Собрание будет проходить при закрытых дверях и начнется лишь после того, как вся гостиничная прислуга покинет зал.
Заведующий Хьюстонским отделением, энергичный молодой человек по фамилии Кваратоне, кивнул. Он уже успел взять интервью у президента ассоциации стоматологов доктора Ингрэма, и слова старшего посыльного лишний раз подтвердили полученную информацию.
«Да, у нас действительно будет чрезвычайное заседание, – сказал ему доктор Ингрэм. – Решение о нем было принято исполнительным комитетом вчера вечером, но заседание это будет закрытым. Если бы дело зависело только от меня, сынок, то пожалуйста, приходите и слушайте, и вы, и любой другой. Но кое-кто из моих коллег имеет на этот счет свое мнение. Они считают, что наши люди будут говорить свободнее, зная, что в зале нет прессы. Так что, боюсь, на сей раз придется вам посидеть в коридоре».
Кваратоне, который вовсе не собирался просидеть все собрание под дверью, тем не менее вежливо поблагодарил доктора Ингрэма. Имея уже подкупленного союзника в лице Херби Чэндлера, он прежде всего подумал о том, что воспользуется старой уловкой и проникнет на собрание стоматологов, переодевшись в форму посыльного. Однако сообщение Чэндлера показывало, что этот план придется изменить.
– Помещение, в котором будет проходить собрание, – спросил Кваратоне, – это что, большой зал?
– Именно так, сэр, – утвердительно кивнул Чэндлер. – Салон дофина на триста мест. А больше им и не нужно.
Корреспондент «Тайма» задумался. Повестка любого закрытого собрания, на котором присутствуют триста человек, перестает быть тайной, как только открываются двери. В эту минуту для него не составит труда смещаться с делегатами и, притворившись одним из них, выяснить, о чем шла речь. Но при этом у него не будет интересных деталей, связанных с поведением отдельных людей – материала, столь ценимого дирекцией «Тайма» и читателями этого журнала.
– А в этом, как его там, сапуне нет балкона?
– Есть маленький, но на него рассчитывать не приходится. Я уже проверил. Там будет дежурить пара их людей. И кроме того, все микрофоны сейчас отключают.
– Черт бы их побрал! – выругался местный газетчик. – Шпионов они боятся, что ли?
– Видно, кое-кто из них хочет высказаться, но не хочет, чтобы это было зафиксировано, – думая вслух, промолвил Кваратоне. – Эти узкие спецы никогда не занимают твердых позиций – во всяком случае, по расовым вопросам. Но деваться им некуда, уж коли встали перед дилеммой – либо единодушно покинуть отель, либо создавать видимость, так – пошуметь для отвода глаз. В этом отношении ситуация, я бы сказал, сложилась уникальная.
– А если так, подумал Кваратоне, то и репортаж может получиться более острым, чем он предполагал. И он решил во что бы то ни стало придумать, как проникнуть в зал.
– Мне нужен план этажа, где будет проходить заседание, а также этажа над ним, – вдруг сказал Кваратоне. – Понимаете, не просто расположение комнат, а технический план, на котором отмечено все – стены, вентиляционные ходы, потолки и прочее. И мне нужно это быстро, так как в нашем распоряжении меньше часа.
– По правде говоря, я вовсе не уверен, что такой план существует, сэр. Но так или иначе… – И старший посыльный умолк при виде того, как Кваратоне вытащил из кармана пачку двадцатидолларовых банкнот и сорвал бумажную ленту.
Пять банкнот Кваратоне тут же вручил Чэндлеру.
– Доберитесь до кого-нибудь из ремонтной или технической службы. С помощью этих денег. Вас я тоже потом не забуду. Встретимся здесь через полчаса, если можно раньше – тем лучше.
– Слушаюсь, сэр! – Физиономия Чэндлера, так похожая на острую мордочку хорька, расплылась в подобострастной улыбке.
– А ты займешься местными откликами, договорились? – сказал Кваратоне репортеру из Нового Орлеана. – Возьмешь интервью в муниципалитете, у видных горожан; хорошо бы поговорить с кем-нибудь из Национальной ассоциации борьбы за права цветного населения. В общем, сам знаешь, что требуется.
– Такой репортаж я и во сне сочиню.
– А вот этого делать не надо. Главное, внимательно следи за реакцией людей. Кстати, хорошо бы поймать мэра в туалете – вот идея! Представляешь: дает интервью и одновременно моет руки. Весьма символично. Может быть отличным началом для репортажа.
– Ну что ж, попробую спрятаться в туалете, – весело сказал репортер и с этими словами удалился: он тоже не сомневался, что за сверхурочную работу заплатят хорошо.
А Кваратоне отправился коротать время в кафе отеля. Он заказал чаю со льдом и машинально, потягивая напиток, обдумывал будущий очерк. Конечно, на целый подвал не потянет, но если удастся найти острый и оригинальный ракурс, таможне получить полторы колонки в номере, выходящем на следующей неделе. А это доставит ему немалое удовольствие – ведь за последние недели больше десяти очерков, на которые он затратил столько сил и старания, были либо вообще отвергнуты нью-йоркской редакцией, либо сильно урезаны при верстке. В этом не было ничего необычного, и сотрудники объединения «Тайм-Лайф» привыкли мириться с неприятным сознанием, что пишут иной раз впустую. Но Кваратоне любил, когда его печатали и замечали, если он писал что-то стоящее.
В условленное время он вернулся в комнатушку для прессы. Через несколько минут туда пришел и Херби Чэндлер в сопровождении моложавого остроносого человека в рабочем комбинезоне. Старший посыльный представил его: Чес Эллис, ремонтный рабочий. Тот почтительно поздоровался с Кваратоне за руку, затем, постучав по свертку чертежей, который он держал под мышкой, неуверенно проговорил:
– Мне ведь их вернуть надо.
– А они мне и нужны ненадолго. – Кваратоне помог Эллису расстелить листы с чертежами и прижать загибавшиеся кверху углы. – Ну, где у вас тут Салон дофина?
– Вот здесь.
– Я смазал ему про собрание, сэр, – вступил в разговор Чэндлер. – И про то, что вы хотите услышать, о чем там будут говорить, хотя сами там не будете.
– Есть какие-нибудь ходы в стенах и в потолке? – спросил сотрудник «Тайма».
– Стены сплошные. Есть, правда, проем между потолком и полом верхнего этажа, но чтоб залезть туда – нечего и думать. Гипс не выдержит тяжести, и вы провалитесь.
– Стойте, – сказал Кваратоне, у которого был как раз такой план. – А что означают эти линии? – И он ткнул пальцем в план.
– Это труба вытяжки горячего воздуха из кухни. Вы заживо изжаритесь, даже если очутитесь по соседству с ней.
– А эти?
Эллис нагнулся над чертежом. Потом сверился с другим листом.
– Это труба подачи холодного воздуха. Она проходит над потолком Салона дофина.
– Из нее есть выходы в зал?
– Да. В центре зала и в обоих его концах. Они здесь отмечены на плане.
– Какое сечение трубы?
Рабочий немного подумал.
– Примерно три квадратных фута.
– Ну-ка, помогите мне добраться до этой трубы, – решительно заявил Кваратоне. – Я залезу в нее и доползу до зала, чтобы видеть и слышать то, что происходит внизу.
Времени на это осуществление затеи очень мало. Эллис сначала отнекивался, но потом Чэндлер все же уговорил его добыть второй комбинезон и сумку с инструментами. Корреспондент «Тайма» быстро переоделся и взял сумку. Затем Эллис, дрожа как в лихорадке, хотя ничего и не произошло, провел его в помещение, примыкавшее к кухне на том этаже, где происходило собрание. Старший посыльный благоразумно исчез из виду. Кваратоне понятия не имел, сколько долларов из той сотни, что он дал Чэндлеру, перешло в руки Эллиса, но ему явно кое-что перепало.
На кухне никто и внимания не обратил на двух заштатных ремонтных рабочих. В закутке, куда они затем пришли, высоко в стене была решетка, которую Эллис заранее снял. К отверстию, которое прикрывала эта решетка, была подставлена длинная стремянка. Кваратоне молча поднялся по ней и влез в дыру. Оказалось, что передвигаться там можно лишь ползком, на локтях.
Притом тьма внутри стояла кромешная, лишь изредка прорезаемая отблесками света с кухни. Кваратоне почувствовал, как в лицо ему ударила струя холодного воздуха – давление воздуха возросло, когда тело Кваратоне заполнило всю труба.
– Отсчитайте четыре вентиляционных отверстия! – прошептал сзади Эллис. – Четвертое, пятое и шестое как раз над Салоном дофина. И еще, сэр: дышите потише, иначе вас услышат. Я вернусь через полчаса. Если вас к тому времени не будет, приду еще через полчаса.
Кваратоне попробовал оглянуться и не смог. Значит, вылезать будет труднее, чем ползти вперед. Он приглушенно сказал: «Есть!» и пополз вперед.
Коленям и локтям, опиравшимся на металл, было жестко. Больше всего неприятностей доставляли Кваратоне сварные швы. Он даже перекосился от боли, когда острый конец шурупа порвал ему комбинезон и впился в ногу.
Немного попятившись, он отцепился, затем снова пополз вперед, но уже осторожнее.
Вентиляционные отверстия были заметны издали из-за пронимавшего в них снизу света. Кваратоне прополз над тремя из них, от души надеясь, что решетки надежно привинчены. Подползая к четвертому, он услышал голоса.
Собрание, очевидно, уже началось. К радости Кваратоне, голоса слышны были отчетливо и, если изловчиться, он видел и часть зала внизу. Из следующего отверстия, пожалуй, видно будет еще лучше, решил он. Так и оказалось.
Теперь он видел почти половину зала, заполненного людьми, а также трибуну, с которой как раз выступал президент ассоциации доктор Ингрэм. Пошарив по карманам, корреспондент «Тайма» извлек блокнот и шариковую ручку, снабженную маленьким фонариком.
– …призываю вас, – обращался к собравшимся доктор Ингрэм, – занять возможно более твердую позицию.
Сделав паузу, он продолжал:
– Мы, профессионалы, по природе своей склонны придерживаться середины и не впадать в крайности, но мы слишком долго занимались попустительством в том, что касается ущемления гражданских прав. В нашей среде нет дискриминации – по крайней мере, она проявляется крайне редко, и мы привыкли думать, что этого достаточно. Мы, как правило, не обращаем внимания на то, что происходит вокруг, какие силы там действуют. И мы оправдываем такое свое отношение тем, что посвятили жизнь медицине и у нас не остается времени ни на что другое. Ну что ж, такое оправдание удобно, в нем есть даже доля истины. Однако сейчас, хотим мы того или нет, и нас коснулась эта проблема.
Маленький доктор помолчал, внимательно всматриваясь в лица собравшихся.
– Всем вам, должно быть, уже известно о непростительном оскорблении, которое этот отель нанес нашему уважаемому коллеге, доктору Николасу, оскорблении, самым грубым образом нарушающем закон о гражданских правах.
Как ваш президент, я предложил принять жесткие ответные меры. Мы должны отменить конгресс и все, как один, покинуть отель.
В зале раздались возгласы удивления. Доктор Ингрэм продолжал:
– Большинству уже известно мое предложение. Но для прибывших сегодня утром – это новость. К сведению и тех и других, предложенная мною мера повлечет за собой огорчения и неудобства – для меня в не меньшей степени, чем для всех вас, – профессионально мы от этого не выиграем, да и обществу пользы не будет. Но бывают ситуации, когда затрагиваются самые основы чести и совести, и тогда не обойтись без решительных мер. Я считаю, что это как раз такой случай. У нас есть лишь одна возможность продемонстрировать глубину нашего возмущения, а также со всей очевидностью показать, что люди нашей профессии не намерены больше равнодушно взирать на то, как нарушаются гражданские права.
В зале раздались возгласы: «Правильно, правильно», – но одновременно и ропот недовольства.
Откуда-то из середины зала тяжело поднялся на ноги массивный мужчина;
Кваратоне, пригнувшись ближе к отверстию, увидел могучие челюсти, улыбку на мясистых губах, очки в толстой оправе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Заведующий Хьюстонским отделением, энергичный молодой человек по фамилии Кваратоне, кивнул. Он уже успел взять интервью у президента ассоциации стоматологов доктора Ингрэма, и слова старшего посыльного лишний раз подтвердили полученную информацию.
«Да, у нас действительно будет чрезвычайное заседание, – сказал ему доктор Ингрэм. – Решение о нем было принято исполнительным комитетом вчера вечером, но заседание это будет закрытым. Если бы дело зависело только от меня, сынок, то пожалуйста, приходите и слушайте, и вы, и любой другой. Но кое-кто из моих коллег имеет на этот счет свое мнение. Они считают, что наши люди будут говорить свободнее, зная, что в зале нет прессы. Так что, боюсь, на сей раз придется вам посидеть в коридоре».
Кваратоне, который вовсе не собирался просидеть все собрание под дверью, тем не менее вежливо поблагодарил доктора Ингрэма. Имея уже подкупленного союзника в лице Херби Чэндлера, он прежде всего подумал о том, что воспользуется старой уловкой и проникнет на собрание стоматологов, переодевшись в форму посыльного. Однако сообщение Чэндлера показывало, что этот план придется изменить.
– Помещение, в котором будет проходить собрание, – спросил Кваратоне, – это что, большой зал?
– Именно так, сэр, – утвердительно кивнул Чэндлер. – Салон дофина на триста мест. А больше им и не нужно.
Корреспондент «Тайма» задумался. Повестка любого закрытого собрания, на котором присутствуют триста человек, перестает быть тайной, как только открываются двери. В эту минуту для него не составит труда смещаться с делегатами и, притворившись одним из них, выяснить, о чем шла речь. Но при этом у него не будет интересных деталей, связанных с поведением отдельных людей – материала, столь ценимого дирекцией «Тайма» и читателями этого журнала.
– А в этом, как его там, сапуне нет балкона?
– Есть маленький, но на него рассчитывать не приходится. Я уже проверил. Там будет дежурить пара их людей. И кроме того, все микрофоны сейчас отключают.
– Черт бы их побрал! – выругался местный газетчик. – Шпионов они боятся, что ли?
– Видно, кое-кто из них хочет высказаться, но не хочет, чтобы это было зафиксировано, – думая вслух, промолвил Кваратоне. – Эти узкие спецы никогда не занимают твердых позиций – во всяком случае, по расовым вопросам. Но деваться им некуда, уж коли встали перед дилеммой – либо единодушно покинуть отель, либо создавать видимость, так – пошуметь для отвода глаз. В этом отношении ситуация, я бы сказал, сложилась уникальная.
– А если так, подумал Кваратоне, то и репортаж может получиться более острым, чем он предполагал. И он решил во что бы то ни стало придумать, как проникнуть в зал.
– Мне нужен план этажа, где будет проходить заседание, а также этажа над ним, – вдруг сказал Кваратоне. – Понимаете, не просто расположение комнат, а технический план, на котором отмечено все – стены, вентиляционные ходы, потолки и прочее. И мне нужно это быстро, так как в нашем распоряжении меньше часа.
– По правде говоря, я вовсе не уверен, что такой план существует, сэр. Но так или иначе… – И старший посыльный умолк при виде того, как Кваратоне вытащил из кармана пачку двадцатидолларовых банкнот и сорвал бумажную ленту.
Пять банкнот Кваратоне тут же вручил Чэндлеру.
– Доберитесь до кого-нибудь из ремонтной или технической службы. С помощью этих денег. Вас я тоже потом не забуду. Встретимся здесь через полчаса, если можно раньше – тем лучше.
– Слушаюсь, сэр! – Физиономия Чэндлера, так похожая на острую мордочку хорька, расплылась в подобострастной улыбке.
– А ты займешься местными откликами, договорились? – сказал Кваратоне репортеру из Нового Орлеана. – Возьмешь интервью в муниципалитете, у видных горожан; хорошо бы поговорить с кем-нибудь из Национальной ассоциации борьбы за права цветного населения. В общем, сам знаешь, что требуется.
– Такой репортаж я и во сне сочиню.
– А вот этого делать не надо. Главное, внимательно следи за реакцией людей. Кстати, хорошо бы поймать мэра в туалете – вот идея! Представляешь: дает интервью и одновременно моет руки. Весьма символично. Может быть отличным началом для репортажа.
– Ну что ж, попробую спрятаться в туалете, – весело сказал репортер и с этими словами удалился: он тоже не сомневался, что за сверхурочную работу заплатят хорошо.
А Кваратоне отправился коротать время в кафе отеля. Он заказал чаю со льдом и машинально, потягивая напиток, обдумывал будущий очерк. Конечно, на целый подвал не потянет, но если удастся найти острый и оригинальный ракурс, таможне получить полторы колонки в номере, выходящем на следующей неделе. А это доставит ему немалое удовольствие – ведь за последние недели больше десяти очерков, на которые он затратил столько сил и старания, были либо вообще отвергнуты нью-йоркской редакцией, либо сильно урезаны при верстке. В этом не было ничего необычного, и сотрудники объединения «Тайм-Лайф» привыкли мириться с неприятным сознанием, что пишут иной раз впустую. Но Кваратоне любил, когда его печатали и замечали, если он писал что-то стоящее.
В условленное время он вернулся в комнатушку для прессы. Через несколько минут туда пришел и Херби Чэндлер в сопровождении моложавого остроносого человека в рабочем комбинезоне. Старший посыльный представил его: Чес Эллис, ремонтный рабочий. Тот почтительно поздоровался с Кваратоне за руку, затем, постучав по свертку чертежей, который он держал под мышкой, неуверенно проговорил:
– Мне ведь их вернуть надо.
– А они мне и нужны ненадолго. – Кваратоне помог Эллису расстелить листы с чертежами и прижать загибавшиеся кверху углы. – Ну, где у вас тут Салон дофина?
– Вот здесь.
– Я смазал ему про собрание, сэр, – вступил в разговор Чэндлер. – И про то, что вы хотите услышать, о чем там будут говорить, хотя сами там не будете.
– Есть какие-нибудь ходы в стенах и в потолке? – спросил сотрудник «Тайма».
– Стены сплошные. Есть, правда, проем между потолком и полом верхнего этажа, но чтоб залезть туда – нечего и думать. Гипс не выдержит тяжести, и вы провалитесь.
– Стойте, – сказал Кваратоне, у которого был как раз такой план. – А что означают эти линии? – И он ткнул пальцем в план.
– Это труба вытяжки горячего воздуха из кухни. Вы заживо изжаритесь, даже если очутитесь по соседству с ней.
– А эти?
Эллис нагнулся над чертежом. Потом сверился с другим листом.
– Это труба подачи холодного воздуха. Она проходит над потолком Салона дофина.
– Из нее есть выходы в зал?
– Да. В центре зала и в обоих его концах. Они здесь отмечены на плане.
– Какое сечение трубы?
Рабочий немного подумал.
– Примерно три квадратных фута.
– Ну-ка, помогите мне добраться до этой трубы, – решительно заявил Кваратоне. – Я залезу в нее и доползу до зала, чтобы видеть и слышать то, что происходит внизу.
Времени на это осуществление затеи очень мало. Эллис сначала отнекивался, но потом Чэндлер все же уговорил его добыть второй комбинезон и сумку с инструментами. Корреспондент «Тайма» быстро переоделся и взял сумку. Затем Эллис, дрожа как в лихорадке, хотя ничего и не произошло, провел его в помещение, примыкавшее к кухне на том этаже, где происходило собрание. Старший посыльный благоразумно исчез из виду. Кваратоне понятия не имел, сколько долларов из той сотни, что он дал Чэндлеру, перешло в руки Эллиса, но ему явно кое-что перепало.
На кухне никто и внимания не обратил на двух заштатных ремонтных рабочих. В закутке, куда они затем пришли, высоко в стене была решетка, которую Эллис заранее снял. К отверстию, которое прикрывала эта решетка, была подставлена длинная стремянка. Кваратоне молча поднялся по ней и влез в дыру. Оказалось, что передвигаться там можно лишь ползком, на локтях.
Притом тьма внутри стояла кромешная, лишь изредка прорезаемая отблесками света с кухни. Кваратоне почувствовал, как в лицо ему ударила струя холодного воздуха – давление воздуха возросло, когда тело Кваратоне заполнило всю труба.
– Отсчитайте четыре вентиляционных отверстия! – прошептал сзади Эллис. – Четвертое, пятое и шестое как раз над Салоном дофина. И еще, сэр: дышите потише, иначе вас услышат. Я вернусь через полчаса. Если вас к тому времени не будет, приду еще через полчаса.
Кваратоне попробовал оглянуться и не смог. Значит, вылезать будет труднее, чем ползти вперед. Он приглушенно сказал: «Есть!» и пополз вперед.
Коленям и локтям, опиравшимся на металл, было жестко. Больше всего неприятностей доставляли Кваратоне сварные швы. Он даже перекосился от боли, когда острый конец шурупа порвал ему комбинезон и впился в ногу.
Немного попятившись, он отцепился, затем снова пополз вперед, но уже осторожнее.
Вентиляционные отверстия были заметны издали из-за пронимавшего в них снизу света. Кваратоне прополз над тремя из них, от души надеясь, что решетки надежно привинчены. Подползая к четвертому, он услышал голоса.
Собрание, очевидно, уже началось. К радости Кваратоне, голоса слышны были отчетливо и, если изловчиться, он видел и часть зала внизу. Из следующего отверстия, пожалуй, видно будет еще лучше, решил он. Так и оказалось.
Теперь он видел почти половину зала, заполненного людьми, а также трибуну, с которой как раз выступал президент ассоциации доктор Ингрэм. Пошарив по карманам, корреспондент «Тайма» извлек блокнот и шариковую ручку, снабженную маленьким фонариком.
– …призываю вас, – обращался к собравшимся доктор Ингрэм, – занять возможно более твердую позицию.
Сделав паузу, он продолжал:
– Мы, профессионалы, по природе своей склонны придерживаться середины и не впадать в крайности, но мы слишком долго занимались попустительством в том, что касается ущемления гражданских прав. В нашей среде нет дискриминации – по крайней мере, она проявляется крайне редко, и мы привыкли думать, что этого достаточно. Мы, как правило, не обращаем внимания на то, что происходит вокруг, какие силы там действуют. И мы оправдываем такое свое отношение тем, что посвятили жизнь медицине и у нас не остается времени ни на что другое. Ну что ж, такое оправдание удобно, в нем есть даже доля истины. Однако сейчас, хотим мы того или нет, и нас коснулась эта проблема.
Маленький доктор помолчал, внимательно всматриваясь в лица собравшихся.
– Всем вам, должно быть, уже известно о непростительном оскорблении, которое этот отель нанес нашему уважаемому коллеге, доктору Николасу, оскорблении, самым грубым образом нарушающем закон о гражданских правах.
Как ваш президент, я предложил принять жесткие ответные меры. Мы должны отменить конгресс и все, как один, покинуть отель.
В зале раздались возгласы удивления. Доктор Ингрэм продолжал:
– Большинству уже известно мое предложение. Но для прибывших сегодня утром – это новость. К сведению и тех и других, предложенная мною мера повлечет за собой огорчения и неудобства – для меня в не меньшей степени, чем для всех вас, – профессионально мы от этого не выиграем, да и обществу пользы не будет. Но бывают ситуации, когда затрагиваются самые основы чести и совести, и тогда не обойтись без решительных мер. Я считаю, что это как раз такой случай. У нас есть лишь одна возможность продемонстрировать глубину нашего возмущения, а также со всей очевидностью показать, что люди нашей профессии не намерены больше равнодушно взирать на то, как нарушаются гражданские права.
В зале раздались возгласы: «Правильно, правильно», – но одновременно и ропот недовольства.
Откуда-то из середины зала тяжело поднялся на ноги массивный мужчина;
Кваратоне, пригнувшись ближе к отверстию, увидел могучие челюсти, улыбку на мясистых губах, очки в толстой оправе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75