Это сейчас у меня обороты. Сейчас у меня не курочка, а целая птицефабрика, не зернышко, а элеваторы, амбары зерна… Только что мне все это без нее? Брошу все это, пойду опять в «челночники»… Теперь вот книгу опять же дописывать надо. Трагическая глава. Надо помощника искать с таким литературным даром, чтобы читатели плакали, как на бразильском сериале. Глядишь, и на книжонке выйдет прибыль, бестселлер получится. Я-то поначалу планировал для своих, для партнеров по бизнесу, вроде семейного альбома. Теперь, думаю, тираж можно смело поднимать…
— А вот у капитана Корнилова жена как раз… — снова хотел встрять Санчук, но на этот раз Михаил показал ему белый от напряжения кулак, и опер закашлялся.
— Что у вас? — спросил Горобец, поднимая скорбную голову, но не справляясь с бегающими глазками.
— У меня к вам, Анатолий Иванович, будут вопросы, — ответил Михаил. — Где вы были в ночь убийства вашей жены? Почему она оказалось ночью на улице без машины, охранника, достаточно далеко от вашего дома?
— Не хотите помощи — не надо, — ответил Горобец, поднимаясь со стула. — А на эти вопросы я буду отвечать только в присутствии адвоката. Но учтите, ребята, у меня абсолютное алиби и сотня свидетелей на самом высоком уровне…
Горобец показал пальцем вверх, и так, не опуская палец, и пошел из кабинета. Охранник резко распахнул перед ним дверь, с той стороны дверного проема уже заметался его напарник, принимавший Горобца с его пальцем, как с эстафетной палочкой. Тень Горобца качнулась между двойниками и пропала за закрывшимися дверями.
— Как тебе понравился этот спектакль? — спросил Санчук.
— Спектакль мне понравился, актеры играли очень убедительно, — отозвался Корнилов. — Меня только один из массовки раздражал.
«У капитана Корнилова… У капитана Корнилова…» Тебя кто за язык тянул, Санчо? Ты бы уж лучше своими поговорками сыпал, чем меня все время вставлять в разговор.
— Ничего ты, Михась, не понял, — Санчук заговорил уверенно, напористо. — Тебя я умышленно склонял, и помощь его надо было принять. Пусть бы он притащил нам приборы ночного видения или суповые наборы. Какая разница! Жаль, что ты меня, Корнилов, не понял. А ведь мы не первый год с тобой в одной связке, как альпинисты. Что ты вылез раньше времени со своими вопросами? Сам меня учил принципам джиу-джитсу, про ветку персика, засыпанную снегом, рассказывал…
— …про сливу, — поправил Михаил.
— Да хоть про черешню… Сначала поддаться, чтобы потом победить. Заманивать его надо было, заманивать, под обычного ленивого следователя работать. Разводить его потихонечку, подкармливать собственной глупостью, а потом подсекать, когда он заглотит наживку.
А то я не знал, что правая душа не берет барыша. Это ты передо мной выделывался?
— Так ты Горобца подозреваешь в убийстве жены?
Коля Санчук хлопнул ящиком своего стола и достал свежий номер «Арлекина».
— Кто-то издевается над кем-то за то, что этот кто-то читает желтую прессу, — заворчал Санчук. — Сам все больше по-японски. Что же японцы пишут по поводу Горобца, Михась? Ничего? И китайцы ничего? Тогда на вот, послухай нашего желтого брата.
Корнилов взял в руки еженедельник. С первого взгляда можно было понять, что номер обещает быть сенсационным. Дело в том, что молодая женщина на обложке была хоть и вызывающе, но все ж таки одета. Она тыкала куда-то вниз изысканно наманикюренным ноготком. Остальное добавил художник — составитель коллажа. Получалось, что дамочка-великанша распарывала острым ногтем на две половины лежащий перед ней город с магазинами, заводами, казино, стадионами, домами. «Семейному бизнесу пришел… Горобец!» — кричал анонс номера.
На развороте было несколько фотографий очень плохого качества. Можно было только понять, что какая-то женщина на пляже обнимается с молодым мужчиной. Но зато текст статьи во всех подробностях и в ярких тропических красках описывал, как Елена Горобец на одном из элитных берегов океана весело и со вкусом наставляла рога недавнему посетителю этого кабинета. Ее курортный роман стал достоянием общественности, и супруги Горобец начали подготовку к разводу. Елене Горобец в бизнес-империи мужа принадлежал солидный кусок прибыли, поэтому разъезд обещал не ограничиться битьем посуды и дележом Большой Советской Энциклопедии между супругами по четным и нечетным томам. «Скоро затрещат твои кости, Елена Горобец!» — пошутила «желтая» газетка фразой из фильма «За спичками», может, впервые в своей истории напророчив.
Пока Корнилов читал статью, Санчук рассуждал вслух о том, что вставить убийство собственной жены в качестве рядового эпизода в сериал о маньяке-потрошителе — это неплохая идейка. А вот охаять его «собачью» версию, кажется, поспешили. Зачем торопиться, комкать оперативные наработки? Разве молоко в корове прокиснет?
— Что, сынку, помогли тебе твои японцы? — обратился Коля Санчук уже непосредственно к Михаилу, заметив, что напарник дочитал статью. — В следующий раз не брезгуй. Больше копайся в нашей родимой помойке…
— Санчо, а ты на подпись обратил внимание? — не дал ему торжествовать дальше Михаил.
— Подпись мне без надобности. Лев Толстой умер, а другие для меня все на одно лицо. Сходен товар, да разный навар… Впрочем, на этот раз я не в тему, кажется.
— Когда ты был в тему, друг Санчо?
Корнилов повернул к Санчуку газетный разворот. Под статьей полужирным шрифтом была набрана фамилия автора публикации: «Людмила Синявина»…
Глава 9
— Чудо — не чудо, — отрезал Санчо, — а только каждый должен думать, что он говорит или же что пишет о пресонах , а не ляпать без разбора все, что взбредет на ум.
Когда-то в старину вернувшийся с работы муж видел из прихожей мерцание камина и качающийся силуэт на стене. То ли пламя дрожало, то ли жена дремала в ожидании. Михаил в этот вечер, ловя ногами разбежавшиеся тапочки, тоже видел неровный свет в темной комнате, нестойкую тень, которая все клонилась, клонилась вперед, но опять откидывалась назад. Как дрова в камине, похрустывала клавиатура.
— Включи свет — испортишь глаза, — сказал Михаил, получилось, что самому себе, потому что сам и щелкнул выключателем.
— Спасибо, Медвежонок, — ответила Аня, не отрывая пальцев от клавиш, а взгляда от монитора. — Я не заметила, как стемнело.
— А ужжж…
Корнилов решил это слово не договаривать. Если что, скажет, что имел в виду породу змеи с красной полоской на шее. Опять эта красная полоска на шее!
— А ужин, добрый молодец, ты найдешь в кастрюле, кастрюлю — в ватном одеяле, ватное одеяло — в пледе, плед — под подушкой, подушка — на диване, диван — в комнате…
Михаил хотел встать позади Ани, но она задергала плечами, замотала головой.
— Терпеть не могу, когда заглядывают в мои строчки, — сказала она, словно отвечая на анкетный вопрос про нелюбимое в этой жизни.
Он отошел, но успел заметить, что Аня — не в Интернете. Белое поле «ворда» она засеивала черными литерами с красными полосками опечаток. Опять эти красные полоски! Аня работала… Она набирала какой-то текст, и у текста был заголовок.
— А ты поужинаешь со мной? — спросил Михаил. — Мне ужин без тебя не нужен.
Но Аня обидела его до глубины незрелой поэтической души, не заметив первых в его жизни, пусть и случайных стихов. Клацали клавиши, медленно ползла вправо прозаическая строка. Тогда Корнилов взял тетрадку, в которую заносил свои «криминальные» мысли, карандаш. Сел на диван, облокотившись на теплую гору, домашнюю Фудзияму, с горячим ужином в недрах.
Затем посмотрел в потолок, перевел взгляд на окно, на коробки с книгами. Остановился он все-таки на жене. Поднес к глазам карандаш, будто собирался измерить Анины пропорции, перед тем как перенести ее на бумагу, и написал первое слово. Заметив, что жена за это время нащелкала уже пару предложений, засуетился, ткнул карандашом в бумагу, как Буратино носом в холст на стене, сделал маленькую дырочку. Вдруг лицо его оживилось, и он стал быстро записывать какие-то слова. Но также неожиданно остановился, прочитал написанное, вырвал лист из тетрадки, скомкал и бросил на пол.
Аня перечитала статью, которую она написала для еженедельника «Арлекин»… не идти же туда завтра с пустыми руками!.. посмотрела еще раз на заголовок, поморщилась, махнула рукой. Только после этого она заметила Михаила, лежащего на диване, согревавшего ужин собственным телом. Пол перед ним был усеян белыми бумажными снежками. Но удивительнее всего была его физиономия, некая смесь детской наивности и пророческого вдохновения. Судя по его глупому виду, Корнилов сочинял стихи. Не от обиды ли? Не успела ли она его чем-нибудь невольно обидеть?
— Готово! — вдруг закричал Корнилов.
— На табуретку встань, — посоветовала ему Аня.
— Ничего, они и так сейчас зазвучат. Сейчас, сейчас…
Аня приготовилась слушать. Исходя из ее личных наблюдений, дилетанты обычно пишут длинно и многословно. Об этом же говорило количество переведенной Корниловым бумаги.
— Женка есть у Медвежонка
Лучше даже, чем японка, —
отбарабанил Михаил и посмотрел на Аню. Он ждал ее реакции. Листочек со стихами в его руке слегка дрожал.
— Искренне, — кивнула головой жена. — Много конкретного, узнаваемого. Больше всего мне понравилось место…
— Какое? — Корнилов заерзал на диване, чтобы устроиться поудобнее.
— Сразу после слова «японка».
Поэт уставился в листок с текстом, пошевелил губами и поднял на Аню недоуменный взгляд.
— Но на этом слове стихотворение закончилось, — Михаил опять посмотрел в листочек.
— Вот это мне и понравилось. Больше всего тебе удалось молчание. Хотя вот эта строчка тоже, на мой взгляд, оригинальна. «Мошонка есть у Медвежонка…» «Мошонка есть у Медвежонка»!
С хохотом Аня бросилась на кухню, ожидая услышать за собой шлепанье домашних тапочек. Но за ней никто не побежал. Ожидая подвоха, Аня на цыпочках прокралась по коридору назад и заглянула в комнату. Ее муж ползал по полу на четвереньках, повесив голову, как ослик Иа, и собирал свои черновики.
Вот дурак! Это было первое, что пришло Ане в голову. На что он обиделся? Неужели он всерьез отнесся к своим глупым стишкам? И это капитан Корнилов! Гроза преступного мира! Второй дан по школе… страшно сказать какой!
Аня вспомнила, как удивлялась, когда Михаил признался, что никогда не сочинял стихи, даже не пытался. Она тогда не верила, долго доказывала ему, что все люди в детстве или юности рифмуют, подражают известным стихотворцам. Это обязательный этап развития человека, как какое-нибудь имаго у бабочки.
А Корнилов упорно твердил, что чужие стихи учил, а своих не сочинял.
Сейчас Аня ему поверила, потому что увидела перед собой ту самую пропущенную куколку, минуя которую вырос, развился, возмужал этот человек. Откуда-то задним числом, зигзагом развития появился перед ней маленький человечек со своим наивным детским стихотворением, которое она подняла на смех. Ничем она не лучше той японки, которая выслушала бы хокку своего мужа-самурая и склонилась перед ним с благоговением. Тут Михаил ее поэтически не прозрел.
— Медвежонок, — тихо позвала его Аня. — Медвежонок!
Он ответил не сразу. Все ползал по комнате, подбирал и снова ронял свои шары-черновики. Аня вдруг поняла, что никуда этот сильный, благородный мужчина Михаил Корнилов от нее не денется, но вот маленького, трогательного мальчика Мишу она больше не увидит никогда.
Потом, за ужином, она долго успокаивала его, приводила примеры из собственной поэтической практики, вообще, говорила за двоих. Но, как говорится, проехали. Этот полустанок промелькнул за окном скорого поезда и скрылся за деревьями.
— Я бы запретил Интернет, — говорил Михаил уже за чаем, как обычно, несладким и «пустым». — Не туда процесс пошел.
— Сразу видно представителя российских силовых структур, — Аня решила поспорить немного, чтобы замять инцидент со стихами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37