— А кто такой Валерий Колякин? — не понял я.
— Валерий Колякин, — сказал Спозаранник, — это муж дочери Заслонова.
— И что еще он сказал?
— Еще он сказан, что ссора произошла из-за того, что Заслонов считал, что он плохо относится к его дочери. Сделать это признание его заставила совесть или неспокойная душа — не помню точно, как он выразился. Все, больше он ничего не сказал. Выступление было очень коротким.
— А что сказал Петропавловский?
— Петропавловский, предваряя выступление, сказал, что Колякин решил сделать признание в его программе. И он, как настоящий журналист, не мог препятствовать тому, чтобы население знало правду.
— И это все?
— Да, все.
19
Я позвонил утром Петропавловскому и попросил его рассказать, как было дело. Он не был расположен со мною говорить:
— Все, что надо, сказано в передаче. Больше мне добавить нечего. До свидания.
Наконец к обеду пришел Зудинцев.
— Кое-что узнал. Но новости нерадостные, — сказал он. — Валерий Колякин умер.
— Как умер?
— Так умер. Сегодня утром выбросился из того же окна той же квартиры, из которой выкинули профессора.
— И что?
— Я уже был на месте. Со всеми побеседовал. Милиция считает, что это самоубийство. Может, они и правы. Хотя им так удобнее считать: убийца признался, а потом покончил с собой.
— Какие-нибудь подробности?
— Да нет никаких подробностей. Никто не видел, как Колякин вошел в квартиру, но ключ у него был, его нашли в кармане брюк. Никакого беспорядка в квартире. На теле никаких следов борьбы. Конечно, окончательно это должна сказать экспертиза.
— А что с признанием?
— Тут все смешнее. Никакого прямого эфира на самом деле не было. Кто-то привез или подкинул кассету с записью признания Колякина Петропавловскому. И Петропавловский тут же запихнул ее в эфир.
— То есть никто не знает, сделано ли при знание добровольно?
— Никто не знает.
— А кто привез кассету?
— Петропавловский молчит. Вернее, он выдал уже три разные версии. Сейчас он говорит, что ему позвонили — неизвестно кто — и сообщили, что на вахту принесут пакет, в пакете будет запись признательных показаний убийцы известного профессора Заслонова. Через десять минут после звонка какой-то подросток принес пакет. Вот, собственно, и все. Да, сейчас кассета на экспертизе.
— А что говорит дочь профессора?
— Дочь говорит, что не видела своего мужа с утра предыдущего дня, но абсолютно не волновалась, потому что такое и раньше бывало.
20
Я позвонил Светлане Заслоновой. Она была дома, плакала, говорить со мной отказалась.
Я позвонил Инне Заслоновой. Она была дома, не плакала, но говорить со мной тоже отказалась.
Кому еще звонить, я не знал.
Обнорский позвал всех занятых в этом деле.
— Тебе, Леша, — выговор, — начал он с меня. — Тебя видели в ресторане с подозреваемой по делу.
— С какой такой подозреваемой?
— С женой профессора.
— А, с его вдовой. Так я проводил оперативную работу.
— Проводя оперативную работу, вы, Алексей Алексеевич, были пьяны и кричали там чего-то про милицию и про агентство.
Я решил, что лучше молчать и не припоминать Обнорскому его прежние подвиги.
— Ладно, — сказал шеф. — Появился еще один труп. Рассказывайте, чего знаете.
Я не знал ничего. Зудинцев рассказал то, что уже излагал мне. А вот Горностаева, оказывается, проявила инициативу.
— Я выяснила, — сказала она, — кое-что любопытное про отношения профессора и его новой жены.
— А чего это вы, госпожа Горностаева, полезли не в свой огород? — возмутился я. — Родные и близкие покойного — это мой профиль. Вам поручили заниматься его коммерческими делами.
— Андрей, — обратилась Горностаева к Обнорскому, — а нельзя ли задвинуть Скрипку обратно в завхозы?
— В главные завхозы, — поправил я ее.
— Продолжай, — сказал Горностаевой шеф.
— Развод и новая женитьба произошли очень неожиданно. Я нашла бывшую жену Заслонова. Она сейчас работает в Хабаровске. Она говорит, что уверена, у ее бывшего мужа не было до развода никаких романтических увлечений.
— На чем основано это утверждение? — спросил я.
— Ни на чем. Она просто уверена. Муж сказал ей, что он делает это ради блага семьи. Кроме того, свадьбы не справляли. Никто никогда не видел, чтобы молодые жили вместе. В общем, по-моему, это был фиктивный брак.
— Ты что, хочешь сказать, что его силой заставили жениться?
— Ну, примерно так.
— И зачем?
— Я думаю, схема примерно такая: фирма Заслонова и год, и даже полгода назад была достаточно мощным конкурентом на рынке импорта леса. У профессора была рука в областном правительстве, хорошие контакты с партнерами в Скандинавии. В общем, кто-то захотел прибрать ее к рукам. И сделал это, не устраняя профессора, а введя в качестве контролирующего фактора жену.
— По-моему, бред это. Есть более простые способы установления контроля над фирмой, — сказал я.
— Может, это новое слово в криминальной практике, — ответила Горностаева.
21
На следующий день Зудинцев принес мне посмотреть видеокассету, на которой было записано признание зятя профессора. Потом сказал:
— Слушай, тут у меня есть новости, которые вообще все запутывают. Я проверил твоего священника.
— Знаешь, — ответил я, — эти священники мне уже по ночам снятся. С топорами в руках. Одному моему приятелю тоже как-то снились священники. Ну, на самом деле не совсем священники, а что-то в рясах и с крыльями. Может, ангелы. Или серафимы. Так вот, он, вместо того чтобы стать еще большим праведником, напился, устроил грандиозную драку в доме архитектора. И в итоге получил год условно за хулиганство. Так что сны — они тоже вещие бывают.
— Проверил я твоего священника, — повторил Зудинцев. — Действительно, есть монастырь. Есть подворье. Есть отец Николай. У них на самом деле была какая-то неприятная история с деньгами. Но денег там было немного, поэтому они очень удивились, что мы из Питера по этому поводу их беспокоим. Так, несколько тысяч рублей. Но самое интересное, что примерно в это же время там из храма пропала икона — она-то и стоит каких-то немереных денег. Конечно, никто ее не оценивал, но это какой-то там мохнатый век и оклад из золота. Хотя золото-то тут особо ни при чем. Главное, что вещь древняя, антикварная.
— А что милиция тамошняя?
— Заведено уголовное дело. Разосланы ориентировки. Но подозрений никаких. Потому что они там, в монастыре, даже не знают, когда она пропала — то ли в сентябре, то ли в ноябре.
— Так они моего священника подозревают?
— Да в общем-то нет. Они всех подозревают. То есть никого.
22
Мы опять собрались у Обнорского. Я сказал:
— Один мой приятель как-то сообщил своим знакомым, в том числе и мне, что не прочь был бы завести кошечку или котика. А дело было перед Новым годом. И вот на Новый год ему подарили двух кошечек. И одного котика. Только я ему кошку не дарил, потому что знал, что до добра это не доведет. Потом эти кошки как-то на удивление быстро выросли. И — что вы думаете — стали плодиться и размножаться. А он человек добрый и не может с ними не по — христиански…
— Алексей, давай по делу, — сказал мне Обнорский.
— Так я исключительно по делу. Убийцы у нас плодятся прямо на глазах. Уже имеется три железные версии. Первая: убийца профессора — его зять, и все, что сказано им на пленке, — правда. Мотив — личные неприязненные отношения, усиленные нехваткой денег и пропажей какого-то пакета.
— Версия вторая, — продолжал я, — профессора убила его новая фиктивная жена, которую подослали к профессору некие криминальные элементы. А убила она его потому, что он стал уже не нужен. К тому же и дела его фирмы стали в последнее время идти хуже. Конечно, убивала, наверное, не она сама, а кто-то другой, но сути дела это не меняет.
— Версия третья, — закончил я. — Священник. Он вместе с профессором стащил из монастыря жутко дорогую икону. Икона, кстати, по размерам небольшая. Затем профессор обманул священника, взял икону и скрылся в Петербурге. Икону он положил в пакет и спрятал в квартире своей дочери. Но священник профессора нашел — и убил. И теперь душа отца Николая попадет в ад. У меня все. Теперь нужны руководящие указания — что делать дальше.
Обнорский задумался.
— Указания, — сказал он через некоторое время, — будут следующие. Мы прекращаем заниматься расследованием этого дела. Два трупа уже есть. Личности по этому делу оказываются все какие-то малоприятные. И я не хочу, чтобы трупы появились среди наших ребят. В общем, дело закрываем. Все пишут отчеты. Скрипка сводит их в один. Потом один экземпляр отдадим следователю, который ведет дело об убийстве профессора. Один экземпляр пошлем финнам, которые интересовались смертью Засло-нова. Если отчет их заинтересует, они нам что-нибудь заплатят. Если нет — значит, нет. Да, Зудинцев пусть продолжает контакты с оперативниками, которые работают по этому делу, — чтобы мы просто были в курсе. А всем остальным профессорского дела больше не касаться.
23
Это была сумасшедшая неделя. У Спозаранника из-за какого-то вируса полетела вся информация на компьютере, и он доводил меня до исступления своими криками о том, что потеряно все наработанное им за два года честным непосильным трудом. Горностаева категорически отказывалась курить в положенных местах и мыть за собой чашки после кофе.
Кресло Обнорского окончательно сломалось. Его пришлось отдать в ремонт. Теперь Обнорский сидел на простом деревянном стуле, и, наверное, от этого все его решения несли отрицательную энергию. Он требовал от всех заполнять какие-то бессчетные отчеты, карточки учета, бланки и справки. Ощущение было такое, что мы все — работники образцово-показательного паспортного стола.
В довершение всего Соболин разбил редакционную машину. При этом не как-то по-умному, а как кретин — просто вляпался в стенку. Видимо, пытался изобразить из себя крутого парня, но стенка оказалась круче. Ремонт грозил обойтись в тысячу долларов. Соболин кричал, что все отдаст из зарплаты, и одновременно просил длительной рассрочки.
В общем, поехал отдавать машину в ремонт я, потому что понял, что уже никому и ничего больше доверить не могу.
Именно там и тогда — в ремонтном боксе во время замены левого крыла и переднего бампера нашей шестерки — я и раскрыл дело профессора Заслонова.
Откровение пришло ко мне совершенно неожиданно. Я сказал ремонтникам, что заберу машину завтра, и поехал в Озерки.
Светлана Заслонова была дома.
— Здравствуйте, — сказал я ей. — Помните, меня зовут Скрипка. Но не потому, что я скриплю. Вот у меня был приятель, так у него была фамилия Визг. Совершенно уникальная фамилия. И, что удивительно, он на самом деле имел очень тонкий, визгливый голос. А когда вступал в спор — а он постоянно с кем-то спорил, — так просто визжал как автомобиль при экстренном торможении. Но к моей фамилии это не имеет никакого отношения. Она очень музыкальная.
Дочь профессора была, по-моему, несколько ошарашена и моим визитом, и моим рассказом. Видимо, поэтому она сказала:
— Проходите.
Я прошел.
— А ремонт в квартире вы давно делали, — сказал я.
— Вообще не делали, — удивленно сказала она. — Как въехали сюда, так и живем. А что?
— Да вот я обратил внимание на пятно вон на той стене, возле которой у вас ничего не стоит. Оно такой странной формы, напоминает Южную Америку, в которую уже седьмой год мечтает уехать моя знакомая…
— Да, это мы с Валерой как-то поссорились, и я бросила в него ручку со стола. Попала в стену. Ручка оказалась чернильная. Мы собирались пятно чем-то заклеить, но у нас подходящих обоев не было.
— А почему вы такая напряженная? — спросил я тихо.
— Почему я напряженная?
— Наверное потому, что вы вспомнили, что именно у этой стенки снимали признание вашего мужа в убийстве вашего отца, У вас же есть видеокамера?
— Есть.
— Вот. Вы убили вашего отца.
1 2 3 4 5 6