по тем же причинам на вас заведено дело голландской полицией. Хорошенький жизненный путь, верно?
Арестованный молчал как камень. Коссаба продолжил:
— Теперь я понимаю, почему вы с первой минуты не завопили о провокации. Белые, которых нам приходится арестовывать, обычно принимают высокомерный вид и требуют помощи у своего посольства, но у вас есть веские причины не следовать их примеру, правда?
Инспектор закрыл свое досье, потер сухие ладони.
— Вы попались, — заговорил он со смехом. — Продолжайте изображать хитреца, и хартумская тюрьма станет самым заметным воспоминанием в вашей жизни, поверьте мне. Кто вам передал пакетик с героином?
Опустив голову, Коплан сделал вид, что не слышал. Полицейский насмешливо отчеканил:
— Вы узнаете, во что обходится упрямство. Отныне вы не выйдете из камеры, пока не начнете на коленях умолять надзирателя позволить вам написать полное признание.
Он вызвал двух конвоиров, ждавших за дверью, и сказал им:
— Бросьте его в камеру и всыпьте ему двадцать ударов! Десять минут спустя снова избитый Коплан был брошен на пол.
Ночь не уменьшила его страданий. В жару, с содранной на спине кожей, он не мог сдерживать стоны, вырывавшиеся у него при малейшем движении.
На следующий день его пришел осмотреть чернокожий врач и перевязал раны. Около полудня ему принесли миску с едой, и это было все.
В три последующие дня он оставался в строгом одиночестве. Ему не давали табака, не разрешали ни прогулок, ни даже бриться.
Коплан почти радовался этому заточению; пока он не видел вспыльчивого инспектора, ему не грозили новые пытки. На четвертый день резкий щелчок замка заставил его вздрогнуть. Предвидя новые мучения, он тревожно уставился на дверь.
Но в камеру вошел очень элегантный негр в очках, одетый по-европейски и державший под мышкой портфель. Надзиратель закрыл за ним дверь.
Посетитель представился по-английски:
— Омар Табук из хартумской коллегии адвокатов. Я думаю, мистер Коплан, что вам понадобится юридическая помощь.
Тот скептически и тоскливо посмотрел на него.
— Сомневаюсь, что вы сможете мне помочь, — заявил Коплан усталым голосом. — Я не просил адвоката.
— Но он вам необходим, — уверил негр, кладя портфель на стол. — Защищать можно самые безнадежные дела.
Он вынул из кармана портсигар, открыл его и протянул Коплану. Тот разом взял шесть сигарет, спросив:
— Вы позволите? Сейчас это мне нужнее всего.
Лицо суданского адвоката на мгновение выразило детское удивление.
— Э... Да... Конечно, — с опозданием пробормотал он. — Я полагаю, что... э... ваше пребывание здесь не очень приятно.
Коплан прикурил от его зажигалки, сделал несколько затяжек, потом сел на нары и признал:
— Действительно, развлечениями меня не балуют. Вы очень хотите взять на себя мою защиту, мэтр Табук?
Негр приблизился к нему и сказал, нахмурив брови:
— Да, я очень хочу этого. Что бы вы мне дали, если бы была признана ваша невиновность и вас бы освободили?
Коплан посмотрел на него с немного насмешливым видом.
— Я не люблю сказки, — сказал он с болезненной гримасой, вызванной тем, что он прислонился к стене. — Вы адвокат или колдун?
Омар Табук не обиделся:
— Ответьте на мой вопрос. Готовы ли вы заключить сделку при условии вашего освобождения?
Коплан пожал плечами.
— От такого заманчивого предложения я откажусь, только если вы запросите слишком большую цену, — ответил он с оттенком недовольства.
Адвокат сел рядом с ним и заговорил убедительным тоном:
— Вообразите, что экспертиза установит, что образец героина, найденный у вас, всего лишь безобидная смесь кодеина, порошка из горького миндаля и сульфированного эфира. Вообразите, что я перешлю Мелловану чек на двести фунтов. Вы ни в чем не признались, против вас не существует никакого официально подписанного заявления. Обвинение рушится, как карточный домик.
— Чудесно, — согласился Коплан. — А что взамен? Его первоначальная недоверчивость постепенно таяла. В душе загорелся огонек надежды. Адвокат заметил изменение в его поведении и приободрился.
— Вы просто поставите свои знания и умение на службу... хм... одной группировке... финансовой группе. Заметьте, что это положение будет вам предложено в награду за ваше мужественное молчание. Абдул Джабар умеет быть благодарным.
Коплан задумчиво сделал несколько затяжек, глядя в пустоту. Он что-то не помнил, чтобы говорил Абдул Джабару о своих знаниях и умениях.
— Давайте говорить откровенно, — сказал он вдруг. — Если я соглашусь работать на приславшего вас, он вытащит меня из этой дыры. В противном случае меня будут бить как собаку, до тех пор, пока я не признаюсь в чем угодно?
— Инспектор Коссаба честолюбив, он хочет продвинуться по службе. Это вполне нормальное желание, — заметил Табук, разводя руками и с двусмысленной улыбкой на губах.
Сердце Коплана подскочило. На секунду он забыл про свою боль.
— Вы рискуете провести в тюрьме много лет, — продолжал суданский адвокат. — Если вы согласитесь, вас ждет интересная жизнь. Как вы можете колебаться?
— Я не колеблюсь, — ответил Коплан, — я размышляю. Мне бы хотелось знать, на что я соглашаюсь. Какая роль мне отводится?
Понимая, что почти выиграл партию, Табук встал и поправил очки на плоском носу.
— Только европейцы могут справляться с некоторыми деликатными делами, — объяснил он, подняв указательный палец. — Сегодня некоторым слаборазвитым странам отчаянно не хватает технических специалистов. Помощь белых, не работающих на колонизаторские страны, может быть полезной. Вы видите, что такой человек, как вы, может быть ценным сотрудником. О подробностях я с вами пока говорить не буду: задачи, которые вам придется выполнять, будут разнообразными и зависеть от обстоятельств. Но могу гарантировать, что вам будут хорошо платить. По-королевски. Ведь лучший способ приобрести верность работника — это поделиться с ним прибылью, верно? Коплан проворчал:
— Я не верю в чудеса — предпочитаю цифры. Оплата ниже двухсот фунтов в неделю странным образом снижает мои способности.
Табук улыбнулся.
— В принципе это кажется мне приемлемым условием, — заявил он.
Он взял портфель, сунул его под мышку и протянул заключенному руку.
— Я буду действовать быстро, — пообещал он. — Это дело на сорок восемь часов. Я позабочусь, чтобы вас больше не били: по крайней мере лицо у вас должно быть в полном порядке.
Коплан пожал негру руку, затем тот постучал в дверь, зовя надзирателя. Через тридцать секунд адвокат с важным видом вышел из камеры.
Коплан глубоко вздохнул, прикурил вторую сигарету от первой и лег на нары.
Впервые за несколько недель он спокойно смотрел в будущее.
На следующий день арестованному разрешили вымыться и побриться. Ему также выдали чистое белье, взятое из его вещей, ботинки и сигареты.
Врач, осмотрев начавшие зарубцовываться раны, оставил на месте мази, компрессы, вату и пластыри.
С этого времени Коплан проводил светлое время суток, ухаживая за собой, возвращая гибкость все еще больным мускулам.
Инспектор Коссаба больше не появлялся, но заключение продолжалось на два дня дольше, чем предполагал Омар Табук. Возможно, адвокат был так же хитер, как его европейские коллеги, и умышленно соврал, чтобы заставить своего клиента подождать.
Он пришел рано утром, слишком надушенный, с почти наголо выбритой головой и с веселой улыбкой.
— Я вас забираю, — заявил он, едва войдя. — Вы стали жертвой печальной ошибки. Как защитнику мне поручено передать вам извинения полиции.
— Подонки, — проскрипел Коплан, занимаясь последними приготовлениями. — Когда я могу получить мои вещи? Полагаю, что они конфискованы?
— Конечно, — подтвердил Табук, — но не беспокойтесь: все наверху. Ваши чемоданы уже грузят в мою машину. Что же касается ваших документов и бумажника...
Он открыл свой портфель, вынул из него названные вещи и вернул их владельцу.
— Проверьте деньги, — посоветовал он. — Двести девяносто фунтов.
Коплан, причесываясь, спросил с небрежным видом:
— Откуда вы знаете, что мое богатство равно этой сумме?
После почти незаметной паузы Табук уверил:
— Мне сообщил инспектор Коссаба.
— У меня такое впечатление, что вам сообщили очень многое, — рассеянно произнес Коплан, глядя на себя в зеркало.
Он надел легкий пиджак и положил паспорт и бумажник во внутренний карман, не проверив содержимое.
— Я к вашим услугам, — объявил он.
Следуя за адвокатом, он с облегчением перешагнул порог своей камеры, дверь которой надзиратель оставил открытой.
Они поднялись на первый этаж и вышли из здания.
На другой стороне улицы стояла машина с откинутым верхом и шофером в белой куртке.
— Черт! — восхитился Коплан. — У вас, кажется, богатые клиенты... Сколько в Хартуме жителей?
— Около ста тысяч, — ответил Табук, когда машина тронулась с места. — Вы знаете Средний Восток, месье Коплан?
— Немного, — ответил Франсис, ослепленный ярким светом, заливавшим улицы. — Во время службы в армии я бывал в Ливане и в Сирии, после войны ездил в Иран, где тайно закупил партию нефти. Это было во время остановки перерабатывающих заводов Абадана. Помните?
— Еще бы! — ответил Табук. — А кому вы должны были поставить ту нефть, если не секрет?
— Уже не помню... Единственное, что я знаю, — товар не дошел по назначению. Французские военные корабли перехватили груз в Мессине.
Адвокат разочарованно скривился.
— Не повезло, — заключил он. — В общем, не так уж плохо, что вы немного в курсе этих вопросов...
Машина выехала из Хартума и теперь мчалась вдоль правого берега Голубого Нила.
Коплан догадался, куда его везет адвокат.
Глава IV
Вскоре машина остановилась перед маленьким дворцом Махмудие. Омара Табука и Коплана проводили в комнату, где неделю назад произошла первая встреча Коплана с дельцом.
Заметно более радушный, Махмудие встал, чтобы встретить гостей. Он поприветствовал Коплана по-арабски, поднеся руку ко лбу, а потом к сердцу.
— Наша новая встреча была предписана свыше, — произнес он с тонкой двусмысленной улыбкой. — Прошу садиться...
Суданский адвокат, чувствовавший себя очень свободно, заговорил на гортанном языке, непонятном Франсису. Несомненно, он объяснял, при каких условиях смог добиться немедленного освобождения арестованного.
Йеменец коротко ответил ему, потом обратился к Коплану по-английски.
— В прошлую нашу встречу вы проявили очень большую сдержанность в отношении своего прошлого, месье Коплан, — заметил он, снова садясь на диван. — Это скромность, осторожность или робость?
Коплан посмотрел ему прямо в лицо.
— Откровенность — обоюдоострое оружие, — ответил он. — Я всегда остерегаюсь собеседника, пытающегося вызвать меня на откровенность.
— Сильный человек говорит мало, — согласился Махмудие, засунув руки в широкие рукава своего бурнуса. — Правда, если бы я точно знал, с кем имею дело, вы бы избежали больших неприятностей. Если бы не я, вы бы еще долго гнили в камере хартумской тюрьмы.
— Может быть, я бы туда даже не попал, — коварно подчеркнул Коплан.
— Это известно одному Аллаху, — ответил йеменец. — Но что бы вы ни думали, в мои намерения не входит брать вас к себе на службу. Вы не хотели бы создать себе состояние в Сирии?
Коплан подумал и произнес:
— Там или в любом другом месте...
Омар Табук вмешался в разговор и пересказал то, что Коплан поведал ему о своих прошлых пребываниях на Среднем Востоке. Это заинтересовало Махмудие, и он попросил подробности. Коплан сообщил их очень сдержанно, но счел нужным уточнить:
— В настоящее время я потерял там все связи. Куда мне предстоит отправиться?
— В Дамаск, — ответил Махмудие. — Временно, пока не войдете в курс ваших новых обязанностей.
— Какого рода поручения я буду выполнять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19