Конрад испугался и закричал: «Смотрите, смотрите, ведьма, ведьма!» Тут к нему подошел огромный мужчина и сказал: «Заткнись, не то получишь». И тогда Конрад понял, что надо как можно быстрее уносить отсюда ноги. Он встал и пошел к лифту, но там не было кнопок. Он направился по коридору к двери — та вела к лестнице. Дверь оказалась запертой. Но ключ висел справа в маленьком стеклянном ящичке. Он тоже был заперт. Он двинул локтем по стеклу и вынул ключ. Затем отпер дверь на лестницу. В спину ему громко ругалась ведьма. Он вышел на открытую площадку пожарной лестницы на шестом этаже. И начал медленно спускаться.
Добравшись до площадки пятого, он услышал, как Джин Келли крикнул сверху:
— Господин Ланг?
Ведьмины штучки. Не удостоив ее взглядом, он двинулся дальше.
На площадке третьего он увидел, как на него идут горные стрелки в зимних мундирах карательных отрядов. Вот они медленно поднимаются по лестнице навстречу ему. Он уже и над собой слышит громыхающие по железным ступеням шаги. Взглянув наверх, он увидел белые брючины. Еще и горная пехота в зимних маскировочных комбинезонах.
Он сел на перила и стал выжидать. Живым они его не возьмут.
Розмари Хауг уже издали увидела, что в «Солнечном саду» что-то случилось. На всех площадках пожарной лестницы, которая спускалась по западной стене от крыши шестиэтажного здания вниз до самой земли, стояли санитары и сестры, пожарные и полицейские. Кроме площадки третьего этажа. Там на перилах сидел одинокий мужчина.
Перед домом было полно полицейских машин, стояла «скорая помощь» и пожарники. Подъехав ближе, она заметила внизу у самой лестницы надувной трехметровый матрац. Припарковавшись, она вдруг поняла, кто этот одинокий мужчина. И бросилась бежать.
Кордон полицейских задержал ее.
— Мне надо пройти, — выдохнула она.
— Вы родственница?
— Нет. Да! Я его подруга. Пустите меня к нему. Я поговорю с ним!
Через десять минут, после того как дежурный врач подтвердил полиции, что госпожа Хауг единственная из близких этого пациента, ее пропустили, и она стала медленно подниматься наверх.
— Ну и напугал ты меня, Конрад, — громко сказала она как можно бодрее. — Если бы ты знал, как это выглядит снизу, очень рискованно, они тут все страшно нервничают и не понимают, как ты мог выкинуть такую штуку.
Она добралась до второй площадки и приготовилась подниматься по ступеням выше, мимо последнего поста спасателей.
— Я сейчас уже буду с тобой, Конрад, и мы пойдем в «Des Alpes», мне необходимо расслабиться, а тебе?
Конрад не отвечал. Розмари добралась до последнего витка перед третьим этажом и начала медленно подниматься дальше.
— Ты не хочешь спуститься мне навстречу, Конрад? Я уж больше не могу, а ведь внутри есть лифт… да и холодно тут. Ну хорошо, я уже иду, Конрад. О'кей?
Она хорошо видела его. Он сидел на перилах спиной к улице, и вид у него был абсолютно безучастный.
Она преодолела последние две ступени и уже ступила на площадку — не далее чем в трех метрах от него.
— Уфф, вот я и здесь, ты что, даже не хочешь поздороваться со мной? Я тебя просто не узнаю — сидишь и не обращаешь на меня никакого внимания.
Не сделав ни единого жеста, свидетельствовавшего о том, что он узнал ее, Конрад перекинулся через перила и полетел головой вниз.
Он был единственным, кто не кричал.
Конрад Ланг приземлился мягко и только слегка пострадал в потасовке с пожарными, пытавшимися вызволить его из надувного матраца.
Его держали вчетвером, чтобы врач смог ввести ему успокаивающее, а санитары потом отнесли его в палату.
Розмари тоже понадобились успокоительные капли.
И администратору «Солнечного сада» тоже.
— Когда-нибудь это должно было произойти, — сказал он командиру спасательного отряда. — Такое идиотское предписание! Держать в закрытом отделении ключ от выхода к пожарной лестнице на всякий случай! Так уж лучше сразу приделали бы мостки для прыжков вниз!
Розмари осталась сидеть у постели Конрада. Перед тем как заснуть, он сказал ей:
— Спокойной ночи, сестра.
В тот же вечер она рассказала Феликсу Вирту по телефону о случившемся, и он спросил: она все еще возражает, чтобы о дальнейшей судьбе Конрада Ланга заботились Кохи?
— Разве могу я навязывать себя мужчине, который, выбирая между мной и прыжком вниз с третьего этажа, предпочел второе?
Симона навещала теперь Конрада почти каждый день. Она чувствовала какую-то необъяснимую связь с ним.
Симона пришла на следующий день, не зная о случившемся. Конрад встретил ее в хорошем настроении, ухоженный и опрятно одетый, как никогда. Ничто не омрачало его прекрасного настроения — от вчерашнего дня в памяти не осталось и следа.
— Целую ручку, милостивая госпожа, — сказал он хорошенькой незнакомке, которая, очевидно, пришла к нему. Он склонился к ее руке, и она увидела у него на затылке синяки, а на левом ухе рваную рану.
Она тут же призвала к ответу сестру отделения, и та рассказала ей о вчерашнем. Симоне стало ясно — это была попытка самоубийства. Она долго гуляла с ним, надеясь, что он расскажет ей о случившемся поподробнее.
Конрад радовался прогулке, как дитя. Уже начало смеркаться, когда они проходили мимо «Grand Hotel des Alpes». Конрад прямым ходом направился туда, кивнул стоявшему в дверях швейцару, как старому знакомому, и повел пораженную Симону сразу в бар.
— Small world, — сказал он барменше, принявшей у них пальто. Она назвала его Кони и принесла ему один «negroni», как всегда.
Симона заказала бокал шампанского, окончательно убеждаясь, что этому человеку не место в доме для престарелых.
— Глория фон Турн и Таксис велела приготовить князю на его шестидесятилетие юбилейный торт с шестьюдесятью пенисами из марципана. Князь, собственно, был голубым. Но это было известно только очень узкому кругу людей. Ты знала об этом?
— Нет, я этого не знала, — сказала Симона, хихикая в кулачок. Она была рада, что он обратился к ней на ты.
Когда заиграл пианист, они повторили свой заказ. Конрад вдруг встал и подошел к двум старым дамам в костюмах из ткани с крупными цветами, они сидели за маленьким столиком возле тапера. Он обменялся с ними несколькими фразами, а когда вернулся, в глазах у него стояли слезы.
— Вы расстроились, господин Ланг? — спросила Симона.
— Нет, я счастлив, — ответил он, — счастлив, что тетя Софи и тетя Клара все еще живы.
— Ах, а я думала, у вас нет родственников.
— Как вам могло прийти такое в голову?
Пока Симона рассказывала Эльвире про вчерашнюю попытку самоубийства, особого интереса это у нее не вызвало.
Но когда она спросила ее, кто такие тетя Софи и тетя Клара, Эльвира встрепенулась.
— Он рассказывал тебе о тете Софи и тете Кларе?
— Что значит рассказывал — он их встретил!
— Обе умерли шестьдесят лет назад, — фыркнула Эльвира.
Когда Симона уходила, Эльвира пообещала ей еще раз обдумать ее идею с гостевым домиком.
Администрацию «Солнечного сада» долго уговаривать не пришлось. Для нее это означало одно свободное место и, кроме того, избавление от пациента, причинившего за последнее время много хлопот.
Органы здравоохранения приветствовали частную инициативу семьи Кохов в связи с нехваткой медперсонала по уходу за больными.
Томаса Коха больше всего удивила перемена в настроении Эльвиры.
— Я тебя все-таки не понимаю, — сказал он. — Теперь, когда ты наконец можешь избавиться от него, ты снова тащишь его сюда.
— Мне его жалко.
— Это ты можешь доказать другими способами.
— Мне скоро уже восемьдесят. И мне уже ничего не нужно никому доказывать.
Сама мысль, что жалкий вид ровесника, некогда его товарища по играм, будет постоянно напоминать ему о бренности собственной жизни, была для него невыносима.
— Ну помести его, ради бога, в частную клинику, но не сюда же!
— Знаешь, я не могу забыть, как ты умолял тогда: «Пожалуйста, мама, ну пожалуйста, пусть он останется!»
— Я был ребенком.
— Он тоже.
Томас Кох покачал головой:
— Так ты еще никогда не говорила.
— Может, на этом круг и замкнулся. — Эльвира поднялась с кресла, давая понять, что дискуссия закончена.
— Но меня же не он беспокоит! — только и сказал Томас Кох. Чтобы уговорить Урса, потребовалось больше времени.
— Ты шутишь, — засмеялся он.
— Понимаю, тебе это кажется несколько эксцентричным.
— Эксцентричным — это мягко сказано. Зачем тебе это?
— Может, я делаю это ради его матери — Анны Ланг. Она была для меня тогда, в трудное время, хорошей подругой.
— До тех пор, пока не сбежала с нацистом и не бросила своего ребенка! Эльвира пожала плечами.
— Прикажешь теперь и мне бросить этого ребенка?
— Кони не ребенок. Он старый надоедливый человек и всю жизнь сидит у нас на шее, а теперь еще и спятил, так что самое время сдать его. Вот как следует поступить!
— Он не всегда был старым надоедливым человеком. Он был еще очень хорошим и верным другом твоего отца.
— За это его, как положено, щедро вознаградили. За всю свою жизнь он пальцем о палец не ударил.
Эльвира промолчала. Урс воспользовался паузой.
— Прошу тебя, не делай этой глупости. Пусть о нем заботится государство. Тех налогов, какие мы платим только с личных доходов, хватит на содержание десятка таких, как Кони. И дома для престарелых не настолько плохи.
— И даже настолько хороши, что пациенты закрытого отделения бросаются вниз с пожарной лестницы.
— Мой единственный упрек им, что они подложили надувной матрац.
— Есть и еще одна причина, почему я — за. Симоне нужно какое-то занятие.
— Ах вот так?
— Посмотри на нее. Ты же не уделяешь ей внимания.
— Симона по-другому представляла себе наш брак. Но это еще не значит, что надо изображать из себя мать Терезу!
— С тех пор, как она заботится о Кони, она чувствует себя лучше. — Несколько двусмысленно Эльвира намекнула: — Может, он пробуждает в ней ее материнские инстинкты?
Урс хотел что-то возразить, но вдруг передумал и резко встал.
— Похоже, тебя не удастся переубедить.
— Думаю, что нет.
Гостевой домик виллы «Рододендрон» строился изначально как прачечная с комнатами для девушек-служанок на втором этаже. И был сложен, как и вилла, из красного кирпича. Его венчала голубятня в форме башни. Прачечная стояла во дворе виллы, окнами к кухне и подсобным хозяйственным постройкам, скрытым в тенистой части парка.
В пятидесятые годы ее перестроили под домик для гостей с одной общей гостиной, поставив туда вольтеровские кресла и курительные столики, а также пианино и книжные стеллажи со встроенным баром. Массивные двери из орехового дерева украшали теперь медные щеколды, а окна с двойными рамами — изображения фамильного герба. Рядом с гостиной находились спальня, ванная и туалет. На втором этаже были устроены еще четыре спальни и ванная. Кухни в домике не было.
Особым успехом этот домик никогда не пользовался. Как гостевой его подводило расположение, и, кроме того, он не шел ни в какое сравнение с большими, полными воздуха и света гостевыми комнатами виллы с видом на озеро.
Так что гостевой домик большей частью пустовал.
Симона Кох тряхнула стариной, вспомнив про свой организаторский талант, которым когда-то поразила своих работодателей. Меньше чем за две недели она перепрофилировала гостевой домик, приспособив его к нуждам Конрада Ланга и тех, кому предстояло за ним ухаживать.
Директриса частного агентства по уходу за больными на дому давала Симоне советы по оборудованию домика, а потом предоставила в ее распоряжение медперсонал. Обязанности лечащего невропатолога согласился взять на себя доктор Феликс Вирт. Медицинское наблюдение общего характера осталось за доктором Петером Штойбли.
Холодным осенним днем в конце ноября Конрад Ланг переехал в гостевой домик виллы «Рододендрон».
— Small world! — были его первые слова, как только он вошел в гостиную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31