— Какой ты душный, — поморщилась девочка.
— Чабан — твой отец?
— Нет, он мой любовник. Бывший. Тебя это волнует? Дай сигарету.
Мы вышли на улицу. Зашли под козырек, чтобы спрятаться от дождика. Сигареты вспыхивали как стоп-сигналы.
— Тебе нужна помощь, Зураб?
Я пожал плечами. Нужна ли мне помощь? Наверное…
— Наверное. Но я не знаю, чем ты можешь мне помочь…
— Зато я знаю. Рядом аптека, купим что надо… И зайдем к подруге.
— Не говори глупости, девочка.
— Смотри, Зураб, я пожалуюсь знакомым скинам! Они ненавидят хачиков.
— Разве я хачик?
— Конечно, хачик. Другого прозвища ты не заслуживаешь.
— Тебя давно не пороли?
— Давно!
— Хочешь?
— Хочу.
— В другой раз.
— Дурак…
Вздохнув, я посмотрел вслед Насте и выбросил окурок.

***
Домашний телефон бывшей следачки Ольги Петриченко найти оказалось несложно.
Голос у нее был хриплый, прокуренный и нетрезвый, несмотря на утренний час.
Знаю ваше Агентство, — рассмеялась она в трубку. — Что-то вы совсем перестали ловить мышей… Вот раньше читала вашу «Явку с повинной» от корки до корки…
— Ольга Михайловна, — мягко произнес я, — говорят, что последним вашим делом в прокуратуре было убийство Каценельсона…
— Ой-ой-о-о-ой! — издевательски протянула следачка. — Ой, куда вы забрались, ребята… Думаете, вы сильнее, чем Кроха? Наивные… Пинкертоны хреновы… Кроха всех переживет — и нас… и вас вместе с вашим Обнорским…
— Какая кроха? — обалдел я.
Следачка хрипло захохотала:
— Мальчики… Девочки… Спите спокойно. И счастливых вам снов…
Я ничего не понял и отправился покурить.
— Жора, — обратился я к Зудинцеву. — Что за авторитет такой — Кроха, не слышал?
— Ну ты даешь, Князь! — присвистнул опер. — Ха-ха! Кто ж не знает Михаила Никитича Крохоняткина!
— А что он контролирует?
— Он контролирует, к твоему сведению, областное управление юстиции. Первый зам начальника! Таких людей надо знать, Князь…
Зудинцев ушел, а я почесал в затылке… Таких людей надо знать!

***
Еще пару недель назад за уличными столиками возле пивной на Чайковского к вечеру не найти было места — здесь вовсю оттягивался личный состав УБОПа. А теперь столики пусты. Дышать осенним воздухом за кружкой пива предпочитают лишь несколько чудаков. Среди них — пенсионер, молодая парочка да мы с Шиллером. Шиллер — не поэт, а полковник УБОП.
В наши кружки с «Невским» так и норовили залететь опавшие листья. Полковник был усат, мордат и грозен. Он тушил бычки мимо пепельницы, стучал кружкой по столу и кричал:
— «Убойный» отдел главка — дети против нас, салаги! Сравни их раскрываемость и нашу! А, Зураб? Ты мне нравишься… Так закрыть всех «скомороховцев», как это мы сделали — у них кишка тонка…
— Я возьму еще пива, полковник, да?
— Сиди! Сам возьму. Так вот, насчет Каценельсона. Ты почему заинтересовался, Зураб? Не хитри со мной! Я тебе так скажу — суд разберется, они это совершили или не они. На Скоморохове столько трупов, что им всем на три пожизненных хватит…
— А кто все-таки на самом деле убил Каценельсона, полковник?
Шиллер на миг застыл.
— У тебя дети есть, Зураб?
— Четверо.
— А у меня один. Балбес! И вот представь — приходит ко мне человек, которого я давно знаю по службе. И говорит мне: спасай! Сына моего, говорит, подставили! Влипнуть может серьезно. Я прошу тебя, говорит, как отец отца — дай ему шанс…
Незаметно я нащупал диктофон в барсетке, но… Нет, не могу записывать втихаря.
Шиллер побагровел от пива. Он схватил за задницу девушку, убирающую столы. Та взвизгнула. Шиллер передразнил ее.
— Чертова шлюшка… но попка как орех.
— Успокойся, полковник, — произнес я как можно внушительней.
— Есть! — собрался Шиллер. — Все в порядке, командир, — показал он свои ментовские «корочки» подошедшему охраннику. И снова повернулся ко мне. — Понимаешь? У меня ведь тоже сын, с которым завтра то же самое может случиться. Потеряет где-то свой мобильник, а его к какому-нибудь убийству привяжут…
Так, Зураб, теплее, еще теплее.
— Крохоняткин? — обронил я наугад.
Шиллер на мгновение протрезвел. Я видел, как он с ужасом прокручивает в памяти всю нашу беседу.
— Такой раскрываемости, как у нас, в главке никогда не будет! — выкрикнул он, но как-то не очень уверенно. И для пущей убедительности добавил: — Давить бандюков, давить, на хуй!
Пепельница разлетелась под его кулаком, и к нам вновь поспешил охранник…

***
Мы с Зудинцевым грелись на лавочке под последними лучами осеннего солнца, когда Родя Каширин выскочил из подъезда, давясь от хохота:
— Бабушка Крохоняткина-младшего послала меня в таких непарламентских выражениях, что я потерял дар речи! Сказала, что ее внука уже искал один черножопый… Извини, Зураб, но она имела в виду тебя!
Я вздохнул. Врезать бы Роде, да не солидно как-то, без пяти минут миллионер, наследник заокеанской тетки… если не врет, конечно. Но, кажется, не врет. Сияет как медный котелок и пьян каждый день.
— И все-таки бабуля, надо отдать ей должное, — торжествующе продолжил Родион, — посоветовала зайти к приятелю внука, Лехе Бычкову.
— А адрес? — спросил Зудинцев, меланхолически щурясь на солнце.
— Адрес у нас в кармане, — усмехнулся Каширин. — По странной случайности гражданин Бычков регулярно задерживался в нетрезвом виде на старушке-«мазде», принадлежащей Виктору Крохоняткину.
Кореш Вити обитал в соседнем доме-«корабле». Обоссанный лифт доставил нас прямо к дверям его квартиры.
— Кто там? — раздался женский голос.
— Пэрэпись населения! — почему-то выпалил я со злостью.
Ребята захохотали, и Каширин зычно добавил:
— Впиши себя в историю России!
Дама в атласном халате и в бигудях выглядела эффектно, ничего не скажешь. Слегка напоминала нашу Агееву. Со столь же кокетливой, как и у Марины, интонацией она заметила:
— Что-то не очень похожи вы на переписчиков! Да и до переписи еще две недели.
— Мы пошутили, — признался Каширин. — Нам нужен наш товарищ Алексей Бычков.
— А-а…— Дама была разочарована. — Ищите его в ближайших разливухах… А сюда больше не являйтесь… переписчики.
Дверь перед нами захлопнули.
— Надо было с ней познакомиться поближе, — мечтательно произнес Зудинцев. — Может, узнали бы что…
— Мы и так узнали достаточно, — махнул рукой Каширин. — Жаль только, фотки Бычкова у нас нет. Зато Крохоняткин присутствует. — Он гордо продемонстрировал ксерокопию «несгибайки», добытую в паспортном столе за коробку конфет.
— Кроха-сын к отцу пришел, — продекламировал Зудинцев.
— И сказала Кроха, — подхватил Родион. — «Я на зону не хочу, мне и здесь неплохо»… А в Аргентине еще лучше.
В первой же рюмочной мы взяли по сотке, по пиву и по паре бутербродов.
— А я, ребята, скоро ухожу из Агентства, — вздохнул Зудинцев, разминая «Беломорину». — В угрозыск возвращаюсь…
— Обнорский в курсе? — спросил я.
— Не-ет… Пока не знаю, как ему сообщить.
— Ну, Жора, ты даешь, — присвистнул Каширин. — Неужели по ментовской зарплате истосковался?
— Значит, так, — рубанул рукой Зудинцев. Видно, эта тема была ему не очень приятна. — Во-первых, я начальником отдела иду — там деньги неплохие.
— А во-вторых, не в них счастье, — подколол его Родион.
Мы взяли еще по сотке.
— Пора работать, — напомнил нам Георгий и подозвал пожилого буфетчика…
Конечно, парня на «несгибайке» он не признал.
— Мы не менты, не думай, — попытался я успокоить мужика. Но тот лишь криво усмехнулся.
Осенний воздух после смрадной разливухи опьянил нас еще больше.
— Неохота мне уходить, ребята, — рассуждал Зудинцев, пыхтя «Беломориной», когда мы переместились в следующее подвальное кафе. — Ведь Агентство для меня — та же ментовка. Вот ради чего мы сейчас пашем в выходной день?
— Ради меня, Георгий, — ответил я. — А если тебе понадобится — я буду пахать ради тебя.
— Не в этом дело. — Зудинцев досадливо махнул рукой. — Мы пашем и не задаем себе вопрос: что нам за это будет?
— Потому что для нас важен процесс! — приподнял я палец.
— Верно, Зураб! — воскликнул окосевший Каширин. — Для нас как для настоящих самураев важнее всего путь, а не результат! И мы обязаны его пройти до конца… Сколько там еще осталось разливух?
— У меня и в ментовке выходных почти не было, — продолжал рассуждать Зудинцев. — Вот только разница в том, что будучи опером я мог этого Крохоняткина закрыть на трое суток. И никакой бы папаша меня не остановил…
— Не заливай, Жора, — пьяно усмехнулся Каширин.
— Да пошел ты! — Георгий не на шутку разозлился.
Чтобы успокоить ребят, я взял еще водки. И показал «несгибайку» буфетчице. С тем же результатом.
Повезло нам лишь в пятой разливухе. Усатый служитель барной стойки, посмотрев на фото, перевел взгляд на нас. Купюра в пятьсот рублей моментально исчезла в его кармане.
— Это Спайдер, — сказал усатый. — Бывает частенько, но в последние дни куда-то запропал.
Вздохнув, я достал сто баксов. Повертел купюрой перед жадными глазами буфетчика, затем убрал ее в карман и написал на клочке номер своего мобильника.
— Знаешь, что надо сделать?
Тот кивнул.
— Князь, ты соришь деньгами! — укоризненно воскликнул Родион, когда мы шли, пошатываясь, по вечерней набережной.
— Не в них счастье, сам же сказал, — хохотнул Зудинцев.
— Ты думаешь, я из-за наследства? — ощетинился Родя. — Плевать я хотел. Но Аргентина — это же… это же море, солнце, танго…
— Футбол, — подсказал Жора.
— Да, и футбол.
— Да брось ты, Родя, какой футбол? Вот в октябре наши будут грызунов иметь. Прямо, между прочим, в Тбилиси. А, Зураб? Как думаешь, вставят наши вашим?
— Не вставят.
— Это почему же, генацвале?
— А мы свет отключим, — ответил я.
Родя и Жора захохотали.
Я затянул «Сулико», ребята подхватили.
Редкие прохожие испуганно обходили трех пьяных самураев стороной.

***
На здоровье я никогда не жаловался и не знал, что такое похмелье. Но в это утро почувствовал вдруг, что расследование обходится мне слишком дорого — оно бьет не только по карману, но и по печени. К счастью, мне удалось убедить Обнорского, что в результате мы можем получить сразу две сенсации. Во-первых, найти истинных убийц Каценельсона… А во-вторых — взять наконец интервью у Марата. Хотя, честно говоря, я не жаждал с ним новых встреч.
— Ага! — радостно воскликнул мне в лицо невысокий лысоватый бугай в кожанке, едва я шагнул на порог Агентства.
— Ну наконец-то, — подхватил другой, долговязый, махнув перед моим лицом красными «корочками» с золотой тисненой надписью «МВД России».
— Послушайте! — возмутился я. — Вы задолбали меня с вашим сериалом! Я не снимаюсь у вас, я здесь работаю, понимаете, да?
— Да кто ж в этом сомневается, Зураб Иосифович? — ласково произнес лысый. — И мы, с позволения сказать, не актеры, «корочки» у нас самые настоящие — проверьте!
— Пройдемте, господин Гвичия, побеседуем, — пригласил долговязый. Мне показалось, он почему-то смущался. — Кстати, Обнорский дал добро на нашу с вами встречу.
Мы расположились в кабинете отсутствующего шефа. Ксюша моментально принесла нам кофе.
— Нас интересует ваш знакомый Усманов, — с усмешкой начал лысый.
Я улыбнулся в ответ:
— Да, у меня есть такой знакомый. Что дальше?
Долговязый достал из папки бумажку и монотонно зачитал:
— Вы в один год с ним закончили Рязанское высшее десантное училище и вместе принимали участие в боевых действиях в составе ограниченного контингента Советских вооруженных сил в Афганистане…
— Ну да, более того — мы три года служили в одном и том же полку. А в чем дело?
— А в том, что Марат Хусаинович вчера ночью скончался в тюремной больнице имени Газа от сердечной недостаточности, — произнеся эту фразу, лысый пристально посмотрел мне в глаза.
Моя вежливая улыбка медленно таяла. Я не видел нужды в том, чтобы это скрывать. Я вспомнил, как сквознячок нес над полом листы бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38