А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Могу поведать о своих переживаниях по этому поводу, правда, не в Алжире, а в Варшаве.
Поскольку я не была мальчишкой и никогда не стреляла из трубочки, не взрывала бертолетову соль и прочие такие вещества, взрывной материал доставил мне массу хлопот. Бредни выдумывать не хотелось, и я потребовала разъяснений от Марека, имевшего по этой части большой опыт. Пожалуйста, он готов служить советами и всеми своими знаниями. Я приобрела составные, изготовила взрывчатую смесь и на всякий случай отправилась проводить испытания на наш участок. Лежал глубокий снег. Ко мне сбежались все окрестные кошки, я угостила их фаршем, а войти на участок не" сумела — калитку заклинило намертво. Остатки фарша я бросила как можно дальше — ох, как кошки ходят по снегу, неописуемо! Все-таки они добрались до угощения, и я могла приступать к опыту.
Фитиль получился, даже горел как надо, но догорал до взрывчатки, и привет. Фитиль гас, взрываться ничего не желало. Я растерялась, вернулась домой и приступила к новым опытам. Никакого толку. Изготовила потрясающую взрывчатую смесь и изо всех сил лупила по ней молотком на лестнице — никаких результатов.
— Чего ты напугал, к чертям собачьим? — с претензиями набросилась я на Марека. — Я же не собираюсь взрывать Белый дом! Я всего-навсего пишу книгу!
Он попытался взорвать смесь собственноручно и тоже пришёл в недоумение — просто-напросто нынешние спички никуда не годятся. Не на взрывы рассчитаны. Он принёс старые охотничьи спички. Сколько мы намучились, чтобы взорвать крышку от кофейной банки, это уму непостижимо. В конце концов удалось добиться хоть какого-то результата, и я успокоилась.
В Алжире мой сын с ходу взмолился:
— Мать, ради Бога, поезди с Ивоной, ей ведь детей возить, надо научиться!
Я понимала его прекрасно. В качестве инструктора попробовала поездить с невесткой.
У молодых людей железная психика и стальные нервы. Ивона водила машину спокойно, без всяких выкрутасов, но обладала одним недостатком — никак не желала принимать в расчёт педаль тормоза. Невзлюбила её, и все тут. И убедить Ивону пользоваться педалью представлялось мне прямо-таки сизифовым трудом. Вспотевшая, вся на нервах, я наконец предложила:
— Знаешь, поводи машину по кругу и постарайся подъехать к дому, а я посмотрю из окна.
Дети тогда жили в Махдии, в доме у шоссе, на третьем этаже. Подъезжали к дому следующим образом: с шоссе надо резко свернуть вправо и въехать на дополнительную параллельную полосу. Элементарное дело, ничего сложного. Ивона послушалась.
Я наблюдала её манёвры из окна. Свернуть резко вправо ей удалось запросто, но отвращение к тормозной педали привело к тому, что она упёрлась носом в забор школы. Сумела затормозить, лишь ткнувшись в него, дала задний ход, въехала на школьный двор и, сделав полный круг, подвела машину к дому. Я мягко (правда, на повышенных тонах) попросила, чтобы Ивона попыталась повернуть сразу, минуя школу. Она попыталась, опять остановилась перед забором, дала задний ход и подрулила к дому. В очередной раз, проигнорировав забор, она сразу вкатила на школьный двор…
Огорчённая, я сообщила о невесткиных успехах сыну, и принялись мы обучать Ивону сообща. Возвращались из Махдии в Тиарет, Ивона вела, мы спокойно её инструктировали.
— Впереди грузовик, а навстречу едет машина, пропусти её. Не хватит места разъехаться, тормози. Грузовик впереди, тормози. Грузовик!.. Тормози!!!
Мы заорали оба в один голос. Ивона успела тормознуть.
— В машине, на которой я училась, тормоз что надо — лишь прикоснёшься, уже остановилась, — обиделась Ивона. — А тут педаль плохо работает.
В конце концов она научилась водить, хотя до того, сворачивая в юру наискосок к рынку, устроила пробку на полгорода, а в письме ко мне позже меланхолически сообщила:
«Полицейский на рынке, прежде такой вежливый, теперь, как только я подъезжаю, сплёвывает, бросает шапку оземь и уходит с перекрёстка…»
Вообще-то манера езды в Алжире имеет свою специфику, о чем осведомлены лишь те, кому довелось там побывать. При встрече с другой машиной прежде всего проверяешь — если араб за рулём смотрит на дорогу, можно ехать невзирая на правила движения, если же он глазеет по сторонам, ехать нельзя ни в коем случае. Лица, пренебрёгшие этим правилом, потом долго ремонтировали свои средства передвижения.
Дети жили сначала в Оране, потом в Тлемсене, и я в обоих местах побывала. Не понимаю Камю. Он написал, что Оран некрасивый город. И где у этого человека были глаза? Какое там некрасивый — очаровательный красочный город! Меня, по крайней мере, он очаровал. В Тлемсене Ивона прикармливала двадцать кошек. Днём они валялись по всем диванам и стульям, но усвоили твёрдо: ночь надо проводить на улице.
В Махдии я познакомилась с Саси, молодым арабом, любившим Польшу и поляков. Он подумывал даже насчёт жены польки, но мы ему втолковали, что ни одна польская девушка никогда не привыкнет готовить обед, стоя на коленях. Телевизор у арабов стоял на половине высоты стены, а огонь разжигали обязательно на уровне пола. Мамаша Саси, дама прогрессивная, обучала меня подкрашивать глаза хной — делала она это одним лёгким движением, не глядя в зеркало, а по-французски говорила лучше меня.
Откровенно говоря, что касается языков, единственное утешение — мои дети. Ежи поехал в Алжир, более или менее ориентируясь в немецком. Французский он учил перед отъездом три месяца. На месте поднажал, ложась спать, словарь почитывал, а когда я приехала к ним, языком владел уже хорошо. Почти трехлетняя Каролина, самый послушный ребёнок, какого мне доводилось видеть, входя куда-нибудь, непонятно каким образом знала, что следует сказать, — «добрый день» или «bon jour».
Махдия расположена на плоскогорье за хребтом Атласских гор. У самой пустыни. Я вывозила ребёнка на природу, пытаясь найти какую-нибудь зелень, и однажды Каролина меня основательно изумила. Мы уже возвращались, когда я услышала, как моя внучка произносит какое-то странное слово.
— Непееехайалаба, — повторяла она над моим ухом. — Непееехайалаба…
Боже милостивый, о чем это она?! А девочка твердила своё все настойчивее. Я не могла понять, в чем дело, пока не увидела наконец араба. Он шёл в стороне, далеко от дороги, и даже при большом моем желании «переехать» его наверняка не удалось бы.
Новое арабское строительство меня потрясло. Наше по сравнению с ним — сборка швейцарских часов. Святую правду написала я об этом в «Сокровищах». Вот ещё несколько деталей. Сквозные щели вокруг оконных рам в квартире моих детей достигали четырех сантиметров, а лестницу я из любопытства обмерила: каждая ступенька была разной высоты, двух одинаковых не найти, а если такое и случалось, то не подряд. Спускаться следовало осторожно, ибо нога то глубоко проваливалась, то неожиданно оказывалась под подбородком, а перила шатались. Здание было ультрасовременное — достижение нового строя.
Мои взгляды выкристаллизовывались все чётче, набираясь новых аргументов. Можно согласиться с глупым утверждением: в разных странах нашего лагеря все похоже, ибо мы граничим друг с другом, принадлежим к одной этнической группе, одним словом, мы — братья славяне. Даже на демократических немцев оказали влияние, а зараза пошла от русских, отсюда и общий идиотизм. Но Алжир с нами не граничит, и славянской души я не углядела ни в одном арабе. Поэтому причина генерального кретинизма, по-моему, совсем иная. Проявления же совершенно знакомые и, возможно, даже более разительные.
В Алжир я попала в ноябре, то есть в осенне-зимний сезон, и оказалась над уровнем моря повыше Закопане. Моросил дождь. Где-то, очевидно, лило изрядно, потому как, добираясь до столицы, мы угодили в настоящее половодье. По шоссе бурлила река выше осей колёс, по обочинам шоссе стояли арабские дети и показывали, где кончается асфальт. Об остановке и думать не приходилось. Я присмотрелась, откуда вода. С расположенных выше бескрайних виноградников стекали потоки густой жижи темно-коричневого цвета, насыщенной глиной.
— Послушай, сын, почему же они куда-нибудь не отведут воду? — спросила я со злостью. — Обычная мелиорация, и вопрос решён!
— А зачем? — саркастически ответил сын. — Ведь такие наводнения случаются всего два раза в год, в остальное время сухо. Зачем же утомляться? А виноградники и так скоро исчезнут — пустыня наступает, песок все поглотит.
Наверное, и в самом деле поглотил. В тот раз я видела у шоссе поля проса. А когда довелось ехать той же дорогой через полтора года, никакого проса уже и в помине не было. Поля засыпал песок, длинными языками подбираясь к асфальту. Я не в курсе, как обстоят дела теперь, может, и шоссе уже засыпало.
Старые французские фермы превратились в руины, очаровательные виллы, окружённые зелёными садами, постепенно ветшали, некогда обрабатываемая земля пустовала. Да, этот строй все приводит в соответствующий вид…
С продуктами проблем не было. Даже с мясом. Совершенно ошеломлённая, я обнаружила, что эту страну поголовного овцеводства снабжают бараниной, импортируемой из Новой Зеландии. На бараньих тушах стояли печати — не ошибёшься. Кроме баранины, продавалась конина, говядина. Колбас и копчёностей, естественно, никаких, зато птица — пожалуйста. Правда, с ней происходили таинственные вещи.
Ивона закупала птицу, как правило, в одном магазине, насколько это помещение вообще можно было назвать магазином. И однажды, без всяких на то рациональных причин, мы получили в подарок полтора килограмма куриных крылышек, шеек, печёнок. Араб не взял денег и не желал никакой другой платы. Мы так и не уразумели смысла этой благотворительной акции, что не помешало нам с удовольствием слопать подарок.
Буйство фруктов превышало любую фантазию. Однажды при покупке гранатов я сваляла дурака, во что бы то ни стало желая сама выбрать фрукты на лотке. Продавец смотрел на меня с состраданием, потом высыпал из моей сумки все выбранные гранаты и напихал других, по-моему, гораздо хуже. Ладно, будь по-твоему. Я оставила лишь один самый, на мой взгляд, красивый гранат. Он согласился, пожав плечами, — пожалуйста, раз уж мне так хочется. Дома мы занялись сравнением.
Выбранные продавцом фрукты оказались пищей богов; верно, такими соблазнилась Персефона. В жизни я ничего подобного не едала. А мой красивый гранат — сплошной уксус. Больше я никогда на рынке ничего самостоятельно не выбирала.
В чужом апельсиновом саду мы однажды украли апельсин. Не то чтобы у нас обнаружились воровские наклонности, просто апельсин прямо с дерева показался мне и моей невестке невероятно экзотичным и желанным. И мы подослали Каролину, заставив невинного ребёнка украсть фрукт. Трофей оказался кислым — вырви глаз, но уж коль скоро он украден, пришлось съесть, иначе поступок выглядел совсем неприличным.
Да, в Алжире вовсе не продавали сыра, а с яйцами творилось какое-то светопреставление. Куры в стране существовали, значит, были и яйца. Тем не менее, когда яйца привозили в «галерею» (так именовался государственный универсам), вокруг разыгрывались невообразимые баталии. Даже закупив товар, очередь не расходилась — должно быть из чувства коллективизма, так что иногда яйца для Ивоны покупал полицейский.
Между прочим, повсюду устанавливались две очереди — в одной женщины, в другой мужчины, и товар отпускали, как у нас инвалидам и пенсионерам: первым с одной стороны, вторым — с другой. Это оказалось очень выгодно для нас — мужчин толпилось гораздо больше. А яйца, конечно, были везде, только на рынке они стоили в два раза дороже.
Жратвы, вообще-то, хватало. Алжирская пищевая промышленность выпускала макароны, кстати очень вкусные. Все остальные продукты в незначительном количестве поступали по импорту, а в мощных дозах — контрабандой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44