— Неужели не понятно? Всю собранную нами информацию следует официально передать югославской прокуратуре.
Широков посмотрел на Мукусеева. Мукусеев — на Широкова. Зимин посмотрел на них обоих. Посмотрел, слегка усмехнулся и сказал:
— Не собираетесь же вы ехать в Костайницу и искать место захоронения там?
— Именно, — ответил Мукусеев. — Именно это я и собираюсь сделать.
***
Его пытались отговорить, но он был «упертый, к танк». Так не дипломатично определил поведение Мукусеева первый секретарь посольства Одиноков. Сам посол был в командировке, и Одиноков его замещал.
— Вы, очевидно, не понимаете, Владимир Викторович, — говорил Одиноков, — что там все еще продолжается партизанская война. Там, конечно, сейчас стоят миротворческие силы ООН, но полностью ситуацию они не контролируют. Поля засеяны минами. В таких условиях мы не можем гарантировать вашу безопасность.
— Василий Андреевич, — отвечал Мукусеев, — мы сюда прибыли для проведения расследования. У меня мандат Верховного Совета. Я должен поехать в Костайницу и попытаться найти эти чертовы окопы с телами ребят.
— Вы, Владимир Викторович, упертый, извините, как танк.
— Благодарю вас за комплимент, Василий Андреевич.
— Не за что… Ну, хорошо, давайте думать, чем я могу вам помочь.
***
Илья Дмитриевич Зимин вышел прогуляться по Белграду. Он отказался от гида, любезно предложенного Сергеем Сергеевичем:
— Я, Сергей Сергеевич, хочу ощутить атмосферу города, его дух. А для этого не нужен гид. Для этого нужно просто бродить по улицам, пить кофе, смотреть на людей… Согласны?
— Согласен, — улыбнулся секретарь посольства. — Но предупреждаю: здесь полно карманников.
Зимин беспечно махнул рукой и ушел. Больше часа он бродил по улицам древнего Белграда, выпил три рюмки ракии в кафе на берегу Савы и поймал такси:
— На почтамт.
Старенький, но ухоженный «мерс» через пять минут доставил его на почтамт. Отсюда Зимин позвонил в Москву.
— Петрович, — сказал он, когда абонент в Москве отозвался, — это я… Слушай внимательно, а то у них здесь такие тарифы на международку, что охренеешь. В общем, так: дядюшка Стеван уехал… Навсегда уехал. Ты понял, Петрович?… Молодец. Мы его не застали, разминулись на пол-дня. Так вот, в связи с его неожиданным отъездом, ключик мы не получили. Нет у нас ключа, понял? Есть только видеопривет от дядюшки Стевана. Нехороший, СКАНДАЛЬНЫЙ. Я, конечно, попытался объяснить, что дядюшка был последнее время болен, да и пил сильно. В общем, скорбный стал на головушку и наговорил в своем видеопривете ерунды. Но друзья мои, особенно друг популярный, меня не услышали… Понял, Петрович?… Во, во. Поедем мы, короче, ключик искать там, где его потеряли. А уж как оттуда с тобой связь держать — не знаю. Но Степану передай: что смогу — сделаю. Вот и все, пожалуй… Погода? Отличная, Петрович, погода. Будь здоров, заканчиваю. И так уж на хрен знает сколько миллиардов наговорил, братушка…
Зимин вышел из почтамта и пешком вернулся в посольство.
***
Одиноков, подводя итоги, сказал:
— Ну что ж, основные вопросы мы обговорили. В местную скупщину в Глине я позвоню завтра. Предупрежу о вашем прибытии и попрошу оказать содействие. Это, конечно, ни к чему их не обязывает. Завтра же получите топографическую карту района. Предупреждаю: карта с грифом ДСП. Попасть в чужие руки не должна. Ее даже видеть посторонние не должны. Получите под расписку, под расписку сдадите. И не дай бог вам ее потерять.
Мукусеев, Широков и Зимин слушали первого секретаря внимательно. Одиноков обвел всех взглядом, закурил.
— И последнее, — сказал он. — Сейчас я познакомлю вас с человеком, который будет обеспечивать вашу безопасность. Человек опытный, неплохо знает тот район, владеет сербским.
— МБ? — спросил Широков.
— Нет, — ответил первый секретарь. — Олег Иванович — сотрудник нашего консульства.
Одиноков нажал кнопку селектора, спросил:
— Ира, Олег Иванович еще не подошел?
— Пришел, Василий Андреич. Ждет.
— Пригласи его, Ира, ко мне.
Через несколько секунд дверь кабинета распахнулась. На пороге остановился мужчина лет сорока. В хорошем костюме, в галстуке. У него были волосы с проседью и азиатчинка в лице.
— Прошу знакомиться, — сказал Одиноков. — Олег Иванович Фролов.
Мукусеев замер. Он не верил своим глазам. Он не верил своим глазам, потому что на пороге стоял Джинн.
***
Утро было свежим, солнце ярким, а небо голубым. Первого сентября девяносто третьего года от посольства России в Белграде отъехали два автомобиля с дипломатическими номерами. Часы показывали 9:55. Ровно два года назад, с расхождением в н5сколько минут, в свою последнюю поездку двинулись Виктор Ножкин и Геннадий Курнев.
— Какая-то во всем этом есть мистика, — говорил Мукусеев Джинну. Они ехали в первой машине. — Мистика, чертовщина. Я ведь не подгадывал так, чтобы именно первого сентября на место выехать, а вот как получилось… А, Джинн?
— Да, — согласился Джинн, — чертовщина. А уж чертей вокруг!…
— А вчера, когда я тебя увидел, подумал, что схожу с ума. Я ведь слышал от доктора, что ты погиб.
— От дока? Спился док… Жалко, хороший был мужик.
— А с тобой, Джинн, что случилось? — спросил Мукусеев.
— Долго рассказывать, Володя.
— А все же?
Джинн посмотрел на него сбоку:
— Потом как-нибудь. Я ведь тоже не ожидал, что когда-нибудь дороги наши пересекутся… Я вам очень благодарен за то, что вы тогда этого генерала уболтали.
— Да брось ты.
— Нет, не брось. Меня бы обязательно в Союз отправили а это было не ко времени, рано.
— Что так? Выслуга или что-то в этом роде?
— Нет, — сказал Джинн. — Должок один нужно было отдать.
Больше он не сказал ничего, но Мукусеев сам догадался, какой «должок» собирался отдать Джинн. Он вспомнил, как в далеком восемьдесят шестом военврач Чернышев сказал про капитана Фролова: «Джинн с напарником своим, Сашкой Сейфуллиным, в банды вдвоем ходили… убили Сашку два дня назад… тоскует Джинн».
— Отдал должок-то? — спросил Мукусеев. Фролов обернулся к нему, посмотрел внимательно и ответил:
— Я — офицер. Долги свои всегда отдаю.
***
В пятидесяти метрах за «фиатом», в котором ехали Мукусеев с Фроловым, двигался «фольксваген-пассат». В нем ехали Широков и Зимин. Шуршали шины, едва слышно, сыто, бормотал двигатель. Летело прямое, как стрела, почти пустое шоссе.
— Как думаете, Илья Дмитриевич, — спросил Широков, — получим мы положительный результат?
— Трудно сказать, Игорь Георгиевич… А вы как считаете?
— Ну, я-то кабинетный червь. Чиновник, если хотите.
— Так ведь и я не розыскник. Я — следак, тоже, по сути, кабинетный червь.
— Не скромничайте, вы в пять минут провели аргументированный анализ личности Бороевича. На мой взгляд, весьма убедительно.
— А я и не скромничаю. Я на следствии работаю двадцать семь лет. Доводилось общаться с самым разным контингентом — от хулиганов до маньяков. Сначала ты ничего не понимаешь, и тебя может обмануть или разжалобить любой пацаненок. Потом приходит опыт и обмануть тебя уже трудно… А потом, Игорь Георгиевич, вырабатывается интуиция. И вот тогда обмануть тебя уже невозможно. Ты начинаешь понимать мотивы человека глубже, чем он сам. Он может считать, что в его жизни произошла некая роковая случайность, ошибка. Но ты уже точно знаешь, что к этой «случайности» он сам дорожку протаптывал, сам к ней шел… Я не скромничаю, Игорь Георгиевич, но прогнозов давать не хочу.
***
— Я действительно очень вам обоим благодарен. Когда Виктор пропал, я уже здесь работал, в Югославии. Но я не знал, что Ножкин — это тот самый Виктор. Я ведь даже не знал ваших фамилий. Это уж потом, когда фотографии увидел, понял враз — ага, старый знакомый… Жалко. Жалко, что при жизни не встретились.
— Жалко… Как думаешь, Джинн, найдем?
— Вопрос, конечно, интересный. В окопах зарыли, говоришь? А ты знаешь, сколько там этих окопов?
— Нет, не знаю… Много?
— Как у дурака махорки. Все изрыто окопами, воронками, траншеями. Черт ногу сломит.
— Нам нужен засыпанный окоп.
— Тем хуже. За два года все заросло. Может статься — и следов не осталось.
— Что — совсем нет шансов?
— Не бери в голову, Володя — будем искать. Я живому Витьке спасибо не смог сказать, так хоть для мертвого постараюсь что-то сделать. Будем искать, Володя. А уж там — как выйдет.
***
— Вы считаете, Илья Дмитриевич, что информация Бороевича недостоверна?
— К сожалению, Игорь Георгиевич. Не потому, что Бороевич лжец. А потому, что он может добросовестно заблуждаться. Он болен, он озлоблен, он склонен во всем винить власти… Да и, в конце-то концов, он сам не видел захоронения. Он оперирует словами некоего третьего лица — Титовича, кажется?
— Да, некоего Драгана Титовича. Именно это меня и настораживает больше всего.
— Почему же?
— Потому, что Бороевича могли использовать втемную.
— Объясните.
— Этого Титовича могли сознательно подсадить к Бороевичу. С целью сделать из Бороевича информационную бомбу. Если это так, то информация может оказаться достоверной, и тела спрятаны именно в том месте, которое указал Титович.
— Довольно сложно, Игорь Георгиевич.
— Так ведь это не обычная уголовщина, Илья Дмитриевич. В практике разведки и контрразведки есть масса гораздо более изощренных примеров.
***
В Баня Лука увидели бронемашину, выкрашенную в белый цвет, с буквами UN на борту.
— Миротворцы, — процедил сквозь зубы Джинн. — Мать их в дышло!
— Не любишь «голубые каски»? — спросил Мукусеев.
— Любишь — не любишь… пустой разговор. Не надо было разжигать здесь, не пришлось бы вводить эти «каски».
— Думаешь?
— Знаю. Я здесь с апреля девяносто первого. Видел, как начиналось, как стравливали.
Они проехали мимо «снежной» бронемашины. Вдоль улицы стояли дома без стекол, многие — без крыш. Стены — в выбоинах, в выбоинах — асфальт…
— Ладно, — сказал Джинн. — Вон кафушка. Давайте-ка хлебнем кафу.
Он свернул к домику под красной черепичной крышей, с вывеской "Кафе-бар «Старт». Следом подкатил «пассат».
— В чем дело? — спросил Широков.
— Кофейку попьем, — ответил Мукусеев. Все вышли из машин, сели за столики под синими зонтами среди зелени вьющегося хмеля. Подошла официантка — черноволосая, крутобедрая, улыбчивая. Джинн заказал «кафу», «пепси» и «сладолед» — мороженое. Когда официантка (Как тебя зовут, красавица?… Улыбка в ответ белозубая: Лиляна.) принесла густой, черный кофе по-турецки и сделали по первому глотку обжигающего напитка убойной крепости, Джинн сказал:
— Остановку мы сделали не ради кофе. Я хочу провести маленький инструктаж по безопасности. Это необходимо потому, что мы уже находимся в зоне конфликта. Здесь стреляют. Зацикливаться на этом не нужно, но помнить надо всегда. Основную опасность представляют мины. Их здесь хватает, а вот карт минных полей нет. Их, вероятно, в принципе нет — ставили хаотично, кто во что горазд. Поэтому — по полям не скакать, цветочки не собирать. Если в дороге захотелось побрызгать — брызгать прямо на обочине. Второе: иногда встречаются растяжки… Смотрите под ноги. Любая леска, веревка, проволока — знак опасности. Если все-таки вы ее задели, не впадайте в панику. Граната взрывается через три-четыре секунды после выдергивания чеки. За это время можно успеть отскочить за какое-то укрытие или, по крайней мере, упасть на землю. Лужа, грязь, коровья лепешка — по фигу! Падай, вжимайся в землю, закрывай голову чем можешь.
— Помогает? — с интересом спросил Зимин.
— Когда как, — ответил Джинн. — Но у лежащего человека больше шансов. Далее: иногда растяжки ставят на автомобильных дорогах.
— А как же можно поставить растяжку на машину? — снова задал вопрос Зимин. — Если автомобиль налетит на проволоку, растянутую через дорогу, то за три-четыре секунды он успеет уехать от гранаты черт знает куда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45