— Это правда?.. Вы действительно напали на их след? — заволновалась женщина. — Ох, скорее бы…
— Действительно, — сказал Корнеев.
Когда майор уходил, он слышал как Коробова, вняв его наставлениям, с грохотом задвигает мощный железный засов на калитке и спускает с цепи собаку.

* * *
Куфлиев вернулся из Кульсары разочарованным. Скорее по привычке, чем по необходимости, усевшись за стол, он стал перелистывать папки с «сатурнов-скими» документами. Когда появился Корнеев, Куфлиев приветствовал его вялым взмахом руки.
— Присаживайся куда-нибудь.
— Как поездка?
— Дела там, дорогой Игорь Николаевич, неважные: никто ничего не знает, никто ни за что не отвечает… В обязанности кладовщика в Кульсары входило только отпускать представителю «Сатурна» указанное в требовании количество деталей. Сербаев приезжал туда уже с флизелином, который получал у Юлеева в Гурьеве… А может и без флизелина. Что происходило в примыкающем к заводу помещении, не интересовало никого… Не удалось также выяснить, на чем основывалось такое безразличие, а с гибелью Сербаева надежда распутать узел в Кульсары приближается к нулю. Глупо думать, что тамошний кладовщик будет стучать сам на себя. Да и не знал он наверняка механики хищения… Копать надо в Гурьеве. Ах, жаль, что нет у нас всезнающего Юлеева…
— А что, Юлеев в одиночку принимал продукцию?
— Считай, что так. Перед поездкой в Кульсары я разговаривал с механиком Кругловым, который вместе с Юлеевым подписывал акты приемки. На вопрос, сколько ему осталось до пенсии, он, деликатно потупившись, признался, что ему всего сорок пять. Судя по лицу, не меньше тридцати из них он беспробудно пьет… Учитывая, что в распоряжении завсклада все запасы спирта, можно смело утверждать, что механик действительно ничего не видел. Если наши предположения о размахе хищений подтвердятся, то этот «специалист» получит срок, достаточный, чтобы осознать вред, проистекающий от дармового спирта, — мрачно пошутил Куфлиев.
В дверь осторожно постучали, и в проеме появилась масляная физиономия Фришмана.
— Милости просим, Борис Ильич. Из всех членов «Сатурна» вы единственный не оставляете нас своим вниманием.
— Все шутите, товарищи. А между тем три человека погибли. Хороши, нечего сказать, шуточки…
— Ну, об Ачкасове я бы те взялся говорить так определенно. Пока, несмотря на все старания, тело его не обнаружено, — сказал майор.
— И какая хитрая бестия стоит за этими убийствами! — начал Куфлиев. — Единственный, на мой взгляд, вероятный мотив преступлений — желание избавиться от свидетелей и соучастников. Если предположить, что и Ачкасов погиб, то единственный, кому выгодно такое развитие событий, — это вы, Борис Ильич. Ведь, на сколько я понимаю, других партнеров у вас не было?
— Минуточку, товарищ капитан, товарищ майор! — обеспокоенно завертел головой Фришман. — О чем вы говорите?.. Какие партнеры? Тоже мне, мафия… Я сроду не старался выглядеть самым честным евреем на свете. Бывало кое-что, но это все в прошлом. Да и грехи-то были, матерью клянусь, не уголовные, а так — дребедень хозяйственная. Стыдно даже вспоминать об этом.
— А мы и не спрашиваем, — осадил его Куфлиев.
— Нет, это замечательно! Вы всего-навсего шьете мне три убийства… да еще и с применением пыток! — не унимался Фришман, ерзая на стуле. — Боря Фришман — садист! Ну, потеха… Да я, если хотите знать, после тех снимков куска мяса в рот взять не могу. С души воротит… И представить страшно, кто пошел на такое зверство. Не Луков же с работницами, требуя недополученную зарплату, ха-ха! Я, кстати, намерен с ними рассчитаться из собственных средств…
— А может, кто-то из вашего окружения?
— Да никто! — категорически перебил капитана Фришман.
— А что вы скажете, — вмешался в разговор сидящий у окна Корнеев, о ташкентском кооперативе «Юлдуз», том самом, которому адресовались тридцать километров флизелина? — он снова раскрыл папку. — Все-таки на накладной печати «Сатурна».
— Ни сном, ни духом! — он поползал глазами по накладной. — Ну, подпись, это ясно, не моя… а печати всегда у Ачкасова хранились. Мне их Коробова в среду отдала. У нее дома, при свидетелях.
— Свидетели надежные?.. Подтвердят?
— Ну, зачем вы так? Это же Юлеев и Сербаев.
— Да-а-а, Борис Ильич, факты не в вашу пользу. Давайте-ка вернемся к «Юлдузу».
— Клянусь чем угодно, я даже не подозревал о его существовании. Да и какой мне резон продавать флизелин, когда его можно переработать у себя. Любой коммерсант знает, что товар продавать выгоднее, чем сырье. Что я — слаборазвитая страна?
— Но, положим, производство ваше от нее недалеко ушло, — усмехнулся Куфлиев. — Но есть кое-что и похуже — документы на такое количество материала отсутствуют. А раз так, то флизелин ворованный, что и подтверждает нам, что детали при транспортировке не упаковывались. Значит, кроме наказания за хищение придется возвращать государству деньги за невыполненную работу… Так что и ваш благородный жест — просто заблаговременный расчет с частью долгов. Для суда, правда, — это факт положительный. Одним словом, Борис Ильич, советую набраться мужества и рассказать все как есть. Как председатель вы всегда служили прикрытием, так неужели вы и теперь собираетесь выгораживать запутавшихся дельцов?
Фрипшан увял. Улыбка застыла на его лоснящемся лице, как приклеенная. При последних словах капитана он поднял голову и быстро взглянул на него:
— Если бы я знал, чего вы от меня хотите. Я понимаю так — виноват, значит, сажайте, потом все равно выпустите. Я на вас за этот незаконный акт даже жаловаться не буду — вот честное мое слово.
«Намекает на желательность изоляции», — подумал Корнеев, и решил проверить, верна ли его догадка:
— Вы, Борис Ильич, словно путевку в престижный санаторий выпрашиваете. Неужто так в тюрьму хочется?.. Боитесь, что ли?.. Так поделитесь вашими подозрениями, а мы проверим. Не стесняйтесь…
— Ошибаетесь, товарищ майор, не угадали. Просто тюрьма — место тихое, охрана надежная. Что-то в последние дни много событий, и все — рядом. И поверьте, я ни сном, ни духом…
— А где «Камаз» вашего кооператива? Уж это председатель знать обязан…
— На стоянке, скорее всего. Где ему быть?.. Вы же наслышаны, что всеми серьезными делами у нас заправлял Ачкасов, так что я до сих пор концов не найду… Когда Сербаев отправлялся в рейс — он оформлял документы и забирал машину. Мне оставалось только бумаги подписать… Но этих накладных на тридцать километров флизелина я не подписывал, и про «Юлдуз» действительно впервые слышу… Только Леонид мог бы рассказать обо всем этом, да что теперь уж…
— Не отчаивайтесь, может статься, и расскажет, — без всякой иронии пообещал Корнеев. — Давайте пропуск подпишу.
Едва за председателем закрылась дверь, капитан и майор обменялись понимающими взглядами.
— Ну, гусь! — засмеялся капитан. — Неспроста ему в камеру захотелось. Уважить, что ли?
— Не вводи государство в расходы. Каждый его шаг под контролем. Следить за ним — одно удовольствие, семью отправил в деревню, сам безвылазно сидит дома. Сегодняшняя поездка к нам — первая за все время… Запас продуктов, очевидно, в доме есть — голодной смертью не помрет. Машина прямо перед подъездом, сигнализация включена: стоит только прикоснуться к «Волге», как врубается сирена и зажигаются все огни. Наши видели, как вечером какой-то паренек случайно оперся на капот, так, бедняга, отскочил, как ужаленный, от такой светомузыки… А боится Борис Ильич другого… Правда, на помощь не торопится звать.
— Из двух зол…
— К сожалению, он выбрал большее. Если только сам не является его источником… Ладно, Талгат, думай, а я пойду к себе. Надо переварить информацию.
К удивлению майора, дверь в его кабинет оказалась открытой. За столом по-хозяйски расположился лейтенант Тимошин.
— Не ожидали, Игорь Николаевич?
— Честно говоря, я думал, ты корпишь в райотделе над материалами Троепольской.
— Дело в том, что райотделовцы, когда узнали, что мы берем себе это ограбление, в два счета передали мне дело, обеспечили транспортом, да еще и пообещали переадресовать сюда свидетеля, вызванного на сего дня. И еще. Когда я уходил из больницы, то не поленился опросить дежурных медсестер. Оказалось, что нашими потерпевшими интересовались. Само по себе это неудивительно: женщины молодые, симпатичные, незамужние…
— Не тяни кота. Кто конкретно?
— Большой такой молодой казах спрашивал о здоровье Коробовой именно в то время, когда вы разговаривали с ней в палате.
— За ним, конечно, не проследили? Ах, да… Но что ему в Коробовой? Ведь двадцать восемь тысяч не у нее похитили?
— Вот тут-то, может быть, и собака зарыта… Вы увеличили сумму ровно в семь раз.
— То есть?
— У Троепольской взяли всего около четырех тысяч рублей. Остальную сумму по ее просьбе магазин перевел на специально открытую, впервые в жизни, заметьте, — сберкнижку. Конечно, это не входило в обязанности кассира, но помогла коробка конфет… Если бы вы видели, как Троепольская радовалась, что предусмотрительно условилась об этой операции.
— Значит, все это шло извне?
— Без всякого сомнения. В комиссионном знали, что основная часть денег переводится на счет Троепольской. Четыре тысячи — не тридцать… Из-за них вряд ли кто пойдет на прямой разбой в центре города. Свидетели показывают, что действовал одиночка. Среднего роста, худой, пружинистый. Похож на казаха, но не уверены. Мнения расходятся. Достоверно одно — узкоглазый брюнет. Был одет в серые свободные рубашку и брюки, черные туфли на толстой, видимо, каучуковой подошве, потому что, по словам очевидцев, прыгал здорово… Нанеся Троепольской короткий мощный удар кастетом, он, возвращая назад руку, попутно оглушил Коробову. Две жертвы одним махом. Потом он ударил носком башмака подмышку падающую Троепольскую, вырвал из ее рук сумку и двумя прыжками скрылся в соседнем дворе.
— Наверняка его подстраховывали.
— Безусловно. Но как отличишь в толпе?
— Ладно… Дальше.
— Двор, в котором скрылся преступник, имеет три выхода на оживленные улицы. Продавщица овощного ларька, расположенного рядом с одним, утверждает, что там долго стояло такси, но когда машина уехала — не заметила. Номеров не запомнила. Обычная «Волга».
— Не густо. Но все равно — будем искать. Конечно, таких…
Его прервал стук в дверь.
— Войдите! — откликнулся майор.
— Мне к вам? — в дверях стоял еще молодой, но уже расплывшийся и обрюзгший казах, двойной подбородок буквально стекал на грудь. Голос у него оказался пронзительно-пискливым.
— Ахан Кельбаев? Милости просим, — пригласил Тимошин. — Присаживайтесь. И снова, пожалуйста, расскажите все по порядку. Раз уж нам передали дело Троепольской — Коробовой, то хотелось бы услышать о происшествии из уст главного свидетеля. Можно сказать, участника…
— Хорощ участник, — Кельбаев дышал тяжело и шумно, поминутно вытирая громадным платком пот с крупного жирного лица.
— Не скромничайте.
— Правду говорю… И видел-то я не больше остальных.
— .Хорошо, давайте сначала.
— Было так. Тормозят меня в .Балыкшах у большого гастронома две девушки. Просят подвезти в центр, к комиссионному. Пообещали — не обидим… Чего не отвезти?.. Молодые, красивые, с деньгами…Подкатили, значит, к магазину. Девушки сказали, что минут через пять-дееять вернутся, а чтоб я не переживал — червонец сунули… Сижу, «Футбол-хоккей» читаю. Вход в магазин метрах в двух позади. Вылезать неохота, жарища такая, что и пошевелиться лень. Все окна в машине открыты. Конечно, болтали они по пути о каких-то деньгах… Ну, не Чикаго же у лас… Вдруг слышу — шум какой-то, крики женские… Пока вылез — они обе уже лежат на тротуаре. Нашлись люди — погрузили их ко мне в машину, и я мигом в больницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28