Новообразование, которое воздействует на различные мозговые центры, по мере роста и вызывало различные симптомы. — Она покачала головой: — Ничего себе ситуация: я разглагольствую о психосоматике, в то время как в мозге ребенка разрастается астроцитома или что-то вроде этого. Слава Богу, что результаты исследований не подтвердили этого диагноза.
— Когда ты осматривала девочку в отделении неотложной помощи, она выглядела так, как выглядят после припадков?
— Если говорить о том, что она была сонливой и вялой, то да. Но вместе с тем это естественно для маленького ребенка, которого притащили посреди ночи в больницу и пропустили через всю эту мясорубку. Но все равно я испугалась: вдруг пропустила что-то органическое? Я попросила проследить за пациенткой коллег из неврологического отделения. Они наблюдали ее в течение месяца, ничего не нашли и прекратили исследования. Через две недели, то есть два дня назад, еще один припадок. И я действительно нуждаюсь в твоей помощи, Алекс. Сейчас они находятся в восточном крыле пятого этажа. Вот такая запутанная история. Готов сейчас поделиться со мной своей мудростью?
Я просмотрел свои заметки.
Повторяющиеся вспышки не поддающихся объяснению заболеваний. Многочисленные случаи госпитализации.
Заболевания затрагивают различные системы организма.
Расхождения между симптомами и лабораторными исследованиями.
Ребенок женского пола, проявляющий панический страх перед исследованиями и процедурами.
У матери начальная медицинская подготовка.
Приятная, внимательная мать.
Приятная мать, которая на самом деле может оказаться чудовищем. Которая может подготовить сценарий и поставить спектакль в стиле вертепа, в котором звездой станет ее собственный, ничего не подозревающий ребенок.
Редкий диагноз, но все факты ему соответствуют. Еще двадцать лет назад никто о нем не слышал.
— Синдром Мюнхгаузена «по доверенности», то есть переносимый на другое лицо, — заключил я, закрывая свои записи. — Прямо как по учебнику.
Стефани прищурилась:
— Да, это так. Когда слышишь рассказ от начала до конца. Но когда тебе приходится иметь дело с каждым отдельным случаем... даже теперь я не могу быть уверена.
— Ты все еще предполагаешь что-то органическое?
— Приходится, пока я не докажу обратное. Был один подобный случай — в прошлом году, в другой больнице. Двадцать пять раз за шесть месяцев ребенка помещали в стационар с повторяющейся из раза в раз странной неопознанной инфекцией. Ребенок женского пола, внимательная мать, которая показалась слишком спокойной, чем и вызвала подозрение медицинского персонала. Тот ребенок действительно погибал, и врачи уже были готовы обратиться к властям, когда обнаружили редкую форму иммунодефицита. В литературе есть всего три задокументированных случая, они требуют специальных анализов в Национальном институте здравоохранения. Как только я услышала об этом, тут же проверила Кэсси. Результат отрицательный. Но это не означает, что не существует какого-то незамеченного мной фактора. Постоянно появляются новые материалы — я едва-едва успеваю следить за журналами. — Она помешала ложечкой кофе. — Или, может быть, я просто... пытаюсь убедить саму себя как можно дольше не замечать синдром Мюнхгаузена. Поэтому-то и вызвала тебя — мне нужен совет, Алекс. Подскажи, в каком направлении я должна искать.
Некоторое время я размышлял.
Синдром Мюнхгаузена.
Или pseudologia fantastica.
Иными словами, психическое расстройство, характеризующееся искусственно вызванными болезнями.
Особо преувеличенная форма патологической лжи, названная по имени барона Мюнхгаузена, вруна мирового класса.
Мюнхгаузен — это тяжелый случай ипохондрии. Пациенты фабрикуют болезни, уродуя или отравляя себя, а подчас просто придумывая. Они ведут изощренные игры с докторами и сестрами, с самой системой здравоохранения.
Взрослые пациенты с синдромом Мюнхгаузена ухитряются многократно попадать в больницы, где проходят курс ненужного им лечения, и даже умудряются лечь на операционный стол, чтобы подвергнуться вскрытию.
Жалкие, ставящие врачей в тупик мазохисты — странный вывих психики, который не поддается пониманию.
Но тот случай, который мы рассматривали сейчас, находился за пределами всякой жалости. Это был отвратительный вариант синдрома:
Мюнхгаузен, переносимый на другое лицо.
Родители — почти всегда матери, — фабрикующие болезни у своих собственных отпрысков. Использующие своих детей — особенно дочерей — в качестве жертв для страшного смешения изо лжи, боли и болезней.
— Так много сходится, Стеф, — проговорил я. — С самого начала. Временная остановка дыхания, потери сознания могут свидетельствовать о том, что ребенка душили, — зафиксированные монитором судорожные движения могут означать, что девочка оказывала сопротивление.
Стефани вздрогнула:
— Господи, правильно. Я совсем недавно читала о подобном случае в Англии, там изменения в организме подсказали, что ребенок был задушен.
— Плюс к тому не забывай, что мать специализировалась на дыхании, и именно дыхание могло оказаться той первой системой, за которую она принялась. А что ты думаешь по поводу проблем с кишечником? Какое-нибудь отравление?
— Весьма возможно, но токсикологические анализы никаких отклонений не показали.
— Может быть, мать применяла средства кратковременного действия?
— Или какой-то инертный раздражитель, оказывающий на кишечник механическое воздействие и затем быстро удаляемый.
— А припадки?
— Возможно, что-то в том же роде. Но не знаю, Апекс. Я на самом деле не знаю. — Стефани опять сжала мою руку. — У меня нет ровно никаких доказательств. А вдруг я ошибаюсь? Мне нужно, чтобы ты был беспристрастен. Примени в отношении матери Кэсси презумпцию невиновности. Может быть, у меня предвзятое мнение. Попытайся проникнуть в ее мысли.
— Не могу обещать тебе чуда, Стеф.
— Я понимаю. Но мне может помочь любая мелочь. Иначе быть большой беде.
— Ты сообщила матери, что пригласила меня для консультации?
Стефани кивнула.
— Теперь она более благосклонно смотрит на психологические консультации?
— Я бы не сказала, что более благосклонно, но она согласилась на них. Кажется, перестав утверждать, что проблемы Кэсси возникают из-за стресса, мне удалось убедить ее в необходимости психологической консультации. Что касается Кэсси, то я считаю: ее припадки чисто органического происхождения. Но я настаивала на необходимости помочь Кэсси справиться с эмоциональной травмой, связанной с госпитализацией. Сказала матери, что эпилепсия повлечет за собой более частое пребывание Кэсси у нас, и мы должны способствовать тому, чтобы девочка преодолела свой страх. Я сказала, что ты специалист по психологическим травмам, связанным с медициной, вероятно, сможешь с помощью гипноза помочь Кэсси расслабиться во время процедур. Это звучит достаточно убедительно?
Я согласно кивнул.
— Тем временем, — продолжала она, — ты сможешь присмотреться к матери и установить, не психопатка ли она.
— Если это синдром Мюнхгаузена, передаваемый другому лицу, то нам не потребуется искать психопата.
— Кто же она тогда? Каким еще другим помешательством может страдать человек, проделывающий подобные вещи над своим собственным ребенком?
— Этого не знает практически никто, — ответил я. — Я давно не просматривал литературу по этому вопросу, но насколько помню, раньше наиболее перспективным считалось предположение о каком-то психическом расстройстве, вызванном раздвоением личности. Трудность состоит в том, что задокументированные случаи настолько редки, что практически нет никакой базы данных.
— Так обстоит дело и сейчас, Алекс. Я просмотрела литературу на медицинском факультете и почти не нашла материалов по этому вопросу.
— Мог бы я позаимствовать у тебя на время эти работы?
— Я читала их в библиотеке и не взяла на дом, — ответила Стефани, — но, по-моему, у меня где-то сохранились записи. И, кажется, я что-то припоминаю по вопросу об этом самом раздвоении личности — кто его знает, что это означает.
— Это означает, что мы не имеем знаний и поэтому занимаемся сочинительством. Отчасти трудности состоят в том, что психологи и психиатры зависят от информации, которую мы получаем от пациентов. А полагаться на истории какого-нибудь Мюнхгаузена означает доверять закоренелому лгуну. Но когда удается добраться до истины, их истории кажутся довольно последовательными и логичными: перенесенные в раннем возрасте серьезное физическое заболевание или травма; семьи, которые придавали слишком большое значение болезням и здоровью, жестокое обращение с детьми, иногда кровосмешение. Все это приводило к слишком слабо развитому чувству собственного достоинства, к проблемам в отношении с другими людьми и патологической потребности привлечь к себе внимание. Болезнь становится полем деятельности, где эта потребность удовлетворяется, именно поэтому многие из Мюнхгаузенов приобретают специальности, связанные с заботой о здоровье. Но множество людей с точно такой же историей жизни не становятся Мюнхгаузенами. Все сказанное в одинаковой мере относится и к Мюнхгаузенам, издевающимся над собой, и к тем, кто переносит истязания на детей. В общем-то, существует предположение, что родители детей, ставших Мюнхгаузенами «по доверенности», начинают с самоистязания и в какой-то момент переключаются на детей. Но почему и когда это происходит, не знает никто.
— Странно, — проговорила Стефани, покачивая головой. — Это похоже на танец. Я чувствую, что кружусь с ней в вальсе, но ведет она.
— Дьявольский вальс, — сказал я.
Она вздрогнула:
— Я знаю, Алекс, что наш разговор далек от науки, но предположим, тебе удалось докопаться до сути, скажи, думал бы ты, что она проделывает все это...
— Конечно. Но мне не совсем понятно, почему ты не пригласила специалистов из местного отделения психологии и психиатрии?
— Мне никогда не нравилось наше больничное отделение, — пожала плечами Стефани. — Они слишком увлекаются Фрейдом. Хардести готов был подвергнуть психоанализу всех подряд. Кроме того, бесполезно обсуждать все это. Отделения психологии и психиатрии больше нет.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Их разогнали.
— Все отделение? Когда?
— Несколько месяцев назад. Ты что, не читаешь информационный бюллетень?
— Не очень часто.
— Это и видно. Ну в общем, отделение психологии и психиатрии распущено. Контракт Хардести с окружными властями был аннулирован, ii он не получал субсидии. Таким образом, он оказался без финансовой поддержки. А правление решило не брать расходы на себя.
— А как же с должностью Хардести? И разве другие — Грейлер и Пантисса — не были на штатных должностях?
— Возможно. Но оказалось, что эти должности числятся за медицинским факультетом, а не за больницей. Таким образом, свои звания они сохранили. Зарплата же совсем иное дело. Это явилось настоящим открытием для тех из них, кто предполагал, что работа им гарантирована. Правда, никто не сражался за Хардести. Все считали, что он и его парни — это просто балласт.
— Больше нет отделения психологии и психиатрии, — протянул я. — Нет бесплатного кофе. Чего еще нет?
— О, много чего. Тебя затрагивает ликвидация этого отделения — я имею в виду твое служебное положение?
— Нет, моя должность числится за педиатрией. Вообще-то даже за онкологией, хотя уже много лет я не занимаюсь ни одним пациентом, больным раком.
— Отлично, — сказала она. — Тогда никаких процедурных споров не возникнет. Еще какие-нибудь вопросы? Или мы поднимемся наверх?
— Только пара замечаний. Если это синдром Мюнхгаузена, передаваемый другому лицу, то у нас не так уж много времени — обычно процесс идет по нарастающей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
— Когда ты осматривала девочку в отделении неотложной помощи, она выглядела так, как выглядят после припадков?
— Если говорить о том, что она была сонливой и вялой, то да. Но вместе с тем это естественно для маленького ребенка, которого притащили посреди ночи в больницу и пропустили через всю эту мясорубку. Но все равно я испугалась: вдруг пропустила что-то органическое? Я попросила проследить за пациенткой коллег из неврологического отделения. Они наблюдали ее в течение месяца, ничего не нашли и прекратили исследования. Через две недели, то есть два дня назад, еще один припадок. И я действительно нуждаюсь в твоей помощи, Алекс. Сейчас они находятся в восточном крыле пятого этажа. Вот такая запутанная история. Готов сейчас поделиться со мной своей мудростью?
Я просмотрел свои заметки.
Повторяющиеся вспышки не поддающихся объяснению заболеваний. Многочисленные случаи госпитализации.
Заболевания затрагивают различные системы организма.
Расхождения между симптомами и лабораторными исследованиями.
Ребенок женского пола, проявляющий панический страх перед исследованиями и процедурами.
У матери начальная медицинская подготовка.
Приятная, внимательная мать.
Приятная мать, которая на самом деле может оказаться чудовищем. Которая может подготовить сценарий и поставить спектакль в стиле вертепа, в котором звездой станет ее собственный, ничего не подозревающий ребенок.
Редкий диагноз, но все факты ему соответствуют. Еще двадцать лет назад никто о нем не слышал.
— Синдром Мюнхгаузена «по доверенности», то есть переносимый на другое лицо, — заключил я, закрывая свои записи. — Прямо как по учебнику.
Стефани прищурилась:
— Да, это так. Когда слышишь рассказ от начала до конца. Но когда тебе приходится иметь дело с каждым отдельным случаем... даже теперь я не могу быть уверена.
— Ты все еще предполагаешь что-то органическое?
— Приходится, пока я не докажу обратное. Был один подобный случай — в прошлом году, в другой больнице. Двадцать пять раз за шесть месяцев ребенка помещали в стационар с повторяющейся из раза в раз странной неопознанной инфекцией. Ребенок женского пола, внимательная мать, которая показалась слишком спокойной, чем и вызвала подозрение медицинского персонала. Тот ребенок действительно погибал, и врачи уже были готовы обратиться к властям, когда обнаружили редкую форму иммунодефицита. В литературе есть всего три задокументированных случая, они требуют специальных анализов в Национальном институте здравоохранения. Как только я услышала об этом, тут же проверила Кэсси. Результат отрицательный. Но это не означает, что не существует какого-то незамеченного мной фактора. Постоянно появляются новые материалы — я едва-едва успеваю следить за журналами. — Она помешала ложечкой кофе. — Или, может быть, я просто... пытаюсь убедить саму себя как можно дольше не замечать синдром Мюнхгаузена. Поэтому-то и вызвала тебя — мне нужен совет, Алекс. Подскажи, в каком направлении я должна искать.
Некоторое время я размышлял.
Синдром Мюнхгаузена.
Или pseudologia fantastica.
Иными словами, психическое расстройство, характеризующееся искусственно вызванными болезнями.
Особо преувеличенная форма патологической лжи, названная по имени барона Мюнхгаузена, вруна мирового класса.
Мюнхгаузен — это тяжелый случай ипохондрии. Пациенты фабрикуют болезни, уродуя или отравляя себя, а подчас просто придумывая. Они ведут изощренные игры с докторами и сестрами, с самой системой здравоохранения.
Взрослые пациенты с синдромом Мюнхгаузена ухитряются многократно попадать в больницы, где проходят курс ненужного им лечения, и даже умудряются лечь на операционный стол, чтобы подвергнуться вскрытию.
Жалкие, ставящие врачей в тупик мазохисты — странный вывих психики, который не поддается пониманию.
Но тот случай, который мы рассматривали сейчас, находился за пределами всякой жалости. Это был отвратительный вариант синдрома:
Мюнхгаузен, переносимый на другое лицо.
Родители — почти всегда матери, — фабрикующие болезни у своих собственных отпрысков. Использующие своих детей — особенно дочерей — в качестве жертв для страшного смешения изо лжи, боли и болезней.
— Так много сходится, Стеф, — проговорил я. — С самого начала. Временная остановка дыхания, потери сознания могут свидетельствовать о том, что ребенка душили, — зафиксированные монитором судорожные движения могут означать, что девочка оказывала сопротивление.
Стефани вздрогнула:
— Господи, правильно. Я совсем недавно читала о подобном случае в Англии, там изменения в организме подсказали, что ребенок был задушен.
— Плюс к тому не забывай, что мать специализировалась на дыхании, и именно дыхание могло оказаться той первой системой, за которую она принялась. А что ты думаешь по поводу проблем с кишечником? Какое-нибудь отравление?
— Весьма возможно, но токсикологические анализы никаких отклонений не показали.
— Может быть, мать применяла средства кратковременного действия?
— Или какой-то инертный раздражитель, оказывающий на кишечник механическое воздействие и затем быстро удаляемый.
— А припадки?
— Возможно, что-то в том же роде. Но не знаю, Апекс. Я на самом деле не знаю. — Стефани опять сжала мою руку. — У меня нет ровно никаких доказательств. А вдруг я ошибаюсь? Мне нужно, чтобы ты был беспристрастен. Примени в отношении матери Кэсси презумпцию невиновности. Может быть, у меня предвзятое мнение. Попытайся проникнуть в ее мысли.
— Не могу обещать тебе чуда, Стеф.
— Я понимаю. Но мне может помочь любая мелочь. Иначе быть большой беде.
— Ты сообщила матери, что пригласила меня для консультации?
Стефани кивнула.
— Теперь она более благосклонно смотрит на психологические консультации?
— Я бы не сказала, что более благосклонно, но она согласилась на них. Кажется, перестав утверждать, что проблемы Кэсси возникают из-за стресса, мне удалось убедить ее в необходимости психологической консультации. Что касается Кэсси, то я считаю: ее припадки чисто органического происхождения. Но я настаивала на необходимости помочь Кэсси справиться с эмоциональной травмой, связанной с госпитализацией. Сказала матери, что эпилепсия повлечет за собой более частое пребывание Кэсси у нас, и мы должны способствовать тому, чтобы девочка преодолела свой страх. Я сказала, что ты специалист по психологическим травмам, связанным с медициной, вероятно, сможешь с помощью гипноза помочь Кэсси расслабиться во время процедур. Это звучит достаточно убедительно?
Я согласно кивнул.
— Тем временем, — продолжала она, — ты сможешь присмотреться к матери и установить, не психопатка ли она.
— Если это синдром Мюнхгаузена, передаваемый другому лицу, то нам не потребуется искать психопата.
— Кто же она тогда? Каким еще другим помешательством может страдать человек, проделывающий подобные вещи над своим собственным ребенком?
— Этого не знает практически никто, — ответил я. — Я давно не просматривал литературу по этому вопросу, но насколько помню, раньше наиболее перспективным считалось предположение о каком-то психическом расстройстве, вызванном раздвоением личности. Трудность состоит в том, что задокументированные случаи настолько редки, что практически нет никакой базы данных.
— Так обстоит дело и сейчас, Алекс. Я просмотрела литературу на медицинском факультете и почти не нашла материалов по этому вопросу.
— Мог бы я позаимствовать у тебя на время эти работы?
— Я читала их в библиотеке и не взяла на дом, — ответила Стефани, — но, по-моему, у меня где-то сохранились записи. И, кажется, я что-то припоминаю по вопросу об этом самом раздвоении личности — кто его знает, что это означает.
— Это означает, что мы не имеем знаний и поэтому занимаемся сочинительством. Отчасти трудности состоят в том, что психологи и психиатры зависят от информации, которую мы получаем от пациентов. А полагаться на истории какого-нибудь Мюнхгаузена означает доверять закоренелому лгуну. Но когда удается добраться до истины, их истории кажутся довольно последовательными и логичными: перенесенные в раннем возрасте серьезное физическое заболевание или травма; семьи, которые придавали слишком большое значение болезням и здоровью, жестокое обращение с детьми, иногда кровосмешение. Все это приводило к слишком слабо развитому чувству собственного достоинства, к проблемам в отношении с другими людьми и патологической потребности привлечь к себе внимание. Болезнь становится полем деятельности, где эта потребность удовлетворяется, именно поэтому многие из Мюнхгаузенов приобретают специальности, связанные с заботой о здоровье. Но множество людей с точно такой же историей жизни не становятся Мюнхгаузенами. Все сказанное в одинаковой мере относится и к Мюнхгаузенам, издевающимся над собой, и к тем, кто переносит истязания на детей. В общем-то, существует предположение, что родители детей, ставших Мюнхгаузенами «по доверенности», начинают с самоистязания и в какой-то момент переключаются на детей. Но почему и когда это происходит, не знает никто.
— Странно, — проговорила Стефани, покачивая головой. — Это похоже на танец. Я чувствую, что кружусь с ней в вальсе, но ведет она.
— Дьявольский вальс, — сказал я.
Она вздрогнула:
— Я знаю, Алекс, что наш разговор далек от науки, но предположим, тебе удалось докопаться до сути, скажи, думал бы ты, что она проделывает все это...
— Конечно. Но мне не совсем понятно, почему ты не пригласила специалистов из местного отделения психологии и психиатрии?
— Мне никогда не нравилось наше больничное отделение, — пожала плечами Стефани. — Они слишком увлекаются Фрейдом. Хардести готов был подвергнуть психоанализу всех подряд. Кроме того, бесполезно обсуждать все это. Отделения психологии и психиатрии больше нет.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Их разогнали.
— Все отделение? Когда?
— Несколько месяцев назад. Ты что, не читаешь информационный бюллетень?
— Не очень часто.
— Это и видно. Ну в общем, отделение психологии и психиатрии распущено. Контракт Хардести с окружными властями был аннулирован, ii он не получал субсидии. Таким образом, он оказался без финансовой поддержки. А правление решило не брать расходы на себя.
— А как же с должностью Хардести? И разве другие — Грейлер и Пантисса — не были на штатных должностях?
— Возможно. Но оказалось, что эти должности числятся за медицинским факультетом, а не за больницей. Таким образом, свои звания они сохранили. Зарплата же совсем иное дело. Это явилось настоящим открытием для тех из них, кто предполагал, что работа им гарантирована. Правда, никто не сражался за Хардести. Все считали, что он и его парни — это просто балласт.
— Больше нет отделения психологии и психиатрии, — протянул я. — Нет бесплатного кофе. Чего еще нет?
— О, много чего. Тебя затрагивает ликвидация этого отделения — я имею в виду твое служебное положение?
— Нет, моя должность числится за педиатрией. Вообще-то даже за онкологией, хотя уже много лет я не занимаюсь ни одним пациентом, больным раком.
— Отлично, — сказала она. — Тогда никаких процедурных споров не возникнет. Еще какие-нибудь вопросы? Или мы поднимемся наверх?
— Только пара замечаний. Если это синдром Мюнхгаузена, передаваемый другому лицу, то у нас не так уж много времени — обычно процесс идет по нарастающей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72