Ты смотришь на этого человека. Он пожимает плечами. Дело выеденного яйца не стоит. Камеру поменять! А я – полицейский, мне нужны надежные колеса, потому что я их изнашиваю на службе городу. Кому это может повредить?
Бобьен бросил в сторону сержанта-детектива быстрый взгляд, чтобы определить его реакцию. Санк-Марс не выразил ни порицания, ни одобрения. Он с серьезностью психиатра сидел на стуле и ждал продолжения. Как священник, хранящий молчание на исповеди, он ждал от кающегося подробностей его грехопадения.
– Потом тебе возвращают машину. Оказывается, пробита была не только камера, но и покрышка, причем так, что заклеить ее не было возможности. А одну покрышку менять нельзя, потому что, если степень изношенности колес разная, ездить на машине опасно. В результате тебе ставят две новые покрышки. Ты спрашиваешь, сколько ты должен. Человек пожимает плечами и улыбается. К чему говорить о таких мелочах? Счет никто предъявлять не станет – до этого никому дела нет.
Бобьен кивнул головой с таким видом, будто ему только теперь все стало ясно.
– И ничего не происходит. Потом наступает время везти машину на техобслуживание, а в тот месяц у тебя, как на грех, набирается много расходов. Теперь дело обстоит иначе – ты сам ищешь того малого, который тебе предлагал помощь. Машину возвращают в отличном состоянии. Никакого счета снова не предъявляют. Кому от этого вред? Разве кому-то причинен ущерб? И в самом деле никакого, только на этот раз они просят тебя о маленьком одолжении. Совсем малюсеньком. Так, сущая безделица. Разве можно отказать человеку, который сделал тебе столько добра? Один жулик, которому грозит до тридцати дней, выходит сухим из воды, потому что отпечатки его пальцев были стерты с украденного видеомагнитофона. Мелких преступлений такого рода и без того хватает. Одним меньше, одним больше, кто считает?
Жиль Бобьен сел в свое кресло, положил руки на письменный стол и уставился в пространство между ними.
– Они делают тебе все больше одолжений. Помогают продвигаться по службе. Предоставляют информацию, которая в нужный момент дает тебе преимущества. Вы, Эмиль, именно вы повсюду имеете своих людей. Об этом все знают. Вы же пользуетесь их информацией. И не только вы, не только я, – у любого сыщика есть свои источники, каждый полицейский спит и видит, у кого бы ему получить нужные сведения. Ты мимоходом намекаешь, что тебе неплохо было бы получить продвижение по службе, но на это место хотят назначить другого. Через пару дней с этим другим приключается неприятность, которая заносится в его личное дело, а сам он получает выговор. У тебя просят такую малость, а взамен так много дают.
Однажды ты вдруг выясняешь, что у тебя увеличен лимит на кредитной карточке, причем эту сумму кто-то полностью перечисляет на твой счет каждые шесть месяцев, не задавая никаких вопросов. Но теперь вопросы начинаешь задавать ты. Ты протестуешь. Говоришь, что тебе это не надо, ты никого об этом не просил и деньги брать не будешь. Но тебя никто даже не слушает. Каждые полгода на твой кредитный счет переводятся пять тысяч долларов независимо от того, снимаешь ты с него деньги или нет. И ты никому эти деньги не возвращаешь, потому что отдавать их некому. Никто тебе не звонит. Никто ни о чем не просит. И в конце концов ты сдаешься. Деньги платят. Это никого не волнует. Какая разница? Ты не первый грязный полицейский и не последний. И кроме того, ты ничего никому за это не делаешь, по крайней мере ничего существенного. От тех, кто должен был бы быть на твоей стороне, ничего хорошего ждать не приходится. Сослуживцы над тобой потихоньку посмеиваются. Что им от тебя надо? Верности? Морали? Никто тебя не уважает. Ты всем обязан мерзавцам, окопавшимся в управлении.
Санк-Марс скрестил руки на груди, задумавшись о том, не напоминает ли ситуация начальника его собственную? Ведь единственной разницей между ним самим и Бобьеном было то, что Санк-Марс долго шел на поводке у ЦРУ, позволяя собой манипулировать, а капитан попал в аналогичную зависимость от «Ангелов ада». На первый взгляд, конечно, здесь, как говорится, две большие разницы, но по большому счету параллели вполне уместны.
– Потом пришел день, – я знал, что этот день настанет, – и меня пригласили на встречу. Там меня попросили на время возглавить комитет по назначениям. При особых обстоятельствах такое, вы знаете, случается, и объяснять здесь никому ничего не требуется. Так вот, я распорядился, чтобы одному молодому полицейскому было присвоено звание детектива, выдан жетон, и он был назначен напарником Эмиля Санк-Марса. Я тогда подумал, что теперь-то точно узнаю, как все это у Эмиля получается, узнаю, какие одолжения делают ему плохие парни, потому что он сам должен быть грязным полицейским, чтобы проводить все эти аресты, и я смогу в один прекрасный момент сделать из него самого грязного полицейского в городе.
Здесь Санк-Марс сдержаться уже не мог.
– Так что, Норман Лаженес сам был грязным полицейским или его только использовали?
Бобьен заерзал в кресле. Санк-Марс понял, что ни к чему смотреть это представление, дожидаясь ответа. Все ясно и без того.
Сначала последовало извинение:
– Эмиль, я не знал, что они собирались сделать.
Потом было сказано о неизбежности случившегося, причем упор был сделан на то, что все ошибки в суждениях и недостатки людей предопределены самой судьбой: «Колеса вертелись, я был лишь орудием в чужих руках».
И лишь в заключение была раскрыта сама суть свершенного греха:
– Норман не знал, что вы приведете туда с собой ваших друзей. Его задание состояло в том, чтобы позволить вам завести его на склад, где он должен был вас застрелить. Это я выяснил позже.
Но он не смог этого сделать, причем не только потому, что у вас было такое мощное подкрепление. Он всегда упирал, что заранее ничего не знал о том, что ваши друзья были поблизости, но заметил их потом, перед тем, как вы туда вошли, Эмиль. Вот тогда-то он и решил все переиграть. Но он не знал, что на стропилах на складе засел снайпер, которому было поручено его убрать, если он сменит масть. Хотя, возможно, его бы убрали в любом случае. Если один полицейский убирает другого, значит, байкеры тут ни при чем, и у «Росомах» нет оснований для их преследований.
Санк-Марсу надо было обсудить с ним другие дела, другие вопросы и проблемы, но сначала он должен был понять, к чему клонит Бобьен, рассказывая свою историю. Капитан еще ее не закончил.
– Теперь вы знаете, в какой сложной ситуации оказались. Все пошло наперекосяк, стреляли в полицейского. Его спас пуленепробиваемый жилет – хоть вы сами знаете, он в любом случае был грязным полицейским. Но это не отменяет того факта, что стреляли в полицейского. Я сказал тем, с кем был связан, что больше я в эти игры играть не собираюсь. Я им сказал, что сделал для них больше, чем они когда-нибудь просили. А они стали мне грозить, сказали, что сдадут меня, разорят. Тогда мне пришлось сменить тон и попытаться с ними договориться. Я заставил их мне пообещать, что они никогда не будут снова меня просить помогать им в таких ужасных делах. Они пообещали. Так мне пришлось пойти на сделку с этими подонками.
Санк-Марс не подгонял его и не прерывал – он ждал. Этот человек сказал ему, что попал в неприятный переплет, пусть сам теперь и выпутывается. Сначала он пытался найти себе оправдания, теперь был готов представить свои преступления чуть ли не подвигами, не осудить их, а оправдать и возвысить, заявив, что все силы мира не в состоянии противостоять тирании.
– Эмиль, что мне было делать? Я отказывался, не хотел брать их подношений. Тогда они стали говорить со мной о моих дочерях. Мне рассказали про школы, где они учатся, перечислили имена их учителей, сказали, какой цвет машины, которую водит их учитель бальных танцев, какие прически у их подружек. Они мне даже назвали имена хомячков и золотых рыбок моих дочерей. Они убьют их, Эмиль. Они срезали пуговицы с блузки моей жены, когда ей захотелось днем покемарить в нашем собственном доме, и прислали мне их в маленькой черной коробочке, похожей на гробик. Они повсюду, они знают обо всем, они безжалостны, в них не осталось ничего человеческого, им неведомы ни сострадание, ни милосердие. Эмиль, они говорят мне: «С твоих уст нам в уши». И я знаю, что остался один. Мне некому об этом рассказать. Кто меня может спасти? Если я расскажу обо всем в управлении, мои девочки не придут из школы домой. Жена моя поедет за покупками, и ее машина взлетит на воздух.
– Вам надо было поговорить с шефом.
– Я поговорил с ним в конце концов. Сказал ему, что если буду и дальше отстранен от обязанностей, шансы на то, что мои девочки доживут до следующего дня рождения, станут ничтожными.
– Понятно, – многозначительно сказал Санк-Марс.
– А теперь, Эмиль, я говорю об этом с вами. Спасите меня. Директор Жерве может вернуть меня к работе, по крайней мере к тому, что выглядит как мои обязанности, но он не в состоянии избавить меня от врагов в моем собственном доме. Эмиль, помогите мне, пожалуйста.
Санк-Марс покачал головой.
– Нет.
– Эмиль, пожалуйста! Вы хотите, чтобы я вас умолял?
Детектив чуть подался вперед, уперев руки в колени.
– Скажите мне, Жиль, почему вы решили сейчас со мной переговорить? Без этого я не буду вам помогать, – он быстро поднял палец, чтобы начальник не успел его перебить. – Мне нужна правда, Жиль. Сказки мне рассказывать не надо.
– У меня нет ничего определенного, Эмиль. Мне только намекнули, что скоро у меня появится большая свобода действий.
– Что это значит?
– Я все время им жаловался, что у меня связаны руки. Они решили развязать узлы. Я не знаю, Эмиль, не знаю, но мне кажется, что они собираются убрать одного или нескольких офицеров полиции. У меня сложилось впечатление, что они снова готовы нас убивать, как тогда, когда они подрядили на это Лаженеса. На этот раз мне кажется, они не промахнутся. Я не уверен, но думаю, что их цель – вы. В тот раз у них не получилось, вот они и пытаются исправить положение. Эти люди не сдаются, Эмиль. Господи, у меня слабое сердце, я больше этого не вынесу. Я спать по ночам не могу, забыл, когда был спокоен. Мне нужна ваша помощь. Я не так замазан, Эмиль, я совсем не сильно замазан! Это просто обстоятельства так сложились, от них все мои проблемы. Я только с вами могу об этом поговорить. Любой другой слова из моих уст вложит им в уши.
Санк-Марс с серьезным видом кивнул, потом встал и направился к двери, но перед ней обернулся и сказал:
– Если мне суждено сойти в могилу, о вас я беспокоиться не собираюсь. Поэтому помните: если меня убьют, вам придется разбираться со своими делами самостоятельно. Но до тех пор вы будете продолжать сотрудничать с теми, с кем связаны. Продолжайте им подыгрывать. И сообщайте мне обо всем, что происходит между вами и ими. Не пытайтесь ничего утаить. Если вы что-то недоговорите, смерть ваших дочерей будет на вашей совести. А пока, Жиль, я – единственная ваша надежда. Молитесь Богу, чтобы я остался в живых, потому что, если я погибну, вы недолго протянете.
Он быстро вышел из кабинета, оставив капитана наедине с его страхами, и быстро направился в свою кабинку на встречу с Лапьером, потому что уже слегка запаздывал. Так много всего произошло, что, казалось, даже воздух сгустился.
Андре Лапьер так выглядел и благоухал, будто только что пообедал и слегка поддал, причем, как подозревал Санк-Марс, его трапеза была обильнее и вкуснее, чем тоненький кусочек колбасы. Взгляд его сиял, светился внутренним напряжением, излучая вернувшуюся к нему былую бодрость.
– Эмиль! Теперь ты должен мне все рассказать. Что происходит? Это ведь может меня спасти, вернуть меня обратно.
– С чего ты это взял?
– У тебя что – разжижение мозгов? Если то убийство совершили не байкеры, «Росомахи» должны будут вернуть это дело нам на доследование, и я получу его обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84