"Рассердится, плохо будет. Нельзя гонять хозяина". Он было хотел вернуться назад, но Аккет его остановил:
- Раненый зверь много бед натворить может. Его убить обязательно надо, всех оленей изведет, а то и на пастухов нападет. Злой он, голодный. Но он зверь, а мы люди.
Прошли подножие сопки, скоро оказались у недавней лежки зверя. Следы здесь разобрать трудно: три часа назад прошли они, дважды шатун, все избито, истоптано. Вокруг густые заросли кедрача. Нельвид отстал шагов на тридцать и плелся еле-еле. Оглянувшись назад, остановился Аккет.
Тишина. Тупо гудели уставшие ноги. Смахнул ворсистым рукавом кухлянки пот со лба, снял малахай. Потную лохматую его голову сразу же охватило холодом. Надел малахай и стал ждать Нельвида, а сердце словно чуяло опасность, застучало часто-часто. Эта зловещая тишина, заросли кедрача все настораживало.
Аккету приходилось и раньше встречаться с медведем. Но это было обычно осенью, а зимой с медведем-шатуном - никогда. И он впервые критически осмотрел свою мелкокалиберную винтовку. С ней хорошо ходить на куропаток, а на сильного зверя... За весь день погони бригадир впервые только теперь представил встречу с медведем. Карабин остался в палатке кончились патроны, а "малопулька" была ненадежна.
Стоял, оглядываясь по сторонам, готовый в любую минуту выстрелить. Нельвид приближался медленно, проваливаясь в глубоком снегу. Он громко и тяжело сопел. Жалко стало Аккету старого пастуха, шагнул навстречу раз, другой. И вдруг остановился, словно пораженный. Огромная темно-рыжая туша зверя метнулась из густого куста прямо на Нельвида. Видел Аккет, как у того из рук выпало ружье. Раздался дикий рев.
На миг растерялся Аккет, руки и ноги будто одеревенели. Но закричал Нельвид призывно и жалобно, звал на помощь Аккета. Этот крик и вывел из оцепенения бригадира. Подбежал на три шага, прицелился в голову медведя, щелк - нет выстрела. "Эх, как же это! Пустой магазин!" Аккет застонал от отчаяния.
Зверь увидел пастуха, заревел, бросился на Аккета. Но тот вмиг отскочил за куст, нож приготовил. В это время стал подниматься Нельвид, и медведь кинулся назад к нему.
Аккет вставил новую обойму, выстрелил раз, второй, третий. При каждом выстреле зверь только вздрагивал, и казалось бригадиру, пули не брали его. Разинув пасть, медведь тяжело дышал. Иногда дыхание его переходило в рык, из пасти текла бурая струйка, окрашивала снег в ярко-красный цвет. Нельвид молчал. Зверь тоже был спокоен. Было похоже, что косолапый, придавив человека, спокойно отдыхает на нем.
И тут Аккет увидел, как рука Нельвида потянулась к ружью. Жив Нельвид!
Выстрел Нельвида гулом прошел по кустам кедрача, слабым отголоском откликнулся в сопках. Несколько хвойных веточек, сбитых картечью с куста, цепляясь, упало на снег.
"Эх!" - Аккет отбросил "малопульку", крепко зажав в руке охотничий нож, выскочил из-за куста. Десять шагов покрыл в три прыжка. Взмахнул ножом...
- Живой? - Аккет с трудом отвалил медведя в сторону. Нельвид сел на снег. Кухлянка на нем была изодрана, в крови.
- Хозяин сильно рассердился на меня. Пугал я его. Убивать не хотел. Оставь меня, Аккет, умирать буду в тундре. - На глазах у пастуха появились слезы.
- Напал он на тебя потому, что ты струсил, - сказал Аккет. - В засаде был, меня пропустил, а на тебя набросился.
- Оставь меня, пришли кого-нибудь, - стал просить Аккета Нельвид. Пусть на нарте Эттык приедет. Виноват я перед тобой. Оставь. Я тяжелый.
- Замерзнешь, пока на стойбище схожу. Дотащу на себе. - Аккет взвалил пастуха и, утопая в снегу, потащил его к стойбищу. Тяжелая ноша давила к земле, он спотыкался, падал и снова шел.
"Откуда взялся на нашу голову этот шатун? Может, прав был Нельвид, не надо было его преследовать. Пусть бы жил... Надо вертолет вызывать, в больницу Нельвида отправлять", - думал Аккет.
Наступал вечер. Солнце уже катилось по сахарной голове далекой сопки, готовое вот-вот завалиться за нее. Аккет спешил.
Нельвид почти всю ночь не спал, то бранил свою жену и дочку Эттык за то, что плохо его лечат, то начинал стонать на все стойбище. Все женщины суетились вокруг больного, помогали жене пастуха делать припарки, накладывали пластыри. Но ни припарки, ни пластыри, видно, не помогали пастуху. Порой он начинал плакать, кричать, что умрет, как тот медведь, которого убил Аккет, то просил помощи у добрых духов.
Аккет сидел у рации, вызывал председателя колхоза, но вызвать не смог. Долго Аккет слушал крики и стоны Нельвида. Наконец не выдержал, встал и направился в палатку больного.
- Ты, однако, хуже бабы, - сказал сердито. - Орешь, будто тебя собаки рвут. Мне стыдно за тебя, никому спать не даешь. Завтра утром поедешь на нарте в больницу, рация не работает.
- На нарте я не поеду, - сказал упрямо Нельвид. - Еще умру в дороге в такой мороз.
- Ладно, поедет Эттык, она привезет врача или вызовет вертолет. Эттык мужественнее тебя, - сказал Аккет.
Это подействовало на Нельвида. Стонать он перестал и кричать тоже.
- Ты, Эттык, с утра поедешь в село, - обратился Аккет к девушке. Там попросишь связаться с Дорофеевым, пусть председатель вертолет пришлет. Езжай на собачках, они выносливей оленей. - Бригадир вышел из палатки.
Утром, отправив дочь больного в село, Аккет пошел ловить ездовых оленей. "Надо перевезти шатуна, - думал он. - Пока оттает, пока шкуру снимешь - много времени уйдет". Бригадир был доволен, теперь спокойней будет пасти оленей. Да и мясо медвежье уж очень вкусное. Здоровенный медведь, пожалуй, пять оленей заменит. Жаль Нельвида, пострадал. Но и злость на него берет. Если бы не его выкрутасы, они бы быстрее справились с медведем. Теперь долго пролежит в больнице, пока выздоровеет. А может, он с перепугу стонет?
Аккет запряг в нарту четырех старых и сильных оленей. Глянул на пастуха, молодого парня, которого взял в помощники. "Ничего, вдвоем справимся". Крикнул молодецким голосом, махнул хореем - длинной палкой, и олени рванули с места. Любит Аккет на нарте с ветерком промчаться по тундре. Так, чтобы аж дух захватывало, чтобы снежный вихрь следом крутился.
Быстро домчали олени пастухов до места. Шарахнулись в сторону, испугавшись мертвого зверя. Но сильный Аккет легко утихомирил животных. Труднее пришлось оленеводам с погрузкой. Огромный, тяжелый был хозяин тундры. Снег отгребли, нарту подтащили под бок зверю, и только потом удалось свалить на нее тушу медведя.
Довольный Аккет сел на медведя, самокрутку закурил. Хорошо у него все получилось. Вот только Нельвида отправить бы в больницу. Но Эттык свяжется с председателем, а тот быстро вертолет организует.
"Не может этого быть, - растерялся Аккет, увидев вдруг собачью упряжку. - Эттык любому пастуху не уступит".
Упряжка без каюра медленно возвращалась к стойбищу. Нарта, перевернутая вверх полозьями, гребла рыхлый снег.
"Что случилось с Эттык? Где могли потерять ее собаки?" - недоумевал бригадир. Молчал и сидевший с ним парень. Но когда собаки приблизились, Аккет увидел, что они были чужие, незнакомые.
"Где же каюр? Чья это нарта?" - Аккет побежал ловить беспризорную упряжку.
Они возвращались в стойбище. Неспокойно на душе Аккета. Непонятно все это. Собаки, смертельно напуганные, бросились от него. Если бы не нарта, пожалуй, не поймал бы. Девять собак. Одна мертвая, другие таскают ее в ремнях следом. Наверное, неделю не кормлены, кожа да кости.
Теперь собаки плелись следом за оленьей упряжкой. За ними шли пастухи. "Надо будет поездить вокруг, может, и найду кого, - думал Аккет. - Не шатуна ли это дело?"
Однако в тот день он не смог выехать в тундру.
Они опять проехали часа полтора, а стойбища оленеводов все не было. Аретагин уже не покрикивал на собак. Собаки были такие уставшие, что еле-еле тащили пустую нарту. Путники теперь шли пешком.
"Как мог сгореть Долган? А может, он вовсе не сгорел? Может, это только симуляция? Нет. Не верится, чтобы Долган мог убить Самсонова ради денег. А что, если Самсонов сидел две недели у охотника? А если случайность? - размышлял Сергеев и не находил ответа. - Два дня мотаемся по тундре, а пользы нет. Как жаль, что поздно нашли пожарище, не обследовали местность. Найдем ли стойбище Аккета, и чем он может помочь?"
Аретагин шел молча, молчал и лейтенант, упорно следуя за нартой. Было темно. Расплывчатые звезды тускло мерцали на небе. Тяжело идти по рыхлому, глубокому снегу. Меховая одежда сковывала движения, ноги заплетались, утопали в снегу. Путники спотыкались на каждом бугорке, кустике, падали в снег.
"Так можно всю ночь проездить, загнать собак, а стойбище пастухов не найти, - думал лейтенант, но команды остановить нарту Аретагину не давал. - Какие все-таки огромные возможности человека. Двое суток на сорокаградусном морозе - и ничего. Если бы не усталость... Завтра я уж наверняка что-нибудь выясню".
- А не проехали мы стойбище? В темноте мимо проедешь - не заметишь. Палатки теперь от обычного бугра снега не отличишь. Занесло, видно, стойбище? - спросил у Аретатина.
- Кто его знает. Но если будем проезжать мимо, услышим, - лениво ответил каюр. - Должны бы олени где-то поблизости пастись.
Неожиданно Сергеев уловил тихий звон колокольчика. Удивился: не слуховая ли галлюцинация? Откуда здесь, в тундре, ночью русская тройка с колокольчиками? Потом услышал бряканье ботал, знакомое с детства. Он хорошо помнит, как у них в деревне дядя Петя - колхозный конюх - всегда вешал лошадям на шеи медные или железные ботала. Ночью легко найти лошадь с боталом. И наконец понял лейтенант, что они подъехали к оленьему стаду.
- Теперь найдем, - сказал Аретагин взбодренным голосом. - Где-то недалеко должны быть палатки пастухов.
Сергеев уже стал различать отдельных оленей. Они бродили по широкой равнине, разгребали копытами снег, доставали ягель, а привязанные на шеях колокольчики и ботала вызванивали удивительную музыку. Когда собачья упряжка подъезжала особенно близко к тому или другому оленю, животное испуганно шарахалось в сторону, раздавался перезвон.
Скоро путники увидели с десяток огненных фонтанов. Они выбивались из-за больших снежных бугров, и в темноте казалось, что кто-то неведомый сидит и швыряет огонь вверх.
"Не спят еще, печки топят", - обрадовался лейтенант.
Не успел Аретагин упереться остолом в снег, чтобы остановить нарту, как целая орава собак с громким лаем кинулась к ним навстречу.
- Приехали, - сказал Аретагин, отгоняя назойливых собак.
Из палаток выбегали люди, подходили к путникам и протягивали им руки.
- Амто, тумгутум, амто! - слышались приветствия со всех сторон.
Сергеев заметил, что пастухи возбуждены, суетились, приглашали путников к себе в палатки. "Видно, нечасто у них бывают новые люди, подумал сочувственно, - рады встрече".
На ночь остановились в просторной палатке Аккета. Под потолком горела керосиновая лампа "летучая мышь". В углу на столике приглушенно пел транзисторный приемник. Тепло и уютно в палатке.
Гостей пригласили ужинать. Лейтенант ел горячее оленье мясо, удивленно глядел на пастухов, что собрались в Аккетовой палатке, и думал, что оленеводы, видно, принимают его за лектора или врача. Только те чаще всего навещают пастухов. Люди сидели на полу, на разостланных оленьих шкурах, и терпеливо, молча ждали, пока гости наедятся, напьются чаю. Может, обычай у них такой? А потом пойдут разговоры, посыплются вопросы. Можно, конечно, и поговорить, только лучше бы сразу завалиться спать. Гудят ноги... Видно, их интересует жизнь района, международное положение. Можно, пожалуй, и лекцию прочитать - это не страшно. Ну, если не лекцию, то хоть ответить на вопросы.
Сергеев всматривался в лица собравшихся. Эти люди, видно, ничего не знают о пропаже Самсонова. О гибели Долгана тем более еще не успели узнать.
Когда путники поужинали, первым нарушил молчание Аккет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9