- Почту за честь, милостивый государь, ассистировать вашему превосходительству на операции.
Послышался приглушенный смех со стороны, где стояли сотрудники милиции и медперсонал. Саломатин, вспыхнув, но не найдя достойного ответа, почел за благо удалиться. Проходя мимо Родионова, он подобострастно согнулся и громко прошептал, чтобы было слышно:
- Борис Николаевич, если что, я рядом. Под рукой...
- Как "утка", - донеслось все из того же угла.
Центральная больница или, как называли ее жители, "Централ", повидала на своем веку, да не на одном, много чего и кого. Здесь, где грань между жизнью и смертью, практически, отсутствовала и переход из одного состояния в другое напоминал господствующую над полем боя высоту, в течение суток не раз переходящую "из рук" этого света "в руки" того и обратно, с годами выработалась, пустила корни и обзавелась могучей кроной своя собственная шкала человеческих ценностей.
"Централ" являлся своеобразной реликвией, ассоциируясь с неким символом русского самопожертвования, в которых соединились в прочный, неподверженный разрушению стихий и времени, конгломерат мужество и вера, самоотречение и талант. В этой больнице работал персонал, еще помнивший и чтивший традиции русских земских врачей. И первый вопрос, который задавали здесь при поступлении, был: "Где болит?" А первый ответ на чужую боль: "Сделаем все возможное."
В "Централе" не имели значения ни звучная фамилия, ни связи, ни общественное положение. Все измерялось только уровнем боли и страданий. У тех, у кого они были на грани человеческих сил, и получали помощь в первую очередь. По таким и не по каким иным законам более жил белоярский "Централ" в конце второго тысячелетия от Рождества Христова. И руководствуясь именно этими законами, Артемьев сделал первый шаг не к Родионову, а к истекающему кровью Полуянову. Бегло осмотрев его, он резко выпрямился и распорядился:
- Срочно в рентген-кабинет, потом - в пятую операционную. Я сейчас поднимусь. Здесь проникающее ранение головного мозга. - Он повернулся к Родионову и видя, что тот в сознании, спросил: - У вас тоже огнестрельное?
Борис Николаевич с мучительной гримасой слегка приподнял руку. Артемьев осмотрел его и, стараясь не встречаться взглядом, но вежливо и с сочувствием проговорил:
- Вам предстоит небольшая операция. Не волнуйтесь, думаю, кость руки не задета, но ревизия раны необходима. - Он заставил себя ободряюще улыбнуться: - Все будет хорошо.
Георгий Степанович уже собрался покинуть помещение, когда к нему с опаской приблизился один из сотрудников милиции в чине майора.
- Простите, Георгий Степанович, когда можно будет опросить больных и составить протоколы?
- Не раньше завтрашнего утра. Это в отношении Родионова. Что касается Полуянова... - Он покачал головой и приглушенно, почти на ухо добавил: Ничего не могу обещать. Но мы сделаем все возможное, - и, попрощавшись, быстро вышел.
Несмотря на приложенные усилия врачей и длившуюся более шести часов, операцию, Полуянов умер. Родионов же, напичканный снотворным и обезболивающими, как рожденственский поросенок гречневой кашей, сладко посапывал в четырехместной палате. Что ему снилось, ведает лишь Господь Бог. А по "Централу" уже катились, обгоняя друг друга и обрастая подробностями, жуткие слухи о покушении на "самого Родионова".
Георгий Степанович, сидя у себя в кабинете, описывал ход операции и готовил оформление истории болезни умершего Полуянова, когда к нему постучали и в приоткрытую дверь заглянул Гурьянов.
- Дохтур, мозги тута вправляют? - переступил он порог, улыбаясь.
- Тута, старый греховодник, - улыбнулся в ответ нейрохирург и, кивая на кресло, заметил: - Посиди минут пять, я уже эпикриз заканчиваю.
Ерофей, на правах старого друга, наполнил чайник и включил его. Заглянул в заварочный, понюхал, неодобрительно скривился и покачал головой, пробурчав себе под нос:
- Нешто энто напиток?
- Не успел заявиться, уже раскомандовался, - беззлобно огрызнулся Артемьев, не отрываясь от бумаг.
- Пиши-пиши, не отвлекайся, а то ошибок наделаешь, - не остался в долгу Ерофей.
- Все! - шумно выдохнул Георгий Степанович, откладывая ручку и поднимаясь из-за стола. - Посиди, я сейчас историю передам на вскрытие.
Спустя несколько минут, он вернулся и устало опустился в кресло.
- Там шансов с самого начала ноль было, - проговорил с сожалением. Ты уже в курсе? - бросил он пытливый взгляд на Гурьянова. - Говорят, будто какая-то женщина в Родионова метила, а Полуянов его заслонил собой.
- Женщина... - хмыкнул Ерофей и посмотрел в упор на Артемьева: - Ты нешто и, правда, не ведаешь?
- Ерофей, я почти семь часов в операционной простоял, а перед этим всю ночь дежурил. Мне как-то не до подробностей было.
- Капитолина Сотникова их уделала, - кратко бросил Ерофей.
Георгий Степанович несколько минут безмолвно смотрел на Ерофея, пытаясь дойти собственным сознанием до сути сообщенной ему новости.
- А сама? - наконец, обрел он дар речи.
Гурьянов отвел взгляд, глядя в окно.
- Ерофей! - почти выкрикнул Артемьев, - ну что ты молчишь? Что с Капитолиной?
- Убили, - глухо проговорил он.
- Как?! Не может быть! - недоверчиво ахнул Георгий Степанович.
- А энтот гад снову вывернулся, ну ты подумай! - в сердцах Ерофей Данилович громко стукнул кулачищем по столу. - Дык ишо и слух пустил, навроде энтот второй его прикрыл. Враки все! Родионов за им, как за щитом схоронился. Она, Капитолина значит, прям у входа его в энтот их штаб и встретила поутру. Родионов вышел-то, а с им цельная свита - вояки, цивильные да жандармов куча, понаехали нынче спозаранку. Говорят, большие шишки все. Ну, а Капитолина, видать, уж поджидала его. Всю обойму и шарахнула. Тут и свита вроде как опомнилась. На ей места живого не оставили...
- Откуда же у нее оружие взялось? - потрясенный рассказом Ерофея, едва слышно проговорил Артемьев.
- Видать, от мужика осталось. Да теперича-то чего гадать? Мальчонка у ей остался. Сирота...
- Он до сих пор у Марка в отделении реабилитации лежит. Блюмштейн, между прочим, в нем души не чает. У него же пятеро и все - девчата, а он всю жизнь наследника хотел. Да... Капелька, Капелька... Постой, Ерофей, спохватился Георгий Степанович, - у нее же, по-моему, подруга была, кажется, Вера Николаевна... Рясная! Точно - Вера Рясная. Она тоже у Марка курс лечения проходит, - вздохнул невесело Артемьев.
- Проходила. Проходила, Егор. Почитай уж, два дня, как представилась.
- Чума?
Ерофей Данилович покачал головой и с тоской вновь отвернулся к окну, глухо ответив:
- Руки на себя наложила. В петлю полезла... Эх, жизня! Она опосля себя записку больно страшную оставила: все подробно описала, чего с ей изверг тот сотворил и приписала , что, мол, ни днем, ни ночью покоя ей нету... Егор! - неожиданно со страстью воскликнул Гурьянов, - Ну растолкуй ты мне, лешаку старому, може я чего не понимаю? В войну, к примеру, страсти-то какие полыхали, но ить посередь своих-то не было душегубства такого! А ныне, что ныне-то меж людьми творится стало! Страшно мне, Егор, за Аннушку. Не приведи Бог, со мной что случится... - Он подавленно замолчал.
- Ерофей, - спустя время, нарушил молчание Артемьев, - что с чумой делать-то? Ползет же зараза...
- А може энтой заразой нам на роду написано переболеть, - Артемьев натолкнулся на жесткий взгляд Гурьянова.
- Да ты что говоришь-то такое?! Опомнись, Ерофей! - возмутился он негодующе. - Погляди, что творится. Это же безумие!
- Безумие, говоришь? - надвинулся на него Гурьянов. - Эт ты верно подметил. Народ начисто запамятовал, что в голове его мозги обретаются. Он в энтой самой голове только один рот и использует: ест да матерится, матерится да ест! Ни видеть, ни слышать, ни думать не желает! Был Иван дураком только в сказках, а ныне - и на деле им стал. Все ждет, когда кто его в рай позовет. А чтоб нам всем из ада энтого в рай попасть, чистилище пройти надобно, Егор.
- И сколько же мы по нему идти будем, Ерофей? - в страхе спросил Георгий Степанович.
- А вот как поймем, что жизнь человеческая дороже золота да богатств несметных, так, считай, что рай для нас в двух шагах и обозначился.
- Но ведь невинные гибнут, Ерофей! - выдвинул последний и самый веский аргумент Артемьев.
- Невинные? - усмехнулся горько Гурьянов. - Я тебе, друг мой любезный, на энто вот скажу: нет на энтой земле безвинных, все грешники. И каждый рано али поздно за свой грех платит. Одни - за то, что сотворили зло, а другие - за то, что видели, но молчали и тем позволили злу торжествовать.
Нам, Егор, коли плохо да муторно в жизни делается, мы тут, как тут на поклон к Господу Богу торопимся: подмогни, Отец родной... За что, мол, наказываешь? А ить, кто из нас когда иное говорил: мол, Господи, я ж про себя знаю - сволочь и дрянь последняя; почему же не накажешь, через страдания и бедствия к истине меня не выведешь? Молчишь?
- Но дети, Ерофей? Дети-то причем?!
- А эт ты не у меня, а у энтих, чьи дети, и пытай, - отрезал Ерофей. Знать род их такого наворотил, что природе-матушке с лихвой дедов-отцов хватило. Не желает она, чтоб род энтот продолжился и на земле пребывал.
- Ерофей... - осторожно произнес Артемьев, - ... а тебе не кажется, что подобные рассуждения - прямая дорога к нацизму и расизму?
- Засиделся я чтой-то у тебя, - не ответив, хмуро проговорил Гурьянов. - Я , ить, чего наведался-то? Про парня свого разузнать. Как он?
- Нормально, - сухо ответил Георгий Степанович. - Ест, спит, назначил ему общеукрепляющие, витамины. - Он вопросительно взглянул на Гурьянова, ожидая дальнейших его вопросов.
- За им кто присматривает али так?
- Извини, Ерофей, но у меня пока нехватка персонала. График смен через сутки идет. Люди с ног валятся. Индивидуальный пост только один - у послеоперационных и тяжелых. Так что... - он развел руками. - И рад бы, но сам понимаешь. - Заметив, как напрягся Ерофей, все же поспешил его успокоить: - Но он парень смирный. - Артемьев улыбнулся: - Не расстается со своим котом. Да... И смех, и слезы, - все в этой жизни рядом, бок о бок идет, перетекает друг в друга - тем и живем. Извини, Ерофей, но...
Тот быстро поднялся, оправляя одежду и как-то растерянно оглядываясь.
- Ой, а что же мы, даже чаю не выпили? - сокрушенно всплеснул руками нейрохирург.
- Еще будет время, - неопределенно откликнулся Гурьянов и, спешно, скомканно распрощавшись, покинул кабинет.
Георгий Степанович сначала обессиленно сел в кресло, затем порывисто вскочил, намереваясь догнать Ерофея, но махнул рукой и досадливо покачал головой:
- Про Анну не спросил, - негромко произнес он вслух в пустоту кабинета. - И вообще... собака между нами пробежала - большая, черная и лохматая. Нехорошо...
Глава двадцать первая
Несмотря на эпидемию, город жил своей, особой и напряженной, жизнью. Люди умирали и рождались, ходили на работу и влюблялись, забывались тяжкими, перевитыми кошмарами, снами и строили планы на будущее.
Но это была лишь верхушка горного пика, подножие которого надежно скрывали непроходимые джунгли, где жили уже по другим законам, где пролегали тайные, обходные, контрабандные тропы и где в цене были проводники, всегда готовые за особую, заранее обговоренную плату, провести по ним искателей приключений и мошенников, авантюристов и негласных соглядатаев, наемников и убийц. Однако, никто из них в этом мире джунглей не был застрахован от неожиданностей, во множестве встречающихся на пути. Это был тоже свой, особый мир - сумасшедших денег, черного рынка, циничных и предательских отношений, повального грехопадения и ежечасного риска, ставка в котором зачастую стоила жизни. Это был мир, где корону правителя делили пополам золото и чума...
... Когда-то он дал себе слово никогда больше не выходить на эту тропу. Когда-то... Сейчас оно казалось не просто далеким, а, скорее, нереальным, словно случилось ни с ним, ни в его жизни, а было прочитано в книге или увидено в кино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Послышался приглушенный смех со стороны, где стояли сотрудники милиции и медперсонал. Саломатин, вспыхнув, но не найдя достойного ответа, почел за благо удалиться. Проходя мимо Родионова, он подобострастно согнулся и громко прошептал, чтобы было слышно:
- Борис Николаевич, если что, я рядом. Под рукой...
- Как "утка", - донеслось все из того же угла.
Центральная больница или, как называли ее жители, "Централ", повидала на своем веку, да не на одном, много чего и кого. Здесь, где грань между жизнью и смертью, практически, отсутствовала и переход из одного состояния в другое напоминал господствующую над полем боя высоту, в течение суток не раз переходящую "из рук" этого света "в руки" того и обратно, с годами выработалась, пустила корни и обзавелась могучей кроной своя собственная шкала человеческих ценностей.
"Централ" являлся своеобразной реликвией, ассоциируясь с неким символом русского самопожертвования, в которых соединились в прочный, неподверженный разрушению стихий и времени, конгломерат мужество и вера, самоотречение и талант. В этой больнице работал персонал, еще помнивший и чтивший традиции русских земских врачей. И первый вопрос, который задавали здесь при поступлении, был: "Где болит?" А первый ответ на чужую боль: "Сделаем все возможное."
В "Централе" не имели значения ни звучная фамилия, ни связи, ни общественное положение. Все измерялось только уровнем боли и страданий. У тех, у кого они были на грани человеческих сил, и получали помощь в первую очередь. По таким и не по каким иным законам более жил белоярский "Централ" в конце второго тысячелетия от Рождества Христова. И руководствуясь именно этими законами, Артемьев сделал первый шаг не к Родионову, а к истекающему кровью Полуянову. Бегло осмотрев его, он резко выпрямился и распорядился:
- Срочно в рентген-кабинет, потом - в пятую операционную. Я сейчас поднимусь. Здесь проникающее ранение головного мозга. - Он повернулся к Родионову и видя, что тот в сознании, спросил: - У вас тоже огнестрельное?
Борис Николаевич с мучительной гримасой слегка приподнял руку. Артемьев осмотрел его и, стараясь не встречаться взглядом, но вежливо и с сочувствием проговорил:
- Вам предстоит небольшая операция. Не волнуйтесь, думаю, кость руки не задета, но ревизия раны необходима. - Он заставил себя ободряюще улыбнуться: - Все будет хорошо.
Георгий Степанович уже собрался покинуть помещение, когда к нему с опаской приблизился один из сотрудников милиции в чине майора.
- Простите, Георгий Степанович, когда можно будет опросить больных и составить протоколы?
- Не раньше завтрашнего утра. Это в отношении Родионова. Что касается Полуянова... - Он покачал головой и приглушенно, почти на ухо добавил: Ничего не могу обещать. Но мы сделаем все возможное, - и, попрощавшись, быстро вышел.
Несмотря на приложенные усилия врачей и длившуюся более шести часов, операцию, Полуянов умер. Родионов же, напичканный снотворным и обезболивающими, как рожденственский поросенок гречневой кашей, сладко посапывал в четырехместной палате. Что ему снилось, ведает лишь Господь Бог. А по "Централу" уже катились, обгоняя друг друга и обрастая подробностями, жуткие слухи о покушении на "самого Родионова".
Георгий Степанович, сидя у себя в кабинете, описывал ход операции и готовил оформление истории болезни умершего Полуянова, когда к нему постучали и в приоткрытую дверь заглянул Гурьянов.
- Дохтур, мозги тута вправляют? - переступил он порог, улыбаясь.
- Тута, старый греховодник, - улыбнулся в ответ нейрохирург и, кивая на кресло, заметил: - Посиди минут пять, я уже эпикриз заканчиваю.
Ерофей, на правах старого друга, наполнил чайник и включил его. Заглянул в заварочный, понюхал, неодобрительно скривился и покачал головой, пробурчав себе под нос:
- Нешто энто напиток?
- Не успел заявиться, уже раскомандовался, - беззлобно огрызнулся Артемьев, не отрываясь от бумаг.
- Пиши-пиши, не отвлекайся, а то ошибок наделаешь, - не остался в долгу Ерофей.
- Все! - шумно выдохнул Георгий Степанович, откладывая ручку и поднимаясь из-за стола. - Посиди, я сейчас историю передам на вскрытие.
Спустя несколько минут, он вернулся и устало опустился в кресло.
- Там шансов с самого начала ноль было, - проговорил с сожалением. Ты уже в курсе? - бросил он пытливый взгляд на Гурьянова. - Говорят, будто какая-то женщина в Родионова метила, а Полуянов его заслонил собой.
- Женщина... - хмыкнул Ерофей и посмотрел в упор на Артемьева: - Ты нешто и, правда, не ведаешь?
- Ерофей, я почти семь часов в операционной простоял, а перед этим всю ночь дежурил. Мне как-то не до подробностей было.
- Капитолина Сотникова их уделала, - кратко бросил Ерофей.
Георгий Степанович несколько минут безмолвно смотрел на Ерофея, пытаясь дойти собственным сознанием до сути сообщенной ему новости.
- А сама? - наконец, обрел он дар речи.
Гурьянов отвел взгляд, глядя в окно.
- Ерофей! - почти выкрикнул Артемьев, - ну что ты молчишь? Что с Капитолиной?
- Убили, - глухо проговорил он.
- Как?! Не может быть! - недоверчиво ахнул Георгий Степанович.
- А энтот гад снову вывернулся, ну ты подумай! - в сердцах Ерофей Данилович громко стукнул кулачищем по столу. - Дык ишо и слух пустил, навроде энтот второй его прикрыл. Враки все! Родионов за им, как за щитом схоронился. Она, Капитолина значит, прям у входа его в энтот их штаб и встретила поутру. Родионов вышел-то, а с им цельная свита - вояки, цивильные да жандармов куча, понаехали нынче спозаранку. Говорят, большие шишки все. Ну, а Капитолина, видать, уж поджидала его. Всю обойму и шарахнула. Тут и свита вроде как опомнилась. На ей места живого не оставили...
- Откуда же у нее оружие взялось? - потрясенный рассказом Ерофея, едва слышно проговорил Артемьев.
- Видать, от мужика осталось. Да теперича-то чего гадать? Мальчонка у ей остался. Сирота...
- Он до сих пор у Марка в отделении реабилитации лежит. Блюмштейн, между прочим, в нем души не чает. У него же пятеро и все - девчата, а он всю жизнь наследника хотел. Да... Капелька, Капелька... Постой, Ерофей, спохватился Георгий Степанович, - у нее же, по-моему, подруга была, кажется, Вера Николаевна... Рясная! Точно - Вера Рясная. Она тоже у Марка курс лечения проходит, - вздохнул невесело Артемьев.
- Проходила. Проходила, Егор. Почитай уж, два дня, как представилась.
- Чума?
Ерофей Данилович покачал головой и с тоской вновь отвернулся к окну, глухо ответив:
- Руки на себя наложила. В петлю полезла... Эх, жизня! Она опосля себя записку больно страшную оставила: все подробно описала, чего с ей изверг тот сотворил и приписала , что, мол, ни днем, ни ночью покоя ей нету... Егор! - неожиданно со страстью воскликнул Гурьянов, - Ну растолкуй ты мне, лешаку старому, може я чего не понимаю? В войну, к примеру, страсти-то какие полыхали, но ить посередь своих-то не было душегубства такого! А ныне, что ныне-то меж людьми творится стало! Страшно мне, Егор, за Аннушку. Не приведи Бог, со мной что случится... - Он подавленно замолчал.
- Ерофей, - спустя время, нарушил молчание Артемьев, - что с чумой делать-то? Ползет же зараза...
- А може энтой заразой нам на роду написано переболеть, - Артемьев натолкнулся на жесткий взгляд Гурьянова.
- Да ты что говоришь-то такое?! Опомнись, Ерофей! - возмутился он негодующе. - Погляди, что творится. Это же безумие!
- Безумие, говоришь? - надвинулся на него Гурьянов. - Эт ты верно подметил. Народ начисто запамятовал, что в голове его мозги обретаются. Он в энтой самой голове только один рот и использует: ест да матерится, матерится да ест! Ни видеть, ни слышать, ни думать не желает! Был Иван дураком только в сказках, а ныне - и на деле им стал. Все ждет, когда кто его в рай позовет. А чтоб нам всем из ада энтого в рай попасть, чистилище пройти надобно, Егор.
- И сколько же мы по нему идти будем, Ерофей? - в страхе спросил Георгий Степанович.
- А вот как поймем, что жизнь человеческая дороже золота да богатств несметных, так, считай, что рай для нас в двух шагах и обозначился.
- Но ведь невинные гибнут, Ерофей! - выдвинул последний и самый веский аргумент Артемьев.
- Невинные? - усмехнулся горько Гурьянов. - Я тебе, друг мой любезный, на энто вот скажу: нет на энтой земле безвинных, все грешники. И каждый рано али поздно за свой грех платит. Одни - за то, что сотворили зло, а другие - за то, что видели, но молчали и тем позволили злу торжествовать.
Нам, Егор, коли плохо да муторно в жизни делается, мы тут, как тут на поклон к Господу Богу торопимся: подмогни, Отец родной... За что, мол, наказываешь? А ить, кто из нас когда иное говорил: мол, Господи, я ж про себя знаю - сволочь и дрянь последняя; почему же не накажешь, через страдания и бедствия к истине меня не выведешь? Молчишь?
- Но дети, Ерофей? Дети-то причем?!
- А эт ты не у меня, а у энтих, чьи дети, и пытай, - отрезал Ерофей. Знать род их такого наворотил, что природе-матушке с лихвой дедов-отцов хватило. Не желает она, чтоб род энтот продолжился и на земле пребывал.
- Ерофей... - осторожно произнес Артемьев, - ... а тебе не кажется, что подобные рассуждения - прямая дорога к нацизму и расизму?
- Засиделся я чтой-то у тебя, - не ответив, хмуро проговорил Гурьянов. - Я , ить, чего наведался-то? Про парня свого разузнать. Как он?
- Нормально, - сухо ответил Георгий Степанович. - Ест, спит, назначил ему общеукрепляющие, витамины. - Он вопросительно взглянул на Гурьянова, ожидая дальнейших его вопросов.
- За им кто присматривает али так?
- Извини, Ерофей, но у меня пока нехватка персонала. График смен через сутки идет. Люди с ног валятся. Индивидуальный пост только один - у послеоперационных и тяжелых. Так что... - он развел руками. - И рад бы, но сам понимаешь. - Заметив, как напрягся Ерофей, все же поспешил его успокоить: - Но он парень смирный. - Артемьев улыбнулся: - Не расстается со своим котом. Да... И смех, и слезы, - все в этой жизни рядом, бок о бок идет, перетекает друг в друга - тем и живем. Извини, Ерофей, но...
Тот быстро поднялся, оправляя одежду и как-то растерянно оглядываясь.
- Ой, а что же мы, даже чаю не выпили? - сокрушенно всплеснул руками нейрохирург.
- Еще будет время, - неопределенно откликнулся Гурьянов и, спешно, скомканно распрощавшись, покинул кабинет.
Георгий Степанович сначала обессиленно сел в кресло, затем порывисто вскочил, намереваясь догнать Ерофея, но махнул рукой и досадливо покачал головой:
- Про Анну не спросил, - негромко произнес он вслух в пустоту кабинета. - И вообще... собака между нами пробежала - большая, черная и лохматая. Нехорошо...
Глава двадцать первая
Несмотря на эпидемию, город жил своей, особой и напряженной, жизнью. Люди умирали и рождались, ходили на работу и влюблялись, забывались тяжкими, перевитыми кошмарами, снами и строили планы на будущее.
Но это была лишь верхушка горного пика, подножие которого надежно скрывали непроходимые джунгли, где жили уже по другим законам, где пролегали тайные, обходные, контрабандные тропы и где в цене были проводники, всегда готовые за особую, заранее обговоренную плату, провести по ним искателей приключений и мошенников, авантюристов и негласных соглядатаев, наемников и убийц. Однако, никто из них в этом мире джунглей не был застрахован от неожиданностей, во множестве встречающихся на пути. Это был тоже свой, особый мир - сумасшедших денег, черного рынка, циничных и предательских отношений, повального грехопадения и ежечасного риска, ставка в котором зачастую стоила жизни. Это был мир, где корону правителя делили пополам золото и чума...
... Когда-то он дал себе слово никогда больше не выходить на эту тропу. Когда-то... Сейчас оно казалось не просто далеким, а, скорее, нереальным, словно случилось ни с ним, ни в его жизни, а было прочитано в книге или увидено в кино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74