тому месту, где, по рассказу, похоронили красавицу. Тут он разрыл её могилу, открыл гроб и "потре гной её лентием и возвратился, имея при себе смрад той". И это его исцелило. Когда ему приходило на ум, как эта женщина была прекрасна, он доставал этот "смрад" и, "полагая его перед собой", говорил: "вот то, что от всякой красоты остаётся".
[...] 10) Мая 21. Один брат вышел из скита на реку, чтобы почерпнуть воды, и вдруг заметил на том берегу "жену перущу ризы", то есть прачку, моющую одежды, и "прилучися брату п(сти с нею". По совершении же этого греха, брат зачерпнул воды и понес водонос в скит свой, но его облепили бесы и стали кричать ему в уши: "Чего идешь в скит! Тебе там теперь уже не место; оставайся теперь с прачкой!"
Брат этим очень смутился, но сейчас же понял, что бесы этак хотят совсем сбить его с пути спасения, и сказал:
- Чего вы ко мне вяжетесь и для чего мне досаждаете! Я не хочу отчаиваться.
И с тем он пришел в свою келью и "безмолвствовал", но согрешение его открылось одному старцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58