Выяснилось, что прощальное письмо несчастной Розы Либерри на самом деле существовало, и что человек, нашедший его, обязался за две тысячи долларов никогда не упоминать об этом письме.
Когда шестнадцатилетняя Роза Либерри исчезла из дома своей тети миссис Рэчел Стайнс, родители девушки потеряли всякий покой, но их усилиям по поиску своей дочери препятствовал погрязший в коррупции тогдашний начальник полиции Хартиган. Трагедия достигла своей высшей точки, когда лишила себя жизни молодая обитательница известного своей дурной репутацией дома на Сен-Симон-стрит. Хозяйкой этого дома была миссис Гарриет Луэлла Гэр. В покойной опознали пропавшую без вести Розу Либерри.
Были предприняты все усилия, чтобы доказать вынужденную смерть юной девушки, но не нашли никаких вещественных доказательств, из которых могло бы следовать, что Роза Либерри попала к миссис Гэр не по своей воле. Не было найдено прощального письма, ничего, доказывающего тот факт, что Розу принудительно удерживали в этом проклятом доме. Все же этот скандальный судебный процесс явился причиной основательной чистки в городской администрации и полиции.
Недавним обнаружением предсмертного письма юной Розы мы обязаны умению и способностям лейтенанта Штрома, являющегося руководителем бригады по расследованию дела Гэр.
Во время своего расследования в связи с внезапной смертью миссис Гэр, которая на судебном следствии была признана присяжными естественной, лейтенант Штром обнаружил, что один из постояльцев дома на Трент-стрит в течение двух лет не вносил никакой платы за квартиру. Этот квартирант был, в конце концов, подвергнут перекрестному допросу и признался, что двадцать лет назад нашел прощальное письмо Розы Либерри, но скрыл это за обещание уплатить несколько тысяч долларов.
Письмо, которое оставила Роза, гласило:
„Папа! Мама! Я испробовала все, что было в моих силах, чтобы вырваться отсюда, но этот дом всегда заперт. То, что от меня требуют, ужасно, просто ужасно! Простите меня, папа и мама – вам известно, как я люблю вас. Я знаю также, что вам лучше видеть меня мертвой… Ваша Роза.“
Важность этой записки очевидна. Она доказывает, что эта девушка являлась жертвой и была вынуждена пойти на смерть. Если бы это письмо могло быть представлено тогда, то адвокат семьи Либерри сумел бы добиться для миссис Гэр более сурового наказания, чем всего лишь пять лет тюремного заключения.
После смерти матери и тети Розы Либерри оставшийся один отец вновь принялся за поиски доказательств невинности своей дочери. Он изменил свою фамилию и поселился у миссис Гэр, которая после всех этих лет не узнала его. Этот пожилой мужчина все ещё надеялся найти что-нибудь такое, что было бы в состоянии обелить запачканное имя его дочери.
Лейтенант Штром случайно обронил копию прощального письма Розы Либерри в доме на Трент-стрит. Мистер Либерри нашел её и прочитал. Он упал в обморок, а потом проявил необычайный интерес к этой записке, что было воспринято окружающими как нормальная реакция, так как он утверждал, что знает эту семью.
Сегодня утром, в девять часов молодая квартирантка дома на Трент-стрит нашла этого старого человека лежащим мертвым на своей постели. Он оставил записку со словами: „Я Джон Грант Либерри. Наконец, я опять счастлив. Я едва могу дождаться, когда снова увижу свое дитя. “»
В середине этой страницы «Комет» были помещены старые фотографии. Одна – Розы Либерри, которую я уже видела в номере за май 1919 года; другая матери, темноволосой, красивой женщины. Мне вспомнилась фраза, которую однажды произнес мистер Грант: «Девочка, чья мать даже на смертном одре громко звала свою дочь…»
– Я только рада, что миссис Гэр умерла! – сказала я и громко высморкалась.. – Но Штром, действительно, вел себя порядочно.
– А я рад, что ты все-таки признала свое заблуждение. Такое с тобой случается редко. Но какая сенсационная история! Если бы можно было чаще получать такой материал, я охотно отказался бы от своей нищенской независимости и снова вернулся в «Комет»!
– Однако, какой ты бесчувственный! Тебя не заботят страдания людей. Для тебя это только отличный сенсационный репортаж!
– Это непорядочно! В конце концов, я с двумя бестолковыми механиками мучаюсь над старым, никуда не годным прессом! Итак, увидимся сегодня вечером. До свидания.
И он умчался.
Похороны состоялись в понедельник. Во вторник ко мне зашла миссис Халлоран и позвала к телефону.
Голос на другом конце провода привел меня в глубочайшее изумление. Я полагала, что уже никогда в своей жизни не услышу его.
– Хелло! Вы читали газеты?
– Конечно.
– Вы все ещё сердитесь на меня?
– Нет. Я нахожу, что вы вели себя в высшей степени порядочно.
– Я с самого начал решил так поступить. А вам кажется, что вы уже вне подозрений?
Ах, я совершенно забыла об этом! Я чувствую себя совсем покинутой!
– Но я все ещё настаиваю на вашей вине. Могу я пригласить свою ассистентку на первоклассный ужин?
– Вы действительно думаете, лейтенант, что я пойду с женатым мужчиной?
– А как вы пришли к мысли, что я женат?
– Вы производите такое впечатление.
В ответ на это благородный лейтенант разразился разнообразными сочными выражениями.
– Не забывайте о вашем положении, лейтенант!
– Теперь я понимаю, наконец, почему Кистлер не преуспел! С вами это не легко! Я заеду за вами в семь часов.
Я надела свое лучшее платье и постаралась привести в порядок волосы и лицо. Выйдя из ванной комнаты, я встретила в холле мистера Уэллера, который как раз намеревался подняться по лестнице наверх. Но, увидев меня, остановился и отвернулся.
На сломленного человека всегда печально смотреть, даже если он и преступник.
– Добрый вечер, мистер Уэллер, – сказала я.
Он пробормотал что-то и медленно стал подниматься по лестнице.
Ровно в семь часов появился Штром, весьма элегантно одетый. Он повел меня ужинать в «Спорт-клуб», где, как он сказал, ужинают только самые достойные и состоятельные люди. После этого мы отправились в «Орхидею», знаменитую своим прекрасным танцевальным оркестром. Я не была раньше ни в том, ни в другом заведении и в полной мере наслаждалась этим вечером. При этом мне вспомнилось, что я всю свою жизнь всегда была близка только с бедными мужчинами! Но больше всего меня забавляла борьба, которую я вела со Штромом. Мы ещё раз разобрали во всех подробностях все это дело и до раннего утра спорили о том, виновен ли мистер Грант. По мнению Штрома, старуху убил Грант. Я же в этом совсем не была уверена. Правда, в конце концов мне пришлось согласиться, что Штром логично пришел к такому заключению. Вперемешку с этими рассуждениями мы танцевали. Наконец, он доставил меня домой в полицейской машине.
– Вам следует работать в качестве агента – провокатора! – сказал Штром. – Вы самая упрямая спорщица, какую я когда-либо встречал!
Войдя в холл, мы обнаружили там Ходжа Кистлера, который спал, растянувшись на кожаном диване. При нашем появлении он тот час же вскочил.
– Где, черт возьми, ты шатаешься? – в бешенстве набросился он на меня. – Если бы мисс Санд не поклялась мне, что ты ушла со Штромом, я бы выломал новый замок из твоей двери!
– Я уходила! Лейтенант Штром и я отмечали окончание дела Гэр.
Ходж достал свои карманные часы.
– Посмотри на время!
– Четыре тридцать!
– Разве это подходящее время для возвращения в дом, который всего два дня назад посетила смерть?
– С тобой я тоже приходила домой ненамного раньше!
– Об одном, во всяком случае, вам можно больше не беспокоиться, – сказал Штром Кистлеру. – Этой молодой даме теперь уже ничто не грозит!
– Но так думаете только вы! – недовольно проворчал Кистлер.
24
Во всяком случае, в ту ночь я чувствовала себя совершенно уверенно и спокойно.
Но после моего вечера со Штромом Кистлер как-то изменился. Хотя он все ещё заходил, чтобы пожелать мне доброго вечера, все ещё подтрунивал над моей детективной деятельностью, но уже не приглашал меня, как раньше, пойти с ним куда-нибудь. Часто он казался погруженным в мысли, которые, разумеется, держал при себе, и, вообще, относился ко мне с той вежливостью, которая обычна между чужими людьми. Я находила в се это очень глупым. Что он мог иметь против того, что я выходила с лейтенантом Штромом? Если Штром пригласит меня ещё раз, я приму и это приглашение.
Некоторые из событий, которых я ожидала, произошли, другие, однако, нет. Спустя неделю после смерти мистера Гранта, миссис Халлоран начала перевозить в дом свои вещи. Днем она находилась на Трент-стрит, а по вечерам возвращалась в свою старую квартиру. Никто из членов её семьи не переехал.
– Вы разве не собираетесь переезжать в этот дом? – спросила я её однажды.
Она многозначительно посмотрела на меня.
– А вы никогда не слышали, что всегда происходят три случая смерти? – мрачно сказала она. – Если бы из этого дома вынесли мертвой только мою тетю, я бы ничего не имела против нашего переезда сюда. Но две смерти! Наверняка последует ещё одна. И я, пожалуй, подожду её.
Хорошенькая идея!
Время от времени можно было увидеть и мистера Халлорана. Чаще всего он появлялся в сопровождении здоровенных неуклюжих мужчин, которых я принимала за рабочих-строителей и декораторов. Они входили в мои комнаты, простукивали стены, измеряли окна и держались очень важно. А миссис Халлоран бегал следом за ними, как хлопотливая наседка. Наконец-то у неё появились деньги! Она сказала мне, что собирается взять закладную под этот дом.
Тевменов же, напротив, мы вообще больше не видели. Из остальных постояльцев этого дома, вопреки моему желанию, никто не уехал. Только мисс Санд говорила мне, что намерена искать себе новое жилье.
– Мисс Халлоран требует, чтобы я и впредь продолжала платить за эту смехотворно крошечную каморку здесь наверху по пять долларов в неделю. – Она покраснела и добавила: – Очень любезно с вашей стороны, что вы не выдали мою тайну. Могу себе хорошо представить, как воспользовалась бы этим миссис Халлоран, если бы ей стало что-то известно!
– Я тоже могу себе это представить. Не бойтесь, мисс Санд, я ничего не скажу.
На мой вопрос, почему он остается здесь, Ходж ответил:
– А почему нет? Я люблю небольшое возбуждение. Этот дом оказался намного интереснее, чем я мог надеяться. Кроме того, мне нравятся мои соседи.
Но больше всего меня поразило то, что Уэллеры тоже остались. Миссис Халлоран сообщила, что теперь они платят за свои апартаменты по шесть долларов в неделю.
– Я все ещё ломаю голову над тем, кто дал мне тогда ту надорванную пятидолларовую банкноту. Не думаю, что это был мистер Грант. Но, вероятно, я как-нибудь ещё вспомню об этом. Вообще-то, у меня хорошая память.
В общем, она больше не повторяла мне свое требование, чтобы я выехала. Да мне и в голову не приходило выезжать отсюда. Сегодня я знаю, почему. Тогда я ещё не отдавала себе отчета в этом. Я знаю только, что каждый вечер, ложась в постель, я чувствовала, что наши приключения ещё не достигли своего конца. Этот дом, казалось, все ещё прислушивался и ждал. Это было, конечно, совершенно не логично. А именно, если миссис Гэр в самом деле была злым духом, который создавал в этом доме беспокойную атмосферу, то следовало предположить, что после е смерти это должно измениться. И, напротив, если за весь этот ужас последних недель был ответственен мистер Грант, во что твердо верил Штром, то теперь, наконец, должен был воцарится мирр и покой!
Но для меня этот дом оставался все таким же напряженным и зловещим.
Детективы у нас, конечно, больше не дежурили.
Наконец, я начала внушать себе, что слишком дала волю своей фантазии, но ничего не могла с собой поделать – я все ещё слышала шорохи, я все ещё чувствовала присутствие невидимых глаз и ушей, которые ждали и прислушивались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Когда шестнадцатилетняя Роза Либерри исчезла из дома своей тети миссис Рэчел Стайнс, родители девушки потеряли всякий покой, но их усилиям по поиску своей дочери препятствовал погрязший в коррупции тогдашний начальник полиции Хартиган. Трагедия достигла своей высшей точки, когда лишила себя жизни молодая обитательница известного своей дурной репутацией дома на Сен-Симон-стрит. Хозяйкой этого дома была миссис Гарриет Луэлла Гэр. В покойной опознали пропавшую без вести Розу Либерри.
Были предприняты все усилия, чтобы доказать вынужденную смерть юной девушки, но не нашли никаких вещественных доказательств, из которых могло бы следовать, что Роза Либерри попала к миссис Гэр не по своей воле. Не было найдено прощального письма, ничего, доказывающего тот факт, что Розу принудительно удерживали в этом проклятом доме. Все же этот скандальный судебный процесс явился причиной основательной чистки в городской администрации и полиции.
Недавним обнаружением предсмертного письма юной Розы мы обязаны умению и способностям лейтенанта Штрома, являющегося руководителем бригады по расследованию дела Гэр.
Во время своего расследования в связи с внезапной смертью миссис Гэр, которая на судебном следствии была признана присяжными естественной, лейтенант Штром обнаружил, что один из постояльцев дома на Трент-стрит в течение двух лет не вносил никакой платы за квартиру. Этот квартирант был, в конце концов, подвергнут перекрестному допросу и признался, что двадцать лет назад нашел прощальное письмо Розы Либерри, но скрыл это за обещание уплатить несколько тысяч долларов.
Письмо, которое оставила Роза, гласило:
„Папа! Мама! Я испробовала все, что было в моих силах, чтобы вырваться отсюда, но этот дом всегда заперт. То, что от меня требуют, ужасно, просто ужасно! Простите меня, папа и мама – вам известно, как я люблю вас. Я знаю также, что вам лучше видеть меня мертвой… Ваша Роза.“
Важность этой записки очевидна. Она доказывает, что эта девушка являлась жертвой и была вынуждена пойти на смерть. Если бы это письмо могло быть представлено тогда, то адвокат семьи Либерри сумел бы добиться для миссис Гэр более сурового наказания, чем всего лишь пять лет тюремного заключения.
После смерти матери и тети Розы Либерри оставшийся один отец вновь принялся за поиски доказательств невинности своей дочери. Он изменил свою фамилию и поселился у миссис Гэр, которая после всех этих лет не узнала его. Этот пожилой мужчина все ещё надеялся найти что-нибудь такое, что было бы в состоянии обелить запачканное имя его дочери.
Лейтенант Штром случайно обронил копию прощального письма Розы Либерри в доме на Трент-стрит. Мистер Либерри нашел её и прочитал. Он упал в обморок, а потом проявил необычайный интерес к этой записке, что было воспринято окружающими как нормальная реакция, так как он утверждал, что знает эту семью.
Сегодня утром, в девять часов молодая квартирантка дома на Трент-стрит нашла этого старого человека лежащим мертвым на своей постели. Он оставил записку со словами: „Я Джон Грант Либерри. Наконец, я опять счастлив. Я едва могу дождаться, когда снова увижу свое дитя. “»
В середине этой страницы «Комет» были помещены старые фотографии. Одна – Розы Либерри, которую я уже видела в номере за май 1919 года; другая матери, темноволосой, красивой женщины. Мне вспомнилась фраза, которую однажды произнес мистер Грант: «Девочка, чья мать даже на смертном одре громко звала свою дочь…»
– Я только рада, что миссис Гэр умерла! – сказала я и громко высморкалась.. – Но Штром, действительно, вел себя порядочно.
– А я рад, что ты все-таки признала свое заблуждение. Такое с тобой случается редко. Но какая сенсационная история! Если бы можно было чаще получать такой материал, я охотно отказался бы от своей нищенской независимости и снова вернулся в «Комет»!
– Однако, какой ты бесчувственный! Тебя не заботят страдания людей. Для тебя это только отличный сенсационный репортаж!
– Это непорядочно! В конце концов, я с двумя бестолковыми механиками мучаюсь над старым, никуда не годным прессом! Итак, увидимся сегодня вечером. До свидания.
И он умчался.
Похороны состоялись в понедельник. Во вторник ко мне зашла миссис Халлоран и позвала к телефону.
Голос на другом конце провода привел меня в глубочайшее изумление. Я полагала, что уже никогда в своей жизни не услышу его.
– Хелло! Вы читали газеты?
– Конечно.
– Вы все ещё сердитесь на меня?
– Нет. Я нахожу, что вы вели себя в высшей степени порядочно.
– Я с самого начал решил так поступить. А вам кажется, что вы уже вне подозрений?
Ах, я совершенно забыла об этом! Я чувствую себя совсем покинутой!
– Но я все ещё настаиваю на вашей вине. Могу я пригласить свою ассистентку на первоклассный ужин?
– Вы действительно думаете, лейтенант, что я пойду с женатым мужчиной?
– А как вы пришли к мысли, что я женат?
– Вы производите такое впечатление.
В ответ на это благородный лейтенант разразился разнообразными сочными выражениями.
– Не забывайте о вашем положении, лейтенант!
– Теперь я понимаю, наконец, почему Кистлер не преуспел! С вами это не легко! Я заеду за вами в семь часов.
Я надела свое лучшее платье и постаралась привести в порядок волосы и лицо. Выйдя из ванной комнаты, я встретила в холле мистера Уэллера, который как раз намеревался подняться по лестнице наверх. Но, увидев меня, остановился и отвернулся.
На сломленного человека всегда печально смотреть, даже если он и преступник.
– Добрый вечер, мистер Уэллер, – сказала я.
Он пробормотал что-то и медленно стал подниматься по лестнице.
Ровно в семь часов появился Штром, весьма элегантно одетый. Он повел меня ужинать в «Спорт-клуб», где, как он сказал, ужинают только самые достойные и состоятельные люди. После этого мы отправились в «Орхидею», знаменитую своим прекрасным танцевальным оркестром. Я не была раньше ни в том, ни в другом заведении и в полной мере наслаждалась этим вечером. При этом мне вспомнилось, что я всю свою жизнь всегда была близка только с бедными мужчинами! Но больше всего меня забавляла борьба, которую я вела со Штромом. Мы ещё раз разобрали во всех подробностях все это дело и до раннего утра спорили о том, виновен ли мистер Грант. По мнению Штрома, старуху убил Грант. Я же в этом совсем не была уверена. Правда, в конце концов мне пришлось согласиться, что Штром логично пришел к такому заключению. Вперемешку с этими рассуждениями мы танцевали. Наконец, он доставил меня домой в полицейской машине.
– Вам следует работать в качестве агента – провокатора! – сказал Штром. – Вы самая упрямая спорщица, какую я когда-либо встречал!
Войдя в холл, мы обнаружили там Ходжа Кистлера, который спал, растянувшись на кожаном диване. При нашем появлении он тот час же вскочил.
– Где, черт возьми, ты шатаешься? – в бешенстве набросился он на меня. – Если бы мисс Санд не поклялась мне, что ты ушла со Штромом, я бы выломал новый замок из твоей двери!
– Я уходила! Лейтенант Штром и я отмечали окончание дела Гэр.
Ходж достал свои карманные часы.
– Посмотри на время!
– Четыре тридцать!
– Разве это подходящее время для возвращения в дом, который всего два дня назад посетила смерть?
– С тобой я тоже приходила домой ненамного раньше!
– Об одном, во всяком случае, вам можно больше не беспокоиться, – сказал Штром Кистлеру. – Этой молодой даме теперь уже ничто не грозит!
– Но так думаете только вы! – недовольно проворчал Кистлер.
24
Во всяком случае, в ту ночь я чувствовала себя совершенно уверенно и спокойно.
Но после моего вечера со Штромом Кистлер как-то изменился. Хотя он все ещё заходил, чтобы пожелать мне доброго вечера, все ещё подтрунивал над моей детективной деятельностью, но уже не приглашал меня, как раньше, пойти с ним куда-нибудь. Часто он казался погруженным в мысли, которые, разумеется, держал при себе, и, вообще, относился ко мне с той вежливостью, которая обычна между чужими людьми. Я находила в се это очень глупым. Что он мог иметь против того, что я выходила с лейтенантом Штромом? Если Штром пригласит меня ещё раз, я приму и это приглашение.
Некоторые из событий, которых я ожидала, произошли, другие, однако, нет. Спустя неделю после смерти мистера Гранта, миссис Халлоран начала перевозить в дом свои вещи. Днем она находилась на Трент-стрит, а по вечерам возвращалась в свою старую квартиру. Никто из членов её семьи не переехал.
– Вы разве не собираетесь переезжать в этот дом? – спросила я её однажды.
Она многозначительно посмотрела на меня.
– А вы никогда не слышали, что всегда происходят три случая смерти? – мрачно сказала она. – Если бы из этого дома вынесли мертвой только мою тетю, я бы ничего не имела против нашего переезда сюда. Но две смерти! Наверняка последует ещё одна. И я, пожалуй, подожду её.
Хорошенькая идея!
Время от времени можно было увидеть и мистера Халлорана. Чаще всего он появлялся в сопровождении здоровенных неуклюжих мужчин, которых я принимала за рабочих-строителей и декораторов. Они входили в мои комнаты, простукивали стены, измеряли окна и держались очень важно. А миссис Халлоран бегал следом за ними, как хлопотливая наседка. Наконец-то у неё появились деньги! Она сказала мне, что собирается взять закладную под этот дом.
Тевменов же, напротив, мы вообще больше не видели. Из остальных постояльцев этого дома, вопреки моему желанию, никто не уехал. Только мисс Санд говорила мне, что намерена искать себе новое жилье.
– Мисс Халлоран требует, чтобы я и впредь продолжала платить за эту смехотворно крошечную каморку здесь наверху по пять долларов в неделю. – Она покраснела и добавила: – Очень любезно с вашей стороны, что вы не выдали мою тайну. Могу себе хорошо представить, как воспользовалась бы этим миссис Халлоран, если бы ей стало что-то известно!
– Я тоже могу себе это представить. Не бойтесь, мисс Санд, я ничего не скажу.
На мой вопрос, почему он остается здесь, Ходж ответил:
– А почему нет? Я люблю небольшое возбуждение. Этот дом оказался намного интереснее, чем я мог надеяться. Кроме того, мне нравятся мои соседи.
Но больше всего меня поразило то, что Уэллеры тоже остались. Миссис Халлоран сообщила, что теперь они платят за свои апартаменты по шесть долларов в неделю.
– Я все ещё ломаю голову над тем, кто дал мне тогда ту надорванную пятидолларовую банкноту. Не думаю, что это был мистер Грант. Но, вероятно, я как-нибудь ещё вспомню об этом. Вообще-то, у меня хорошая память.
В общем, она больше не повторяла мне свое требование, чтобы я выехала. Да мне и в голову не приходило выезжать отсюда. Сегодня я знаю, почему. Тогда я ещё не отдавала себе отчета в этом. Я знаю только, что каждый вечер, ложась в постель, я чувствовала, что наши приключения ещё не достигли своего конца. Этот дом, казалось, все ещё прислушивался и ждал. Это было, конечно, совершенно не логично. А именно, если миссис Гэр в самом деле была злым духом, который создавал в этом доме беспокойную атмосферу, то следовало предположить, что после е смерти это должно измениться. И, напротив, если за весь этот ужас последних недель был ответственен мистер Грант, во что твердо верил Штром, то теперь, наконец, должен был воцарится мирр и покой!
Но для меня этот дом оставался все таким же напряженным и зловещим.
Детективы у нас, конечно, больше не дежурили.
Наконец, я начала внушать себе, что слишком дала волю своей фантазии, но ничего не могла с собой поделать – я все ещё слышала шорохи, я все ещё чувствовала присутствие невидимых глаз и ушей, которые ждали и прислушивались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35