Опыты на себе. Дурость, конечно, но со студентами-медиками такое случается. Сколько из-за этого хороших ребят погибло, стало наркоманами... Меня пронесло - тут ведь тоже предрасположенность. А вот ее...
Он замолчал, провел ладонью по лицу.
Потом снова поднял голову. - Я устроил ее в лечебницу. А потом выяснилось она только набралась там "жизненного опыта" у таких же пациенток? но с большим "стажем". Этот ""опыт" и помогал ей добывать наркотики - денег, во всяком случае, она у меня не просила. Когда у Бессонова появилась Вера, мы решили не повторять ошибку с лечебницей.
- Каким образом? - спросил я.
- Решили поселить их вместе - так легче наблюдать.
- А им так было легче доставать наркотики и обмениваться "опытом"?
- Я понимаю, что вы имеете в виду. Другого выхода не было. Между прочим, в ту ночь, когда погибла Вера, моя жена была у Аннушки... Это медсестра, я долго с ней работал, она все знает. Сейчас на пенсии, и когда есть время и силы, берет мою жену к себе. Так что насчет обмена "опытом" - вы не правы. И кстати, будь их в ту ночь двое, может, не случилась бы трагедия.
- Да, - я покачал головой, - но что бы изменилось, а?
- Понимаю. Мы искали источник - откуда у них появляется морфин. Олег заподозрил кое-кого в нашем институте. Может, вы знаете - морфин хранится по списку "А". Иными словами, выдается строго определенное количество, потом мы отчитываемся пустыми ампулами, подписывается акт, и использованные ампулы уничтожаются. Но ведь никто не знает - сдаются ли те же самые ампулы, которые выдали, или нет? Вы меня понимаете? Если у вас есть пустые ампулы, вы можете их сдать, а себе оставить с морфином... Никто же не способен проконтролировать, сколько препарата израсходовано на самом деле, весь отчет, так сказать, только по стеклотаре. Есть масса других лазеек. Но мы решили проверить этот путь. Олег пометил все - упаковки, ампулы.
- А как же он ампулы умудрился пометить?
- Алмазом. Нанес царапину на стекло. Взял для этого у жены колечко с бриллиантиком. А потом через Веру скупил большую партию морфина у местных жучков. И в первый же раз попалась меченая упаковка. Сузили круг поисков. Решили проверять медсестер по очереди. Но... Потом Олег куда-то исчез. Не знаю, что он задумал...
- Кажется, я видел меченую упаковку. Из первой партии.
- Где? - мужчина вскочил.
Я внимательно посмотрел на него:
- Не имеет значения. Я могу ошибиться.
- Нет, вы должны, вы обязаны мне сказать!
- Почему вы меня торопите?
- Да потому, что с вами могут поступить так же, как с Олегом!
- А что произошло с Олегом?
- Я не знаю... Но чувствую...
- Мертвый! - старуха вдруг рванулась ко мне, и я увидел, как позеленело ее лицо и встали дыбом волосы. - Ты уже мертвый! Она придет, она пришл-а-а-а!
Мужчина поймал ее сзади за локти, но старуха корчилась и кричала, пока я выходил из квартиры и закрывал за собой дверь.
Я и в самом деле мертвый. Уже много лет. Только никому об этом не рассказываю.
* * *
Во дворе я огляделся. Мой старый знакомый в светлом плаще и шляпе с мягкими полями оказался неподалеку, на скамейке рядом с детской песочницей. Я приметил его час назад у газетного киоска.
Чужие отпрыски резвились у его ног.
С трудом удержался, чтобы не помахать ему рукой. Не то, чтобы он был растяпа. Просто у меня на это глаз наметан.
Сажусь в машину и в зеркальце вижу, как малый делает кому-то знаки. Трогаюсь с места, и почти одновременно со мной от бровки отваливают серые "Жигули". Не знаю, связано ли это с жестикуляцией юноши. Но лучше подстраховаться.
Спокойно продвигаюсь к центру, а серая легковушка плотно сидит на хвосте. Случай подвернулся на перекрестке - проскакиваю его на красный свет перед самым носом грузовика и слышу за собой визг тормозов. Финита...
Кто бы ни был в серых "Жигулях", но он слишком боялся
потерять меня из виду, и потому рванул следом. А на перекрестке
надо быть особенно внимательным. Буду рад, если он отделается
только легким испугом и разговором с водителем грузовика. Тому
найдется, что сказать.
* * *
Машину приходится оставить недалеко от гостиницы, а дальше пробираться проходными дворами. Тут главное - помнить ориентиры. Идея созрела еще в кабинете Сухоручко.
Неплохо будет уточнить в гараже, не содрали ли они с меня за срочность ремонта. Если так, то это чистое надувательство.
Автобус был полупустой, я выбрал место у окна. На часах было без четверти пять. В автобусе висел красочный плакат: "Курение - наш злейший враг". Я порадовался за художника. Красочно и убедительно. Особенно беременная женщина с сигаретой.
- Я вижу, вы плакатик изучаете? Приезжий, наверное? - спросил подвыпивший мужичок с авоськой.
- Правильно борются, - я кивнул. - А то моду взяли - что хотят, то и делают со своим здоровьем.
- Конечно, - мужичок вздохнул. - Только ведь со злом, которое у всех на виду, бороться значительно почетнее...
Люди стали выходить. Автобус завершил свой круг. Мой - продолжается...
* * *
Я огибаю выпотрошенные таратайки и в нерешительности останавливаюсь. Не очень-то вежливо прерывать трапезу трех мужчин, даже если эта трапеза состоит из покромсанной вареной колбасы и батареи бутылочного пива.
Но так как один из них, блистающий отсутствием волос, мой давний знакомый если за точку отсчета принимать день приезда, - я все же решаюсь.
Он замечает меня сразу, как только я появляюсь из-за ржавого автомобильного кузова. Поговорка гласит: "Всегда садись лицом к воображаемому входу и поближе к воображаемому выходу". Он свою часть поговорки учел. Прожевывая колбасу, сделал знак сотрапезникам, чтобы они освободили один из перевернутых ящиков. Открыл бутылку пива и протянул мне.
- Освежитесь с нами.
Я поблагодарил. Сунул руку в карман, вроде за сигаретами. (Но дело было вовсе не в сигаретах. В чем именно - скоро станет ясно.)
- Как машина? - осведомился лысоголовый. - Лошадка ваша как новая стала. Мы еще тормоза проверили и шины подкача... - Он осекся и озадаченно посмотрел на того сотрапезника, что сидел с краю. Потом добавил:
- Чего я вам рассказываю-то? Ремонт ведь в присутствии заказчика делали, верно, Валера? Твоя работа...
Крайний сосредоточенно кивнул. По всему выходило, это и есть слесарь Панфилов. Только не нравилось мне, что врут они хоть и без блеска, но очень дружно. Я-то ожидал, что дело придется иметь с одиноким корыстным слесарем Панфиловым. И теперь решил идти напролом.
- Ребята, - сказал я, - что же вы милицию в заблуждение вводите? Машина ведь с пятницы у вас стояла.
Лысоголовый озадаченно посмотрел на меня:
Какая машина? - На валяйте ваньку, мужики. Моя машина. Ну, использовали вы ее, покатали бабенку по городу, я ж не в обиде. Кстати, я тут хотел пудреницу отдать, она в машине забыла.
Я заметил, что все трое как-то напряглись.
- Давай сюда, я передам.
- Значит, катали?
- Нет, ты ошибаешься, парень, - наконец сказал средний.
- Тогда, - к этому моменту я проиграл в уме ситуацию, - этот, как его Барин? Или парнишка его?
Наверняка это им не понравилось.
- И про это пронюхал? Не длинный ли у тебя нос, а, дружок? Боюсь, без хирургического вмешательства не обойдется, - сказал, вставая, крайний.
- Посмотрим, - я тоже поднимаюсь. - Спасибо за угощение.
Ухожу, не оглядываясь. Снова лезу в карман. Нет, не сигареты меня заботят, а портативный диктофон, я уже о нем как-то вскользь упоминал. Как правило, я использую его по-пижонски, вроде дневника событий, мысли вслух. Но сегодня, пожалуй, он мне по-настоящему пригодился. И хотя магнитофонная запись доказательство не слишком надежное, Сухоручко, я надеюсь, она понравится. В смысле понимания ситуации. У него в кабинете, наверное, они были бы поосторожнее.
- Стой, парень, - слышится за спиной.
Они уже успели прийти в себя. Форы у меня метров десять. Но автомобильное кладбище достаточно обширное, до ворот раньше их я не успею. Тем более в беге никогда не бил рекордов - не мой вид спорта.
Больше всего я опасаюсь подсечки сзади, и потому резко сворачиваю в щель между ржавыми кузовами и мчусь к строительному фургончику, который возвышается над озером мертвого железа. Если дверь в него открыта - им придется здорово попотеть, прежде чем меня оттуда выколупнут. Если нет - хоть плачь.
По дороге успеваю сбросить диктофон внутрь покореженного запорожца у самого вагончика. Прямо за приборную панель, ощетинившуюся рваными проводами.
Они слишком увлеклись погоней, чтобы заметить некоторую мою суетливость.
Напрягаю силы, чтобы одним прыжком добраться до двери служебного вагончика. Рву ручку на себя, рву еще раз, до боли в суставах. Не тут-то было.
У меня остается еще мгновение, чтобы прижаться к двери спиной и встретить противников, как говорится, с открытым забралом.
Забрала мне как раз сейчас и не хватает.
Ближе всех оказывается слесарь Панфилов. Вид у него решительный, что он и торопится доказать. Его кулак идет на стыковку с моей челюстью, но ее как раз в этот момент не оказывается на месте. По инерции он разворачивается чуть боком, и этого достаточно. Надеюсь, все ребра у него остались целы.
Пока бедняга пытается встать, я записываю одно очко в свою пользу и тут же получаю страшный удар в плечо. Счет ничейный, к тому же слесарь Панфилов встает на ноги. И снова трое против одного.
Их-то трое. А я один...
Крайний справа идет наперехват, но я нарушаю правила, выдавив из него локтем запас воздуха. Это не помогает, так как лысоголовый старательно пинает меня кованым ботинком, а слесарь Панфилов продолжает развивать успех, проводя прямой в голову. Тут в самый раз вспомнить фигурное катание. Не в смысле изящества, с которым я принимаю горизонтальное положение, а в смысле замедленных повторов. Чья-то подошва зависает над моим лицом, и так медленно, что я успеваю рассмотреть полустертую подкову и прилипший комок глины.
Подошва исчезает.
- Придурок, он нужен тепленький.
Меня поднимают на ноги, но тут крайний, которого я в самом начале вывел из игры, решает внести свою лепту в виде мощного пинка сзади. Согласно закону физики, я лечу вперед, где меня ждет неумолимая стена вагончика.
Дальше я путешествую в розовом тумане.
* * *
...Туман наползает на меня, я тону в нем, тону в этих липких густых хлопьях, так и не достигнув дна. Путь мой долог.
Но вот впереди забрезжил свет. Или призрак света. Желтый кружок с рваными краями. Я не чувствую собственного веса.
Поднимаюсь и начинаю путь к свету. Мне некуда спешить.
Желтый кружок нестерпимо режет глаза. Я отворачиваюсь, и снова подступает темнота. А сквозь темноту проступает воспоминание.
Я ощущаю воспоминание как реальность, ощущаю каждым мускулом, каждым нервом. Тело мое снова приобретает вес, и вот уже вокруг растаяла неопределенность, а я сижу в салоне взятого напрокат "фордика" с забрызганными номерами. Сижу в кресле рядом с водителем и курю сигарету за сигаретой. В машине я не один: моя спутница, прекрасная и гордая, ведет машину.
Она чуть наклонилась вперед, и я вижу только ее профиль, в котором слились воедино черты испанских и африканских предков.
За окнами чужой город, где кастильские балконы перемешаны со слепым железобетоном, где бармены вежливы и сердечны, а проституткам нет и тринадцати, где бассейны с лазоревой водой, и так сладостно отдыхать в тени после обеда. Правда, в подвалах некоторых учреждений ломают кости и подключают электроды к половым органам. Есть и такие развлечения. Но это для избранных... Мне, судя по всему, будет уготовано не место зрителя, а участника представления.
Я в этом городе чужой. У меня чужое имя и чужая биография. И только моя спутница знает, кто я на самом деле. Скорее, не знает, догадывается. Она сбросила туфельки на пол, чтобы удобнее было выжимать сцепление и газ, и теперь они лежат на полу маленькими серебряными скелетиками.
Я курю сигарету за сигаретой, а она, ни к кому лично не обращаясь, говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20