Негодяи! Убить такого ученого! Вы знаете, его даже в Штаты приглашали оперировать, в Израиль! А он — бессребреник, настоящий бессребреник, он ведь ездил в Чечню оперировать бесплатно, хотя во всем мире руки такого хирурга стоят баснословных денег. Он чудеса творил… А!.. — махнул он рукой, то ли будучи потрясен смертью такого ученого, то ли решив не метать больше бисер перед свиньями, и, уверенно нажав сочетание цифр на кодовом замке, вошел в парадную.
Никто из нас и слова вымолвить не успел; хорошо, что дверь и парадную мы уже обработали и там можно было топтаться.
Через пять минут, когда понятые уже подписывали протокол, постовой милиционер спустился от квартиры и передал, что вдова Неточкина желает видеть следователя.
Я поднялась на третий этаж, дверь в квартиру была открыта. Постучавшись, я вошла; в прихожей Юлия Евгеньевна, стареющая красавица, закутанная в большой шерстяной платок, рыдала на груди у Героцкого. Тот гладил ее по плечу, приговаривая: «Ну-ну, Юленька, тебе надо думать о детях, о себе, держись, мы с тобой…» Хорош он был, как голливудский герой-любовник.
Вот в чем самый главный недостаток моей профессии, подумала я в который раз, — невыносимо наблюдать чужое горе, а никуда не денешься. Да и то — я заканчиваю осмотр места происшествия и ухожу, а на чью-то долю выпадает смывать со стен и пола кровь, везти в морг одежду для покойника, готовить поминки, стоять над гробом и видеть, как его опускают в могилу или в разверстую пасть крематория… И, плача, отвечать на телефонные звонки: «Аристарха больше нет!..»
Когда я вошла, вдова подняла заплаканное лицо и сказала глуховатым от рыданий голосом:
— Пусть Сережа заберет портфель, там только служебные документы. Мне надо что-нибудь написать?
— Нет, в этом нет необходимости. Сергей Янович, если хотите, мы можем вместе с вами проехать в прокуратуру или в институт — как вам удобней, — быстро осмотрим портфель, и я вам его отдам. Вас устраивает?
— Осмотрите? — непонимающе переспросил Героцкий. — Ах да, я понимаю, такой порядок. Если вы не возражаете, лучше поехать в институт. Я должен распорядиться о похоронах, о панихиде. Могу вас отвезти.
— Что ж, я готова, жду вас внизу.
По дороге Сергей Янович Героцкий рассказывал мне о том, каким замечательным человеком был Аристарх Иванович Неточкин: занимая пост директора института, он мог бы не оперировать сам, но продолжал практиковать, причем брал на себя самые провальные, тяжелые операции и блестяще их проводил, с прекрасными результатами. На мои робкие попытки выяснить, не оперировал ли Неточкин за деньги, ответом был шквал возмущенных восклицаний — как я могла подумать такое, Аристарх Иванович брал в институт заведомо безнадежных больных и лечил их совершенно бесплатно! Впрочем, я не особо и настаивала: беглого взгляда на обстановку квартиры Неточкиных было достаточно, чтобы понять, что Аристарх Иванович жил на зарплату.
— Сергей Янович, но ведь существует какой-то мотив убийства Неточкина, в случайность, хулиганство или разбой я не очень верю. Были у него враги? На работе, в личной жизни? Судя по всему, вы общались с семьей Неточкиных, может быть, что-то знаете? Может быть, он лечил кого-то неудачно, а на него за это озлобились?
— Представьте, что у него за последние годы вообще не было неудачных операций! Больные к нему могли испытывать только благодарность! Конечно, у него были научные оппоненты, но и таких было мало, поскольку школа Неточкина равных себе не имела, а его оппоненты школ не создали. А в личной жизни — трудно было представить более доброго и безотказного человека. Его все любили, Юлия Евгеньевна с Аристархом обожали друг друга, и не подумайте, что я руководствуюсь принципом «о мертвых — ничего, кроме хорошего».
Когда мы приехали в институт, я убедилась, что Героцкий ничуть не преувеличивал. Буквально весь персонал института искренне горевал; слезы были на глазах у всех, кого бы мы ни встретили в институтских коридорах. В вестибюле уже был вывешен самодельный некролог с большим фотопортретом типичного доктора Айболита — с седыми космами, выбивавшимися из-под белой шапочки, и добрейшим взглядом.
— Саида Сабировна, это следователь прокуратуры, откройте кабинет Аристарха Ивановича, — велел Героцкий заплаканной женщине в белом халате, которая вышла из ординаторской при звуке наших шагов.
— Прошу прощения, я сейчас, — Сергей Янович скрылся в ординаторской.
Утирая глаза и качая головой, Саида Сабировна вытащила из кармана халата связку ключей и открыла дверь. Я не стала заходить в кабинет без Героцкого, а Саида Сабировна прошла внутрь и села на диванчик. В кабинете она заплакала почти в полный голос и стала говорить мне, каким святым человеком был Аристарх Иванович, а каким хирургом! Какие операции он делал, сколько человек ему жизнью обязаны! «Вы знаете, он ведь Вальчука оперировал после автокатастрофы, из кусочков его собрал, тот через месяц уже выступал с концертами, ведь, на него глядя, и не скажешь, что Аристарх Иванович ему заплатки клеил…» Может быть, она рассказала бы мне весь трудовой путь Неточкина, но тут пришел Героцкий, и Саида Сабировна, тяжело поднявшись с диванчика, заковыляла прочь.
Кабинет у директора института был крошечный, заставленный книжными стеллажами, заваленный историями болезней, рентгеновскими снимками, записями, сделанными на длинных листах бумаги. Не знаю, какими администраторскими способностями обладал Аристарх Иванович Неточкин, но то, что доктором он был замечательным, сомнению не подлежало.
Я предупредила Героцкого, что только разберусь с портфелем, если находящиеся там бумаги действительно так срочно нужны ему; а кабинет осматривать будет другой следователь, в связи с чем я прошу до его приезда никого в кабинет не пускать, закрыть его на ключ и держать ключ при себе. Героцкий клятвенно пообещал.
В портфеле обнаружилось огромное количество бумаг, из которых мы с Героцким достаточно быстро выловили две диссертации, написанные от руки отзывы официального оппонента Неточкина, проект решения ученого совета, черновики статей в медицинскую периодику. Добросовестно составив опись этих документов, я передала их Героцкому вместе с портфелем, а себе оставила несколько бумажек, содержащих, как мне показалось, денежные расчеты; в них упоминались несколько фамилий, как пояснил Сергей Янович, сотрудников института, и две или три фамилии, ничего ему не говорящие. Героцкий, правда, заверил меня, что, на его взгляд, эти бумажки — не что иное, как распределение Неточкиным гонораров за публикации научных трудов в зарубежных изданиях, поскольку суммы в листочках — не астрономические — были проставлены в долларах. Но поразмыслив, я решила забрать их с собой, отдать Лешке и переложить на него ответственность решать, что с ними делать дальше.
Честно говоря, я уже сидела как на иголках, поскольку у меня горело подписание протокола ознакомления с делом в изоляторе. Дождавшись оперативников, которые приступили к опросу сотрудников института, я наконец получила возможность отбыть в прокуратуру.
В конторе я доложила шефу о результатах, отдала Лешке написанные мною протоколы и несколько объяснений, а также изъятые из портфеля Неточкина бумажки, и по дороге в следственный изолятор отчетливо поняла, что если я хочу раскопать что-нибудь касающееся исчезнувшего трупа, надо идти на поклон в милицию и просить людей. Нам с Лешкой не разорваться; сейчас он окунется в свеженький «глухарь», а общеизвестно, что каждое следующее убийство автоматически приостанавливает работу по предыдущему. У меня куча своих дел, и даже если наш новый сотрудник Филонов заберет у меня пару-тройку заморочек, мы не справимся.
Может, сделать ход конем: Лешке-то наверняка выделят человек пять из уголовного розыска, хотя бы на первое время; пусть четверо работают по убийству, а одного мы втихаря припашем к морговским проблемам? А что — и не особо стыдно будет, там медицина, и здесь в каком-то смысле медицина. А сапоги у меня опять промокли; все-таки придется занимать деньги и покупать новые.
9
Выходные у меня начались с того, что в ночь на субботу позвонила Регина: «Я к тебе сейчас приеду». В комнате спал и видел страшные сны мой Хрюндичек, обняв подушку; он мне признался, что не боится ночных кошмаров, потому что изобрел средство, как проснуться. «Когда становится уже совсем страшно, — серьезно объяснил он мне, — надо изо всех сил сжаться в комочек. И все».
Регина приехала с коробкой, в которой лежали итальянские сапоги. Бросив их на тумбочку в прихожей, она сказала, что деньги я ей могу отдать позднее, у нее сердце разрывается смотреть на опорки, в которых я хожу. Самое интересное, что она говорит и делает все это от чистого сердца. Если я у нее сейчас, в полпервого ночи, попрошу пять тысяч долларов, она всерьез начнет решать, где их до утра раздобыть.
Выглядела она сногсшибательно и пребывала в дурнейшем настроении. До ее приезда я предвкушала, как славно я высплюсь, а потом спокойно проведу выходные с ребенком. Взглянув на Регину, я засомневалась, удастся ли мне выспаться и не придется ли мне все выходные решать ее проблемы.
Расшвыряв по кухне предметы своей одежды, сумочку и зонтик, Регина наконец уселась и сообщила мне, что родители Арсения добились-таки эксгумации, которая и состоялась сегодня.
— А чего ж ты мне не сказала? Я же тебе обещала поехать туда.
— Я до тебя не дозвонилась. Они молчали до последнего, а утром я стала тебе звонить, хотела за тобой заехать, у тебя телефон не отвечал. На работе сказали, что ты на происшествии, я уже и не стала тебя домогаться. В общем, все: взяли ДНК, экспертиза будет готова через три недели. Но ты знаешь, что произошло? — Регина даже привстала. — Ты никогда не догадаешься! Это в голове не укладывается! Непостижимо! Ты даже представить себе не можешь, что было! Даже и не пытайся! Ну вот как ты думаешь?!
Не в силах отвлечься от своих мыслей, я ляпнула:
— Думаю, что в гробу с Арсением оказался еще один труп!
— А ты что, уже слышала? Тебе, наверное, на работе сказали?
Регина явно была разочарована; хотя если она желала произвести на меня впечатление, то ей это удалось.
— Регина, ты издеваешься надо мной? — спросила я, почему-то подумав, что ей откуда-то стало известно о моей недавней эксгумации и теперь она меня разыгрывает.
— Это ты надо мной издеваешься, — обиделась Регина. — Ты представляешь, в Сенькином гробу — еще один труп, причем женский! Что я должна думать?!
Конечно, смешного тут ничего не было, но она так надулась, что у меня мелькнула мысль спросить, не подозревает ли она, что Арсений все это время в могиле ей изменял.
— Ты мне скажи лучше, куда его дели?
— Кого, Арсения?
— Женский труп.
— Ты бы видела, что там началось, — оживилась Регина. — Эксперты чуть с ума не сошли. На Лебедевых было жалко смотреть: это ведь они тогда похороны организовывали, меня не подпускали. В общем, эксперты вызвали милицию, кажется, восемьдесят девятое отделение, — я кивнула, — те приехали, написали какой-то протокол, мы все его подписали, после чего Арсения переложили в другой гроб и снова закопали.
— А другой труп куда дели?
— Слушай, а я даже не знаю! Я же после этого уехала с кладбища. Нет, но вообще это неслыханно! Откуда он взялся? Лебедевы собираются предъявлять иск моргу, лишний труп ведь могли подсунуть только там. Я не представляю, как ты работаешь: смотреть на все эти гадости — да тут крыша поедет в шесть секунд!
Да, могла ли я предполагать, что Регинины проблемы так тесно переплетутся с моими!
Горчакову звонить, конечно, было уже поздно. Но мне-то что предпринять? Позвонить, что ли, завтра Юрию Юрьевичу домой? Съездить в морг? Ну надо же что-то делать!
Я не сразу заметила, что говорю одновременно с Региной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Никто из нас и слова вымолвить не успел; хорошо, что дверь и парадную мы уже обработали и там можно было топтаться.
Через пять минут, когда понятые уже подписывали протокол, постовой милиционер спустился от квартиры и передал, что вдова Неточкина желает видеть следователя.
Я поднялась на третий этаж, дверь в квартиру была открыта. Постучавшись, я вошла; в прихожей Юлия Евгеньевна, стареющая красавица, закутанная в большой шерстяной платок, рыдала на груди у Героцкого. Тот гладил ее по плечу, приговаривая: «Ну-ну, Юленька, тебе надо думать о детях, о себе, держись, мы с тобой…» Хорош он был, как голливудский герой-любовник.
Вот в чем самый главный недостаток моей профессии, подумала я в который раз, — невыносимо наблюдать чужое горе, а никуда не денешься. Да и то — я заканчиваю осмотр места происшествия и ухожу, а на чью-то долю выпадает смывать со стен и пола кровь, везти в морг одежду для покойника, готовить поминки, стоять над гробом и видеть, как его опускают в могилу или в разверстую пасть крематория… И, плача, отвечать на телефонные звонки: «Аристарха больше нет!..»
Когда я вошла, вдова подняла заплаканное лицо и сказала глуховатым от рыданий голосом:
— Пусть Сережа заберет портфель, там только служебные документы. Мне надо что-нибудь написать?
— Нет, в этом нет необходимости. Сергей Янович, если хотите, мы можем вместе с вами проехать в прокуратуру или в институт — как вам удобней, — быстро осмотрим портфель, и я вам его отдам. Вас устраивает?
— Осмотрите? — непонимающе переспросил Героцкий. — Ах да, я понимаю, такой порядок. Если вы не возражаете, лучше поехать в институт. Я должен распорядиться о похоронах, о панихиде. Могу вас отвезти.
— Что ж, я готова, жду вас внизу.
По дороге Сергей Янович Героцкий рассказывал мне о том, каким замечательным человеком был Аристарх Иванович Неточкин: занимая пост директора института, он мог бы не оперировать сам, но продолжал практиковать, причем брал на себя самые провальные, тяжелые операции и блестяще их проводил, с прекрасными результатами. На мои робкие попытки выяснить, не оперировал ли Неточкин за деньги, ответом был шквал возмущенных восклицаний — как я могла подумать такое, Аристарх Иванович брал в институт заведомо безнадежных больных и лечил их совершенно бесплатно! Впрочем, я не особо и настаивала: беглого взгляда на обстановку квартиры Неточкиных было достаточно, чтобы понять, что Аристарх Иванович жил на зарплату.
— Сергей Янович, но ведь существует какой-то мотив убийства Неточкина, в случайность, хулиганство или разбой я не очень верю. Были у него враги? На работе, в личной жизни? Судя по всему, вы общались с семьей Неточкиных, может быть, что-то знаете? Может быть, он лечил кого-то неудачно, а на него за это озлобились?
— Представьте, что у него за последние годы вообще не было неудачных операций! Больные к нему могли испытывать только благодарность! Конечно, у него были научные оппоненты, но и таких было мало, поскольку школа Неточкина равных себе не имела, а его оппоненты школ не создали. А в личной жизни — трудно было представить более доброго и безотказного человека. Его все любили, Юлия Евгеньевна с Аристархом обожали друг друга, и не подумайте, что я руководствуюсь принципом «о мертвых — ничего, кроме хорошего».
Когда мы приехали в институт, я убедилась, что Героцкий ничуть не преувеличивал. Буквально весь персонал института искренне горевал; слезы были на глазах у всех, кого бы мы ни встретили в институтских коридорах. В вестибюле уже был вывешен самодельный некролог с большим фотопортретом типичного доктора Айболита — с седыми космами, выбивавшимися из-под белой шапочки, и добрейшим взглядом.
— Саида Сабировна, это следователь прокуратуры, откройте кабинет Аристарха Ивановича, — велел Героцкий заплаканной женщине в белом халате, которая вышла из ординаторской при звуке наших шагов.
— Прошу прощения, я сейчас, — Сергей Янович скрылся в ординаторской.
Утирая глаза и качая головой, Саида Сабировна вытащила из кармана халата связку ключей и открыла дверь. Я не стала заходить в кабинет без Героцкого, а Саида Сабировна прошла внутрь и села на диванчик. В кабинете она заплакала почти в полный голос и стала говорить мне, каким святым человеком был Аристарх Иванович, а каким хирургом! Какие операции он делал, сколько человек ему жизнью обязаны! «Вы знаете, он ведь Вальчука оперировал после автокатастрофы, из кусочков его собрал, тот через месяц уже выступал с концертами, ведь, на него глядя, и не скажешь, что Аристарх Иванович ему заплатки клеил…» Может быть, она рассказала бы мне весь трудовой путь Неточкина, но тут пришел Героцкий, и Саида Сабировна, тяжело поднявшись с диванчика, заковыляла прочь.
Кабинет у директора института был крошечный, заставленный книжными стеллажами, заваленный историями болезней, рентгеновскими снимками, записями, сделанными на длинных листах бумаги. Не знаю, какими администраторскими способностями обладал Аристарх Иванович Неточкин, но то, что доктором он был замечательным, сомнению не подлежало.
Я предупредила Героцкого, что только разберусь с портфелем, если находящиеся там бумаги действительно так срочно нужны ему; а кабинет осматривать будет другой следователь, в связи с чем я прошу до его приезда никого в кабинет не пускать, закрыть его на ключ и держать ключ при себе. Героцкий клятвенно пообещал.
В портфеле обнаружилось огромное количество бумаг, из которых мы с Героцким достаточно быстро выловили две диссертации, написанные от руки отзывы официального оппонента Неточкина, проект решения ученого совета, черновики статей в медицинскую периодику. Добросовестно составив опись этих документов, я передала их Героцкому вместе с портфелем, а себе оставила несколько бумажек, содержащих, как мне показалось, денежные расчеты; в них упоминались несколько фамилий, как пояснил Сергей Янович, сотрудников института, и две или три фамилии, ничего ему не говорящие. Героцкий, правда, заверил меня, что, на его взгляд, эти бумажки — не что иное, как распределение Неточкиным гонораров за публикации научных трудов в зарубежных изданиях, поскольку суммы в листочках — не астрономические — были проставлены в долларах. Но поразмыслив, я решила забрать их с собой, отдать Лешке и переложить на него ответственность решать, что с ними делать дальше.
Честно говоря, я уже сидела как на иголках, поскольку у меня горело подписание протокола ознакомления с делом в изоляторе. Дождавшись оперативников, которые приступили к опросу сотрудников института, я наконец получила возможность отбыть в прокуратуру.
В конторе я доложила шефу о результатах, отдала Лешке написанные мною протоколы и несколько объяснений, а также изъятые из портфеля Неточкина бумажки, и по дороге в следственный изолятор отчетливо поняла, что если я хочу раскопать что-нибудь касающееся исчезнувшего трупа, надо идти на поклон в милицию и просить людей. Нам с Лешкой не разорваться; сейчас он окунется в свеженький «глухарь», а общеизвестно, что каждое следующее убийство автоматически приостанавливает работу по предыдущему. У меня куча своих дел, и даже если наш новый сотрудник Филонов заберет у меня пару-тройку заморочек, мы не справимся.
Может, сделать ход конем: Лешке-то наверняка выделят человек пять из уголовного розыска, хотя бы на первое время; пусть четверо работают по убийству, а одного мы втихаря припашем к морговским проблемам? А что — и не особо стыдно будет, там медицина, и здесь в каком-то смысле медицина. А сапоги у меня опять промокли; все-таки придется занимать деньги и покупать новые.
9
Выходные у меня начались с того, что в ночь на субботу позвонила Регина: «Я к тебе сейчас приеду». В комнате спал и видел страшные сны мой Хрюндичек, обняв подушку; он мне признался, что не боится ночных кошмаров, потому что изобрел средство, как проснуться. «Когда становится уже совсем страшно, — серьезно объяснил он мне, — надо изо всех сил сжаться в комочек. И все».
Регина приехала с коробкой, в которой лежали итальянские сапоги. Бросив их на тумбочку в прихожей, она сказала, что деньги я ей могу отдать позднее, у нее сердце разрывается смотреть на опорки, в которых я хожу. Самое интересное, что она говорит и делает все это от чистого сердца. Если я у нее сейчас, в полпервого ночи, попрошу пять тысяч долларов, она всерьез начнет решать, где их до утра раздобыть.
Выглядела она сногсшибательно и пребывала в дурнейшем настроении. До ее приезда я предвкушала, как славно я высплюсь, а потом спокойно проведу выходные с ребенком. Взглянув на Регину, я засомневалась, удастся ли мне выспаться и не придется ли мне все выходные решать ее проблемы.
Расшвыряв по кухне предметы своей одежды, сумочку и зонтик, Регина наконец уселась и сообщила мне, что родители Арсения добились-таки эксгумации, которая и состоялась сегодня.
— А чего ж ты мне не сказала? Я же тебе обещала поехать туда.
— Я до тебя не дозвонилась. Они молчали до последнего, а утром я стала тебе звонить, хотела за тобой заехать, у тебя телефон не отвечал. На работе сказали, что ты на происшествии, я уже и не стала тебя домогаться. В общем, все: взяли ДНК, экспертиза будет готова через три недели. Но ты знаешь, что произошло? — Регина даже привстала. — Ты никогда не догадаешься! Это в голове не укладывается! Непостижимо! Ты даже представить себе не можешь, что было! Даже и не пытайся! Ну вот как ты думаешь?!
Не в силах отвлечься от своих мыслей, я ляпнула:
— Думаю, что в гробу с Арсением оказался еще один труп!
— А ты что, уже слышала? Тебе, наверное, на работе сказали?
Регина явно была разочарована; хотя если она желала произвести на меня впечатление, то ей это удалось.
— Регина, ты издеваешься надо мной? — спросила я, почему-то подумав, что ей откуда-то стало известно о моей недавней эксгумации и теперь она меня разыгрывает.
— Это ты надо мной издеваешься, — обиделась Регина. — Ты представляешь, в Сенькином гробу — еще один труп, причем женский! Что я должна думать?!
Конечно, смешного тут ничего не было, но она так надулась, что у меня мелькнула мысль спросить, не подозревает ли она, что Арсений все это время в могиле ей изменял.
— Ты мне скажи лучше, куда его дели?
— Кого, Арсения?
— Женский труп.
— Ты бы видела, что там началось, — оживилась Регина. — Эксперты чуть с ума не сошли. На Лебедевых было жалко смотреть: это ведь они тогда похороны организовывали, меня не подпускали. В общем, эксперты вызвали милицию, кажется, восемьдесят девятое отделение, — я кивнула, — те приехали, написали какой-то протокол, мы все его подписали, после чего Арсения переложили в другой гроб и снова закопали.
— А другой труп куда дели?
— Слушай, а я даже не знаю! Я же после этого уехала с кладбища. Нет, но вообще это неслыханно! Откуда он взялся? Лебедевы собираются предъявлять иск моргу, лишний труп ведь могли подсунуть только там. Я не представляю, как ты работаешь: смотреть на все эти гадости — да тут крыша поедет в шесть секунд!
Да, могла ли я предполагать, что Регинины проблемы так тесно переплетутся с моими!
Горчакову звонить, конечно, было уже поздно. Но мне-то что предпринять? Позвонить, что ли, завтра Юрию Юрьевичу домой? Съездить в морг? Ну надо же что-то делать!
Я не сразу заметила, что говорю одновременно с Региной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26