А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

«Но как же так, – билось в его голове, – ведь он не должен умереть!!!»
Мысли путались.
Да, Коэн умирал, ему оставалось совсем недолго до ухода на Серые Равнины. Он тяжело, страшно дышал, каждый вздох оканчивался судорогой, пробегающей по телу.
– Ты – Кром? – вдруг пробормотал слепой стражник, с силой, удесятеренной агонией, ухватив Конана за рукав.
Конан почти до крови закусил губу – и не почувствовал боли.
– Да. Я – Кром, – внятно и твердо произнес он, наклоняясь над умирающим. – Я пришел, чтобы наказать изменивших мне Богов. Ты заслужил мою милость. Ты будешь там среди героев.
Коэн улыбнулся. И умер.
Глава девятая
Не было других сейчас чувств у варвара, кроме ярости. Кром, говорите… Что ж, будет вам Кром…
Пятеро оставленных у Ворот стражников, услыхав, как с грохотом распахнулась дверь, ведущая из Покоев Богов к Воротам, вскочили, подхватили дротики.
Конан с телами двух мертвых «богов» на плечах выскочил на вымощенную булыжником площадку перед воротами и заорал:
– Все сюда! Внемлите мне и запоминайте! Я – Кром! Я пришел в Дзадишар, я вернулся в мир! И я убил ваших Богов! Вот они, держите! Они предали меня, они предали вас!
Он сбросил с плеч то, что было недавно Адонисом и Деркэто. Стражники, двинувшиеся на незнакомца, остановились, услышав падение тел на булыжник и пугающие раскаты сильного голоса:
– Идите же, коснитесь их! Ты, самый маленький, со шрамом на левой щеке, тот, что закусил кулак. Ты, без двух пальцев на правой кисти, ты держишь палку двумя руками и кусаешь губу. И ты, с цепью на шее – старшина, небось? – у тебя растут волосы из носа. Я – Кром! Ты, что теребишь ворот рубахи, худой и длинный. Я – Кром!
– Кром… – выдавил испуганно кто-то из стражников, словно примороженных речью Конана к тем местам, где она их застала.
Но один – старшина – переборол себя, дошел до лежащих на камнях тел, наклонился и ощупал их. Остальные, включая Конана, выжидали. Везунчик, вышедший из дверей вслед за киммерийцем, в дверях и остался, жадно вслушиваясь в происходящее у Ворот.
– Боги, они мертвы, – еле слышно выговорил стражник, все еще касаясь пальцами глаз Деркэто и Адониса.
– На колени! – с новой силой возопил Конан. – На колени перед Кромом, слуги предавших меня! На колени, презренные!
Стук дерева о камень, звон железных набалдашников дротиков о булыжник – стража побросала свое оружие и рухнула на колени.
– Кром… Кром… – не переставая бормотали они.
Конан огляделся. Нельзя было терять времени. А то еще опомнятся. Будка без окон, видимо, караульное помещение, не запирается – не годится. Где же у них казарма? А-а, вот это она и есть! Приземистая пристройка к основному зданию Обители. На дверь навешен замок. Ключи, ключи… Ну конечно! Пояс у одного только старшины, зачем он ему? Точно, нагнулся и вгляделся Конан: есть ключики.
– Идите за мной, презренные! – пророкотал он. – Идите в свою казарму и ждите, когда я призову вас и начну Суд! Идите и молитесь! Берите дротики с собой: воины не должны бросать оружие!
Конан правильно рассчитал: возможность взять с собой оружие окончательно добьет слепцов. Тот, кто не боится вооруженных людей, и впрямь всесильный Бог. Стражники гурьбой двинулись в казарму. Старшина отпер ее, а Конан, забрав у того ключи, запер за ними дверь.
Это представление перед Воротами тяжело далось киммерийцу. Когда все было окончено, новый поток страха обрушился на него. Колени позорно задрожали, сердце бухало в грудную клетку, норовя выскочить наружу. Конан закрыл глаза, обхватил голову руками и с силой, с яростью, с ненавистью к себе сжал. Нельзя, нельзя поддаваться панике… И только чудовищным усилием воли справился он с вяжущим язык и тело страхом.
На негнущихся ногах варвар подошел к слепому вору, выдавил:
– Надеюсь, Везунчик, что у нас есть запас времени. Нам осталось самое последнее и важное.
Вор молчал. И молчал как-то странно.
– Может, ты тоже думаешь, будто я Кром? – Конан потряс Везунчика за плечо.
– Не знаю, – ответил тот. Ответил, кажется, честно.
– Ну и думай, как хочешь. Главное сейчас, чтобы ты просто верил мне. Поверь мне, Везунчик, в последний раз. И я сделаю тебя равным богам…
И опять в Пиршественный зал местных «богов».
Конан уже не думал об игре Бела. Похоже, он проиграл. Он так и не забрал у своего двойника самое ценное, что есть у того. Двойник погиб, и Конан теперь навеки останется на острове слепых. Что ж… Тогда тем более ему необходимо довести свой план до конца…
Озарение, посетившее Конана, когда они с живым еще Коэном выбирались из подземного хода на утренний воздух, началось с воспоминания.
А вспомнился Конану рассказ какого-то наемника, слышанный им в одном шадизарском трактире.
Варвар любил хмельные разглагольствования наемников. Лишенные воображения головорезы если в чем и отступали от правды-истины, так только в том, что касалось их личного участия в событиях.
Тот рассказчик прибыл в Шадизар из какой-то горной страны, где в составе сбродного полка вольных удальцов участвовал в захвате замка некоего барона. Замок, понятное дело, захватили, барона, естественно, зарубили, а сами принялись расхаживать по замку, прикарманивая понравившиеся вещицы и гоняясь за не успевшими сбежать служаночками. Добрались и до подвалов. Оказалось, в одном из них жестоким бароном была устроена тюрьма, в которой тот годами держал пленников, причем в полной темноте. «И ты знаешь, – рассказывал наемник толпе трактирных слушателей, – вывели мы их на улицу. Во двор замка, сечешь, о чем я? И – вот провалиться мне в Мир Демонов, если вру – они вдруг стали слепнуть, один за одним! Хватались за глаза, вопили, падали, с ума съезжали… Во какие дела!» «Так оно всегда бывает, – подтвердил какой-то умник из-за плотной стены кружек, – когда из кромешной тьмы, да сразу на свет. Особенно когда годами во тьме сидишь, как крот последний…»
…Первым делом Конан погасил в зале все факелы, оставив из светильников только плошку с маслом, прихваченную им в коридоре. Затем вытащил из ножен маленький изящный кинжальчик, снятый им с пояса Деркэто. Его требовалось подточить хотя бы о мраморные плиты, которыми был выложен пол залы. Он затачивал узкое лезвие и думал о том, что если не успеет и в Обитель ворвутся «боги» со сворой стражников – через подземный ход или вышибив Ворота, – то он даст последний бой именно здесь. На что хватит его мужества неизвестно, но, по крайней мере, он погибнет с мечом в руках. Этим можно утешиться. Согнув перед глазами указательный палец левой руки, Конан плавно провел над ним ножом. Касание лезвием срезало черные волосики. Что ж, заточено до готовности. Теперь достаточно легонько надавить на кожу, и из пореза начнет сочиться кровь. Поэтому до кожи дотрагиваться нельзя.
А может, нагреть лезвие над огнем, как делают шадизарские лекари, когда кромсают живых людей своими бронзовыми ножичками? Нет, во всем подражать лекарям – лишнее. Задача проста: аккуратно чиркнуть по веревочному стежку, и все. Потом по другому стежку. Потом по следующему. И так до конца. Если рука не дрогнет, то все обойдется. Если не дрогнет…
Конан посмотрел на свои руки. Что ж, пальцы не дрожат, и на том спасибо.
Пора.
Угол стола. На самый край поставлен светильник, плошка с жиром. Везунчик посажен рядом на стул. В сиденье стула упирается сапог склонившегося над слепым вором киммерийца. Левая рука варвара берет Везунчика за щетинистый подбородок, задирает его голову. Конан пододвигает плошку так, чтобы свет падал на зашитые глаза.
– Только башкой не тряси. Даже если будет больно. Терпи и молчи. Главное, молчи.
– А если будет щекотно?
– Нет, будет именно больно, обещаю. Правая варвара обхватывает рукоять ножа, лежащего на столе…
– Уф-ф-ф, – вырвалось из груди, и сердце
северянина заходило ходуном. Нож задрожал в ладони. Пришлось вновь положить его на стол.
Для задуманного не хватало мужества. Невидимые ледяные объятия сомкнулись вокруг груди Конана – если не получится, то… То что делать-то тогда?!
«Интересно, что за жилы такие используют "боги"? – подумал он о постороннем, чтобы успокоиться. – Не гниют от старости, не рвутся. Тонкие, прочные. Не иначе как колдовские жилы, или дорогие жилы, как от аргосских быков, которых для того и разводят, а кормят, говорят, одним козьим молоком и…»
– Ну что там? Куда ты подевался? – пробрюзжал Везунчик.
– Я ж тебе сказал – молчи. Или мне сначала отрезать тебе язык? – разозлился Конан.
И – успокоился.

* * *
– Я тогда подумал со злостью, что если выколю ему глаза, то хуже, чем есть, все равно не сделаю. И взялся за дело. Не привык я к мелкой работе. Это, я тебе скажу, еще поганее, чем тупым мечом дрова рубить. Пот течет, глаза заливает, – останавливаешься, вытираешь. Пальцы сводит, надо опускать руку, пережидать, пока отойдет. Глаза – мои глаза – слезятся от чада и напряжения… Жилы эти вросли в кожу. Разрезать их надо было между век, а ресницы мешают… Ну, ресницы-то я, недолго думая, ему отчекрыжил. Ничего, не глаза, новые отрастут. И работать стало легче. Порезать ему кожу я тоже перестал бояться. Подумаешь, ну будут вокруг глаз шрамы. Вот кровь потекла – мне опять мешает, ему тревожно – это плохо… Но главное – дело движется. Великий Кром, вот уж не думал никогда, что стану заправским лекарем! Ну, сустав там вправить или рану перевязать – это-то я умел, а вот врачевать по-настоящему… В общем, перерезаю стежку за стежкой, и пока ничего не выколол. Говорю:
«Если глаз откроешь без команды – убью».
«Что откроешь?»
«Э-э… Убью, если моргнешь».
«Что сделаю?»
«Тьфу, бестолочь. Если хоть один мускул на лице шелохнется…»
«То что?»
«То убью, конечно».
Вот так мы и поговорили, когда я закончил обрабатывать первый глаз. Потом приступил ко второму…

* * *
– Не шевелись. Можешь разве что дышать. – Конан отнес плошку-светильник за спину Везунчику. – Только это я тебе разрешаю. А скоро разрешу еще кое-что.
Северянин подрезал фитиль, торчащий из плошки. Вернулся к Везунчику. Надавил большими пальцами ему на глазные яблоки.
– Вот что называется глазами. По-вашему – гнилогнои, но это слово забудь. А вот эти кожаные складки, что я щиплю, называются веками. Ну-ка, подними верхнее!
– Как?
– Как? Ну-у… – варвар призадумался, что ответить на такой вопрос. – Они сами понимаются, только захоти.
– Н-не поднимаются…
Везунчика надо было учить пользоваться мышцами лица! То, что человек умеет от рождения, забылось, выродилось у слепцов этого Острова. Пришлось за обучение взяться Конану.

* * *
– Ну, о том, что дальше творилось, дружище Симур, трудновато рассказать внятно. После того, как у Везунчика этого открылись глаза… Нет, сперва, когда он впервые распахнул зенки, то ничего не понял. Я его, конечно, предупредил: если почувствуешь боль в глазах, тут же закрывай.
Боли он не почувствовал, а спросил меня, что происходит. На это я поднес к его носу его же руку. Вот, говорю: то, чем ты кинжал держишь. Пошевели пальцами. Не знаю, что в той полутьме можно было разглядеть, но для него и этого хватило. Заверещал что-то, чуть со стула не сверзился. Погоди, говорю, сам сейчас поймешь. Сходил, зажег еще один факел – тоже пока у него за спиной. В таком свете он уже что-то мог различить в комнате. И вот тут-то он рехнулся окончательно. Не от боли, боли-то не было, а от потрясения. Взаправду рехнулся Везунчик. Я уж думал – все, получился еще один сумасшедший. Он орал, метался по залу, нес околесицу, плакал и тут же хохотал. Смотрел на все подряд, открывши рот, дотрагивался до того, на что смотрел, лизал. Я лишь успевал заслонять его от света факела. И заползали у меня такие мысли: пускай, может, снова ослепнет, так хоть рассудок вернется… Но, гляжу, слава богам, начинает успокаиваться. Снова замечает меня и накидывается с вопросами – где, дескать, я, куда ты меня забросил, в каком мы теперь мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41