(«В ее-то годы!
Понимаете, Владимир?») А Спиридонов над ним постоянно издевался, потому что Босов был… как бы это поделикатнее объяснить… в общем, геем. («Надеюсь, вы человек просвещенный!») Так вот бабы Олега из мести и замочили!
Чистя зубы, я еще вспомнил, как после окончания съемок меня дернул за руку Семен и, глядя куда-то в сторону, процедил:
— Если тебе интересно, то после тебя первым делом я подозреваю Надьку!
— А что так? — нетерпеливо спросил я, глядя вслед Ирине, уходящей в сторону пансионата.
— А потому что змея! — прошипел Семен и исчез.
Вот такой сумасшедший дом.
Одевшись, я пошел на завтрак. Но не успел спуститься на первый этаж, как услышал нечеловеческий визг. Кричали откуда-то с улицы, куда я, естественно, и помчался.
Вылетев на крыльцо вместе с несколькими взбудораженными киношниками, я прислушался. Кричали где-то в соснах…
***
Пролетев спринтерским рывком несколько метров по узкой тропинке, я наткнулся на источник визга — им был до невозможности перекошенный рот Черкасовой. Еще на ее лице присутствовали огромные синие глаза, из которых прямо-таки брызгали слезы.
— Что?! — заорал я, пытаясь перекричать поставленный голос псевдо-Агеевой.
Но она продолжала орать, пока не подоспел запыхавшийся Птичкин. Точным и, видимо, отработанным движением он залепил Черкасовой звонкую пощечину. Вместо того, чтобы ответить на этакую грубость, Елена Борисовна тут же захлопнула рот и шумно засопела. Сопела она долго.
Я немного подождал, потом сказал Птички ну:
— Хорошо бы узнать, что, собственно…
Но тут Черкасова всхлипнула и, тихо сказав:
— Там… На опушке… Опять…— упала в обморок.
«Убил ботинком Босова, дискобол хренов», — подумал я на бегу. Но картинка, открывшаяся мне на симпатичной полянке, была совсем не той, какую я ожидал увидеть. Вместо голого Босова, накрытого пущенным мною ботинком, под живописным кустом дикой малины лежала вполне одетая Лерочка. Одетая, но мертвая. Из ее девичьей груди торчала рукоятка кухонного ножа. А в уголке бесцветных губ запеклась струйка крови.
За моей спиной послышался топот, и на поляну выскочило несколько киношников.
— Ничего не трогать!!! — заорал из задних рядов Неручко и, подскочив ко мне, храбро схватил меня за руку и стал ее выкручивать.
Мне ничего не оставалось, как врезать ему по лысеющей макушке и уйти с этой дурацкой полянки.
Проходя мимо застывшей кучки испуганных киношников, я нашел взглядом Босова и кивнул ему. Он обреченно поплелся за мной.
***
— Зарядку делал? — хмуро спросил я у художника, топтавшегося рядом, пока я пытался дозвониться до «02».
— Ка-какую за-за-зарядку? — заикаясь, переспросил Босов.
— Такую!!! — заорал я, и он вжал голову в плечи. — На опушке! В голом виде!!!
Тетка на «ресепшене» хихикнула.
— Не-е-ет…— проблеял художник. — Я в номере делал… Потому что за мной Черкасова подглядывает… Я и не хожу туда уже дней пять… Ей-богу!
Я хмыкнул и показал Босову жестом, чтобы он убирался. Не успел тот исчезнуть, как в фойе влетел юный мент Юрик.
— Ты откуда? — удивился я. — Я ж еще не дозвонился…
— Так я за тобой! — пожал плечами он. — У меня труп неопознанный и еще — сюрприз! Пошли поглядим?
На его веснушчатой физиономии сияла такая безмятежная улыбка, что мне было даже жалко его расстраивать.
— А у меня тоже труп! — в тон ему сказал я радостно. — Пошли поглядим?
И мы пошли поглядеть, причем с лица Юрика так и не сползала улыбка.
Кстати, не сползла она и по прибытии на злосчастную полянку, которая была девственно пуста, даже куст малины не качался.
Я бы даже сказал, что улыбка Юрика стала еще шире, когда он прослушал мою недолгую, но жаркую речь по поводу всего происходящего. Думаю, что самым цензурным в ней было слово «мать».
Когда мы вернулись к пансионату, со скамеечки у крыльца, как по команде, поднялись скорбные киношники.
— Где тело?! — заорал я на них.
Они переглянулись, как курившие школьники, которых неожиданно застукал завуч по внеклассной работе.
— Какое тело? — промямлил Птичкин.
— Мертвое, — устало сказал я. — Где тело администраторши, сволочи?
— Там было…— с идиотской улыбкой сказал Семен, держащийся за голову. — Кстати, товарищ лейтенант, прошу зафиксировать…
Я подскочил к нему и схватил его за грудки:
— Ты, слабоумный кретин, объясни, куда подевалась мертвая девочка?! Почему вы ее там оставили?
— Так это…— вступился Птичкин. — Решили не топтать, чтобы, значит, до прибытия…
— А баба твоя где? — накинулся я на него. — Быстро сюда ее! Ну! — И для убедительности дал ему пинка, когда он послушно направился в корпус. — Всем стоять здесь! — орал я в каком-то исступлении. — Никуда с места не двигаться!
— Товарищ лейтенант, — послышался за моей спиной осторожный шепот режиссера. — Он псих, он по голове меня…
Лучше бы он этого не говорил.
***
Наручники Юрик снял с меня только в машине. Да и то предварительно убедившись в том, что я полностью успокоился.
— Зря ты его так-то уж… По башке!.. — добродушно хихикнул он, подъезжая к отделению.
— Да пошел он…— отозвался я, не без удовольствия вспоминая, как гонял режиссера, пытавшегося загородиться подчиненными, вокруг скамейки.
Самообладание уже полностью вернулось ко мне, только немного побаливал правый кулак, отбитый о пустую голову Неручко.
Местное отделение милиции утопало в зелени. В дежурной части было прохладно и спокойно. Юрик провел меня по небольшому коридорчику и, поковырявшись в замке аккуратно покрашенной двери, сделал широкий жест:
— Уэлкам!
Я вошел в крохотный кабинетик и вздрогнул. Над столом, глядя мне прямо в глаза, плотоядно ухмылялся Обнорский.
«Спокойно, Соболин! — сказал я себе твердо. — Это плакат».
Откуда его добыл Юрик, я не спросил, но настроение у меня испортилось.
— Это и есть твой сюрприз?
— Да не, — хохотнул Юрик, копаясь в сейфе. — Сейчас хлопнем по маленькой для успокоения нервной системы и пойдем смотреть труп. А уж потом сюрприз…
Глотнув «для успокоения» какой-то дряни, я послушно поплелся следом за Юриком к выходу из отделения.
Перейдя через дорогу, мы подошли к ветхому флигелю, на котором красовалась новехонькая табличка с надписью: «Зеленогорская районная больница. Морг».
Войдя внутрь, Юрик бурно расцеловался с какой-то бабулей в грязном халате и потащил меня в глубь коридора. Сказать, что в морге стоял смрад, было бы слишком мягко. Я даже порадовался, что не завтракал да еще натощак хлопнул водки, — если бы не это, блевать бы мне безостановочно от самого входа…
В мертвецкой никого не было, если можно так выразиться. Вернее сказать — в ней не было ни одной живой души, поскольку на столе лежало голое мужское тело с биркой на ноге. По нему в изобилии ползали мухи. В районе шеи красовалась такая рана, что можно было предположить в качестве причины смерти столкновение с «Боингом-747». Тут-то меня и вывернуло…
— Он? — радостно спросил меня Юрик, когда мы выскочили на свежий воздух.
— Сдурел? — сдавленно просипел я. Меня преследовал этот кошмарный запах, казалось, что я пропитался им насквозь. — Этому же лет шестьдесят как минимум, да к тому же он лысый совсем!
— Так это не Спиридонов? Точно? — расстроился Юрик. — Жаль… Ну пошли сюрприз смотреть.
— Погоди. — Я взял его за плечо. — Ты куда меня поведешь, на скотобойню, что ли? Так я не выдержу, учти!
— Да нет! — снова повеселел Юрик. — Ко мне вернемся.
— А водки дашь?
— А то! — успокоил он меня, и мы снова пошли через дорогу.
***
Донельзя довольный, Юрик распахнул передо мной дверь камеры:
— Вот он, душегуб, — произнес он с нежностью.
На нарах сидел ссутулившийся мужичонка в тренировочных штанах и футболке с оторванным рукавом. На лице — вселенская скорбь, под глазами — свисающие на щеки алкогольные мешки.
— Сознался, рецидивист. — Юрка сел с ним рядом и вынул из кармана пачку мятых бумаг. — Вот, посмотри какая у нас биография. Неоднократно судимый, неработающий. Ступил на путь преступности в раннем детстве, первый раз был осужден в 18 лет за хищение госимущества (спер двигатель от трактора). Потом в восемьдесят пятом — угроза жизни, потом в девяносто пятом — опять хищение, из сельмага. Я, кстати, вел дело. Первое… Потом угон машины…
— Да я водить не умею, начальник…— замычал мужик.
— Молчи, лишенец, речь о другом. Лучше рассказывай, что недавно было, В чем вчера признался — что мне сказал, то и рассказывай.
— Ну на почве личных неприязненных отношений я с особой жестокостью нанес смертельную рану топором актеру драматического жанра, этому, как его…— нудно забубнил и запнулся алкоголик-душегуб.
— Пора бы и запомнить! Спиридонову Олегу Сергеевичу, 1961 года рождения!
— 1961 года рождения…— послушно повторил вслед за Юриком душегуб.
Юра победоносно посмотрел на меня.
— И куда он дел труп? — спросил я, изумляясь, как я еще не сошел с ума от всей этой фантасмагории.
— Куда? — переспросил Юрик и грозно насупился в сторону бомжа. — Да, где труп?
— Дак это…— удивился злодей. — Ты ж сам сказал, в морге!
— Бля…— огорченно сказал Юрик. — Это я вчера сказал, а сегодня информация не подтвердилась! Вот ты нам и расскажи — где труп?
Бомж равнодушно пожал плечами.
— Брось ты, — сказал я, поднимаясь со шконки. — Что это за ерунда?
— Не нравится? — Юрик явно расстроился. — А чего? Он асоциален. Все равно через неделю что-нибудь сопрет или стукнет кого-нибудь. Пусть лучше в тюрьме сидит… А с этими актерами себе дороже связываться. Адвокаты понабегут, жалобами закидают, проверку пришлют…
— Трупа нет, Юрик! — сказал я и поправился: — Двух трупов уже нет. Девчонку тоже он зарезал?
— Знаешь, что! обиделся юный опер. — Для тебя же стараюсь… А нет трупа, так нет и убийства, понятно? События преступления нет!
Он продолжал обиженно кричать мне вслед, пока я шел по коридору к выходу.
Последнее, что я услышал, заставило меня вздрогнуть:
— А у меня труп есть! А труп — это знаешь что? Выражаясь вашим киношным языком, исходящий реквизит! А раз есть реквизит — есть и кино! Нет реквизита — нет кина! Нет трупа — нет дела… Есть труп…
«Реквизит!» — билось у меня в мозгу, пока я, задыхаясь, бежал к пансионату.
***
У крыльца я застал настоящий митинг.
В центре возбужденной толпы размахивала чемоданами Черкасова.
— Я уезжаю! — звонко кричала она. — Я покидаю это логово серийных убийц!
— Кто будет следующей жертвой? — поддакивал Птичкин.
Я подошел поближе, решив послушать выступающих. Моего появления никто не заметил.
— Это безответственно…— слабо возражал Неручко, сидя на крыльце и держась за неумело перебинтованную голову. — Мы не можем сорвать съемочный процесс.
— Засунул бы ты себе в жопу этот процесс, — басил бородатый оператор Калитин.
— Да! — хором рявкнули все его многочисленные ассистенты.
— Кто может работать в такой обстановке? — заламывал руки Босов.
— Да еще с таким режиссером! — ядовито вставила Надежда.
— Да еще за такие деньги! — пискнул актер Кузечкин.
Это прозвучало так громко и неожиданно, что все на некоторое время умолкли, после чего поднялся такой грандиозный шум, что ни одной отдельной реплики было не разобрать.
Я зажал уши и, по-прежнему никем не замеченный, проскользнул в холл. Подойдя к стойке, я бесцеремонно забрал у болтающей с кем-то горничной телефонную трубку и, показав ей — уже открывшей рот — кулак, нажал на рычаг. А потом набрал номер Агентства.
— Здорово, Князь, — сказал я подошедшему к телефону Зурабу Гвичия. — Запиши-ка данные, надо смотаться в два адреса…
***
Я немного поговорил с опешившей от моей наглости горничной, а через полчаса мне перезвонил Князь и сказал именно то, что я ожидал услышать. Когда я вернулся на крыльцо, меня снова никто не заметил, поскольку митинг был в полном разгаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Понимаете, Владимир?») А Спиридонов над ним постоянно издевался, потому что Босов был… как бы это поделикатнее объяснить… в общем, геем. («Надеюсь, вы человек просвещенный!») Так вот бабы Олега из мести и замочили!
Чистя зубы, я еще вспомнил, как после окончания съемок меня дернул за руку Семен и, глядя куда-то в сторону, процедил:
— Если тебе интересно, то после тебя первым делом я подозреваю Надьку!
— А что так? — нетерпеливо спросил я, глядя вслед Ирине, уходящей в сторону пансионата.
— А потому что змея! — прошипел Семен и исчез.
Вот такой сумасшедший дом.
Одевшись, я пошел на завтрак. Но не успел спуститься на первый этаж, как услышал нечеловеческий визг. Кричали откуда-то с улицы, куда я, естественно, и помчался.
Вылетев на крыльцо вместе с несколькими взбудораженными киношниками, я прислушался. Кричали где-то в соснах…
***
Пролетев спринтерским рывком несколько метров по узкой тропинке, я наткнулся на источник визга — им был до невозможности перекошенный рот Черкасовой. Еще на ее лице присутствовали огромные синие глаза, из которых прямо-таки брызгали слезы.
— Что?! — заорал я, пытаясь перекричать поставленный голос псевдо-Агеевой.
Но она продолжала орать, пока не подоспел запыхавшийся Птичкин. Точным и, видимо, отработанным движением он залепил Черкасовой звонкую пощечину. Вместо того, чтобы ответить на этакую грубость, Елена Борисовна тут же захлопнула рот и шумно засопела. Сопела она долго.
Я немного подождал, потом сказал Птички ну:
— Хорошо бы узнать, что, собственно…
Но тут Черкасова всхлипнула и, тихо сказав:
— Там… На опушке… Опять…— упала в обморок.
«Убил ботинком Босова, дискобол хренов», — подумал я на бегу. Но картинка, открывшаяся мне на симпатичной полянке, была совсем не той, какую я ожидал увидеть. Вместо голого Босова, накрытого пущенным мною ботинком, под живописным кустом дикой малины лежала вполне одетая Лерочка. Одетая, но мертвая. Из ее девичьей груди торчала рукоятка кухонного ножа. А в уголке бесцветных губ запеклась струйка крови.
За моей спиной послышался топот, и на поляну выскочило несколько киношников.
— Ничего не трогать!!! — заорал из задних рядов Неручко и, подскочив ко мне, храбро схватил меня за руку и стал ее выкручивать.
Мне ничего не оставалось, как врезать ему по лысеющей макушке и уйти с этой дурацкой полянки.
Проходя мимо застывшей кучки испуганных киношников, я нашел взглядом Босова и кивнул ему. Он обреченно поплелся за мной.
***
— Зарядку делал? — хмуро спросил я у художника, топтавшегося рядом, пока я пытался дозвониться до «02».
— Ка-какую за-за-зарядку? — заикаясь, переспросил Босов.
— Такую!!! — заорал я, и он вжал голову в плечи. — На опушке! В голом виде!!!
Тетка на «ресепшене» хихикнула.
— Не-е-ет…— проблеял художник. — Я в номере делал… Потому что за мной Черкасова подглядывает… Я и не хожу туда уже дней пять… Ей-богу!
Я хмыкнул и показал Босову жестом, чтобы он убирался. Не успел тот исчезнуть, как в фойе влетел юный мент Юрик.
— Ты откуда? — удивился я. — Я ж еще не дозвонился…
— Так я за тобой! — пожал плечами он. — У меня труп неопознанный и еще — сюрприз! Пошли поглядим?
На его веснушчатой физиономии сияла такая безмятежная улыбка, что мне было даже жалко его расстраивать.
— А у меня тоже труп! — в тон ему сказал я радостно. — Пошли поглядим?
И мы пошли поглядеть, причем с лица Юрика так и не сползала улыбка.
Кстати, не сползла она и по прибытии на злосчастную полянку, которая была девственно пуста, даже куст малины не качался.
Я бы даже сказал, что улыбка Юрика стала еще шире, когда он прослушал мою недолгую, но жаркую речь по поводу всего происходящего. Думаю, что самым цензурным в ней было слово «мать».
Когда мы вернулись к пансионату, со скамеечки у крыльца, как по команде, поднялись скорбные киношники.
— Где тело?! — заорал я на них.
Они переглянулись, как курившие школьники, которых неожиданно застукал завуч по внеклассной работе.
— Какое тело? — промямлил Птичкин.
— Мертвое, — устало сказал я. — Где тело администраторши, сволочи?
— Там было…— с идиотской улыбкой сказал Семен, держащийся за голову. — Кстати, товарищ лейтенант, прошу зафиксировать…
Я подскочил к нему и схватил его за грудки:
— Ты, слабоумный кретин, объясни, куда подевалась мертвая девочка?! Почему вы ее там оставили?
— Так это…— вступился Птичкин. — Решили не топтать, чтобы, значит, до прибытия…
— А баба твоя где? — накинулся я на него. — Быстро сюда ее! Ну! — И для убедительности дал ему пинка, когда он послушно направился в корпус. — Всем стоять здесь! — орал я в каком-то исступлении. — Никуда с места не двигаться!
— Товарищ лейтенант, — послышался за моей спиной осторожный шепот режиссера. — Он псих, он по голове меня…
Лучше бы он этого не говорил.
***
Наручники Юрик снял с меня только в машине. Да и то предварительно убедившись в том, что я полностью успокоился.
— Зря ты его так-то уж… По башке!.. — добродушно хихикнул он, подъезжая к отделению.
— Да пошел он…— отозвался я, не без удовольствия вспоминая, как гонял режиссера, пытавшегося загородиться подчиненными, вокруг скамейки.
Самообладание уже полностью вернулось ко мне, только немного побаливал правый кулак, отбитый о пустую голову Неручко.
Местное отделение милиции утопало в зелени. В дежурной части было прохладно и спокойно. Юрик провел меня по небольшому коридорчику и, поковырявшись в замке аккуратно покрашенной двери, сделал широкий жест:
— Уэлкам!
Я вошел в крохотный кабинетик и вздрогнул. Над столом, глядя мне прямо в глаза, плотоядно ухмылялся Обнорский.
«Спокойно, Соболин! — сказал я себе твердо. — Это плакат».
Откуда его добыл Юрик, я не спросил, но настроение у меня испортилось.
— Это и есть твой сюрприз?
— Да не, — хохотнул Юрик, копаясь в сейфе. — Сейчас хлопнем по маленькой для успокоения нервной системы и пойдем смотреть труп. А уж потом сюрприз…
Глотнув «для успокоения» какой-то дряни, я послушно поплелся следом за Юриком к выходу из отделения.
Перейдя через дорогу, мы подошли к ветхому флигелю, на котором красовалась новехонькая табличка с надписью: «Зеленогорская районная больница. Морг».
Войдя внутрь, Юрик бурно расцеловался с какой-то бабулей в грязном халате и потащил меня в глубь коридора. Сказать, что в морге стоял смрад, было бы слишком мягко. Я даже порадовался, что не завтракал да еще натощак хлопнул водки, — если бы не это, блевать бы мне безостановочно от самого входа…
В мертвецкой никого не было, если можно так выразиться. Вернее сказать — в ней не было ни одной живой души, поскольку на столе лежало голое мужское тело с биркой на ноге. По нему в изобилии ползали мухи. В районе шеи красовалась такая рана, что можно было предположить в качестве причины смерти столкновение с «Боингом-747». Тут-то меня и вывернуло…
— Он? — радостно спросил меня Юрик, когда мы выскочили на свежий воздух.
— Сдурел? — сдавленно просипел я. Меня преследовал этот кошмарный запах, казалось, что я пропитался им насквозь. — Этому же лет шестьдесят как минимум, да к тому же он лысый совсем!
— Так это не Спиридонов? Точно? — расстроился Юрик. — Жаль… Ну пошли сюрприз смотреть.
— Погоди. — Я взял его за плечо. — Ты куда меня поведешь, на скотобойню, что ли? Так я не выдержу, учти!
— Да нет! — снова повеселел Юрик. — Ко мне вернемся.
— А водки дашь?
— А то! — успокоил он меня, и мы снова пошли через дорогу.
***
Донельзя довольный, Юрик распахнул передо мной дверь камеры:
— Вот он, душегуб, — произнес он с нежностью.
На нарах сидел ссутулившийся мужичонка в тренировочных штанах и футболке с оторванным рукавом. На лице — вселенская скорбь, под глазами — свисающие на щеки алкогольные мешки.
— Сознался, рецидивист. — Юрка сел с ним рядом и вынул из кармана пачку мятых бумаг. — Вот, посмотри какая у нас биография. Неоднократно судимый, неработающий. Ступил на путь преступности в раннем детстве, первый раз был осужден в 18 лет за хищение госимущества (спер двигатель от трактора). Потом в восемьдесят пятом — угроза жизни, потом в девяносто пятом — опять хищение, из сельмага. Я, кстати, вел дело. Первое… Потом угон машины…
— Да я водить не умею, начальник…— замычал мужик.
— Молчи, лишенец, речь о другом. Лучше рассказывай, что недавно было, В чем вчера признался — что мне сказал, то и рассказывай.
— Ну на почве личных неприязненных отношений я с особой жестокостью нанес смертельную рану топором актеру драматического жанра, этому, как его…— нудно забубнил и запнулся алкоголик-душегуб.
— Пора бы и запомнить! Спиридонову Олегу Сергеевичу, 1961 года рождения!
— 1961 года рождения…— послушно повторил вслед за Юриком душегуб.
Юра победоносно посмотрел на меня.
— И куда он дел труп? — спросил я, изумляясь, как я еще не сошел с ума от всей этой фантасмагории.
— Куда? — переспросил Юрик и грозно насупился в сторону бомжа. — Да, где труп?
— Дак это…— удивился злодей. — Ты ж сам сказал, в морге!
— Бля…— огорченно сказал Юрик. — Это я вчера сказал, а сегодня информация не подтвердилась! Вот ты нам и расскажи — где труп?
Бомж равнодушно пожал плечами.
— Брось ты, — сказал я, поднимаясь со шконки. — Что это за ерунда?
— Не нравится? — Юрик явно расстроился. — А чего? Он асоциален. Все равно через неделю что-нибудь сопрет или стукнет кого-нибудь. Пусть лучше в тюрьме сидит… А с этими актерами себе дороже связываться. Адвокаты понабегут, жалобами закидают, проверку пришлют…
— Трупа нет, Юрик! — сказал я и поправился: — Двух трупов уже нет. Девчонку тоже он зарезал?
— Знаешь, что! обиделся юный опер. — Для тебя же стараюсь… А нет трупа, так нет и убийства, понятно? События преступления нет!
Он продолжал обиженно кричать мне вслед, пока я шел по коридору к выходу.
Последнее, что я услышал, заставило меня вздрогнуть:
— А у меня труп есть! А труп — это знаешь что? Выражаясь вашим киношным языком, исходящий реквизит! А раз есть реквизит — есть и кино! Нет реквизита — нет кина! Нет трупа — нет дела… Есть труп…
«Реквизит!» — билось у меня в мозгу, пока я, задыхаясь, бежал к пансионату.
***
У крыльца я застал настоящий митинг.
В центре возбужденной толпы размахивала чемоданами Черкасова.
— Я уезжаю! — звонко кричала она. — Я покидаю это логово серийных убийц!
— Кто будет следующей жертвой? — поддакивал Птичкин.
Я подошел поближе, решив послушать выступающих. Моего появления никто не заметил.
— Это безответственно…— слабо возражал Неручко, сидя на крыльце и держась за неумело перебинтованную голову. — Мы не можем сорвать съемочный процесс.
— Засунул бы ты себе в жопу этот процесс, — басил бородатый оператор Калитин.
— Да! — хором рявкнули все его многочисленные ассистенты.
— Кто может работать в такой обстановке? — заламывал руки Босов.
— Да еще с таким режиссером! — ядовито вставила Надежда.
— Да еще за такие деньги! — пискнул актер Кузечкин.
Это прозвучало так громко и неожиданно, что все на некоторое время умолкли, после чего поднялся такой грандиозный шум, что ни одной отдельной реплики было не разобрать.
Я зажал уши и, по-прежнему никем не замеченный, проскользнул в холл. Подойдя к стойке, я бесцеремонно забрал у болтающей с кем-то горничной телефонную трубку и, показав ей — уже открывшей рот — кулак, нажал на рычаг. А потом набрал номер Агентства.
— Здорово, Князь, — сказал я подошедшему к телефону Зурабу Гвичия. — Запиши-ка данные, надо смотаться в два адреса…
***
Я немного поговорил с опешившей от моей наглости горничной, а через полчаса мне перезвонил Князь и сказал именно то, что я ожидал услышать. Когда я вернулся на крыльцо, меня снова никто не заметил, поскольку митинг был в полном разгаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37