Я думал, что будет приличнее немного подождать. – Уэллер все ещё избегал смотреть на Штрома.
– Может быть, вы хотели подождать пока полиция закончит свое расследование?
– Нет, нет – мне просто казалось слишком корыстным и непорядочным, сразу с этой распиской… – Он замолчал, так как Штром перебил его:
– Ах, значит вы настолько деликатны и скромны? При такой сумме это уже кое-что значит. Миссис Халлоран была поражена размером этого долга. – Он подался вперед: – Когда это произошло?
Миссис Уэллер громко сглотнула.
– Это несущественно…
Штром вспылил:
– Эта расписка у вас, Уэллер! Я желаю её видеть!
– Это мое личное дело, и только мое. Я не отдам эту расписку!
– Это мы ещё посмотрим! Вэн, Билл – обыскать!
Двое рослых полицейских с грозным видом подошли к Уэллеру. Он смотрел на них испуганными глазами.
– Подождите… подождите… это лишнее, лейтенант. Я покажу вам эту долговую расписку.
Полицейские стали, как вкопанные, в то время, как Уэллер поднялся со стула и вытащил из внутреннего кармана своего пиджака бумажник. Достав из него довольно грязный, помятый листок бумаги, он подал его лейтенанту.
Мы все стояли молча и неподвижно, пока Штром не прочитал эту бумагу и не положил её в свой бумажник. Когда он поднял голову, в его глазах был опасный блеск, а в голосе звучала сталь.
– Уэллер, эта расписка датирована 8 июля 1919 года. Я повторяю, 8 июля 1919 года. Что произошло между вами обоими в тот самый год, когда миссис Гэр попала в тюрьму?
Лейтенант полиции с трудом пытался скрыть свое возбуждение. Похоже, что эта дата – 8 июля 1919 года – имела колоссальное значение, что в ней был ключ к разгадке тех жутких событий, которые происходили в последние недели в доме на Трент-стрит! Как будто в то время, как Штром бродил в потемках, кто-то вложил ему в руку фонарь, осветивший ярким светом всю эту мистерию.
Уэллер опустился на стул, его лицо покрыла смертельная бледность.
– Миссис Гэр пришла ко мне за помощью. Ей были нужны деньги.
– Почему она пришла именно к вам?
– Я поставлял в ее… э…хм… дом спиртное.
– Значит – бутлегерство, так?
– Нет, нет, ведь сухого закона тогда ещё не было. Я был посредником по продаже водки и ликеров.
– Ага. Следовательно, она обратилась к вам?
– Да.
– Вы знали тогда, для чего ей были нужны деньги?
– Конечно – об этом ведь даже писали газеты.
– Вы имеете в виду это дело Либерри?
– Я…да… именно это…
– Значит, вы оплатили её судебные расходы?
– Это должно было стоить намного больше того, что она взяла у меня взаймы.
– Те две тысячи были единственной суммой?
– Нет, потом я одолжил ей ещё три тысячи. Но их она вернула.
– А две тысячи она осталась вам должна? И, несмотря на это, оставила почти двенадцать тысяч долларов капитала, с которого начисляется рента в пользу Халлоранов? Тут, мне кажется, что-то не сходится! Миссис Гэр когда-нибудь объясняла вам, почему не возвратила эту сумму?
– Она отказалась, заявив, что мы можем здесь жить.
– Миссис Дакрес говорила, что слышала ссору между вашей женой и миссис Гэр. Вы должны были выехать.
– Верно! Миссис Гэр постарела, и у неё появились странности, – быстро ответил Уэллер. Казалось, что он заранее подготовил эти слова. – Она внушила себе, что эта долговая расписка устарела, то есть, с годами стала недействительной. Она просто заявила, что вовсе не собирается платить.
– Миссис Дакрес, это звучит логично?
– Нет, но характерно для этой старой женщины.
– Уэллер, не имеет ли эта расписка ещё какого-то значения, о котором вы умолчали?
Уэллер вновь облизнул пересохшие губы.
– Нет… нет!
Штром просидел молча и неподвижно, по меньшей мере, пять минут. Если бы он так же пристально уставился на меня, мои нервы не выдержали бы, и я бы громко закричала. Я едва не нарушила эту ужасную тишину, но что-то удержало меня. Уэллер продолжал смотреть в пустоту поверх плеча Штрома. Миссис Уэллер разглядывала свои сложенные руки.
– Вы можете идти! – внезапно сказал Штром грубым тоном.
Уэллер взял под локоть свою жену и поднял её со стула. Оба медленно пошли к двери, поддерживая друг друга. Мы слышали их тяжелые шаги в холле и на лестнице. Открылась и закрылась дверь. Голосов мы не слышали.
Штром вскочил и начал большими, размеренными шагами ходить взад и вперед по комнате.
– Наконец-то я вижу землю! Вы заметили, как они были испуганы? И чего бы это им так бояться? За этим что-то скрывается. Я это чувствую, хотя и не знаю точно. 8 июля 1919 года!
– Но что? И что, собственно, означает это 8 июля?
– Ах, не много, не много – только то, что именно 8 июля 1919 года в доме миссис Гэр была найдена мертвой девушка по имени Роза Либерри. Самоубийство. В июле 1919 года грязное предприятие миссис Гэр взлетело на воздух. И почти одновременно с ним вся полиция! В ноябре 1919 года едва хватало полицейских для патрулирования улиц! Прежний начальник полиции, старый Хартиган, умер. Я не знаю точно все подробности. Но знаю, что это вызвало тогда страшный скандал, о котором стало известно по всей стране. Это было дело о «полицейской опеке» некоего промысла. Потом состоялись выборы, и население города избрало новый состав городского управления. С тех пор установился порядок, в большей или меньшей степени. Не забывайте, что здесь был центр лесозаготовок, и в городском совете был всякий грубый, неотесанный сброд. Но в июле 1919 года все стало совершенно иначе.
– Я не вижу, что нам дает эта старая история. Я могу понять, что миссис Гэр, оказавшись в затруднительном положении, попросила о помощи мужчину, которого она хорошо знала. Странно только, что Уэллер был агентом по продаже спиртных напитков. Это могло быть до его поступления в полицию. Или, возможно, после его ухода на пенсию. Но ведь нельзя себе представить, что он уже тогда должен был уйти!
Мои замечания произвели эффект разорвавшейся бомбы. Штром сразу остановился, как вкопанный, и посмотрел на меня, как человек, потерявший рассудок. Потом медленно подошел ко мне. Если бы я его не знала так хорошо, могла бы даже подумать, что он дрожит всем телом.
– Не могли бы вы повторить все это ещё раз?
Я выполнила его просьбу.
Он очень тихо спросил:
– А кто вам, собственно, сказал, что мистер Уэллер когда-либо имел отношение к полиции?
– Миссис Гэр говорила мне об этом. Она сказала, что он на пенсии. И использовала при этом выражение: офицер полиции на пенсии.
– Так – значит, миссис Гэр рассказала вам это. А разве вы упоминали этот интересный маленький факт в своих показаниях?
– Нет. А почему я должна была это сделать? Вы ведь меня не спрашивали, знаю ли я что-либо из прошлого того или иного жителя этого дома!
– Это, конечно, верно. Почему вы должны о чем-то упоминать? Говорилось ли об этом что-нибудь при судебном расследовании?
Я напрягла свою память и смогла с поразительной легкостью вспомнить все показания свидетелей. О деятельности мистера Уэллера в качестве полицейского никто ничего не говорил. А почему? Но ведь это было уже так давно! Может быть, Уэллер был полицейским лишь короткое время? Почему этот факт должен иметь какое-то отношение к смерти миссис Гэр?
– Я не думаю, что Уэллер в своих показаниях говорил о своем прошлом. И я не понимаю также, почему он должен об этом упоминать! Я однажды говорила с ним об этом и была удивлена тем, что такой относительно молодой мужчина уже на пенсии.
Штром застонал.
– Я, в самом деле, не понимаю, почему Вы ещё живы! Мне, кажется, вы знаете все, что другие очень хотели бы сохранить в тайне. Вы великолепно исполняете роль ищейки, миссис Дакрес, – но комбинационных способностей у вас, к сожалению совсем нет! Может быть, вы располагаете ещё какими-нибудь незначительными мелкими фактами, о которых до сих пор намеренно умалчивали?
– Постепенно я буду ещё что-нибудь вспоминать, – весело сказала я. В конце концов, лейтенант Штром не являлся моим шефом и не имел никакого права обходиться со мной, как с идиоткой. – Вы должны быть довольны, что я выяснила для вас столько интересных вещей!
– О, я вам чрезвычайно благодарен!
Затем он некоторое время вообще не замечал меня. Я опять оказалась на заднем плане.
– Итак, Уэллер был на службе в полиции! Он владеет этой долговой распиской, датированной 8 июля 1919 года. Почти вся городская полиция была в том году уволена. Значит, если он был в их числе… хм… но ведь все остальные полицейские не имели долговой расписки с подписью Гарриет Луэллы Гэр! В этом и кроется суть наших секретов! Если не здесь ключ ко всему, я готов проглотить метлу. Вместе с палкой!
Он бросил на меня вызывающий взгляд и снова забегал взад и вперед по комнате.
– Миссис Дакрес, мне нужна ваша помощь. Не сегодня. Который час? Шестой? Значит, завтра. Хотите выполнить для меня кое-какую работу? Завтра вам наверняка будет уже гораздо лучше. Я сам подробнейшим образом ознакомлюсь с делом Либерри. А вы знаете, что можете сделать? Вы можете пойти в редакцию «Комет» и посмотреть в архиве старые номера газеты за 1919 год. Тщательно изучите каждый выпуск. Важно каждое слово! Выпишите мне заголовки и начальные строки каждой новой статьи. Если в этих старых номерах содержится что-то такое, чего нет в полицейских документах, то я хочу это знать! Газеты тогда довольно широко освещали это дело. У нас есть фотографии, – но, вероятно, в «Комет» были и другие, которые мы никогда не видели. Из этой компании – вы уж знаете. Вам все понятно?
– Да. Я начинаю завтра утром и должна все исползать на четвереньках!
Мы все ещё беседовали об этом деле, когда появился Кистлер.
– Ну и ну! Все ещё жива? – спросил он. Он выглядел утомленным и усталым, но улыбался, как всегда, широко и весело. – Мне нужно сегодня вечером опять в редакцию – завтра выпуск. Но я подумал – загляну-ка, нет ли свежего трупа!
– Пока я здесь, вам не следует беспокоиться, – небрежно промолвил Штром.
– В этом я, как раз, совсем не уверен!
– У нас тут были всяческие волнения, – быстро доложила я.
– Тихо! – проворчал Штром. – Это служебная тайна!
Что именно он хотел утаить от Кистлера? Эту историю с долговой распиской? Я переменила тему и стала многословно благодарить Кистлера за спасение моей жизни. Он отмахнулся и сказал, что ему это совершенно ничего не стоило. Такое он совершает ежедневно. После этого за него взялся Штром.
Кистлер все рассказал о том, как мы вместе провели вечер понедельника и о том, как взламывали мою дверь.
– Все верно, миссис Дакрес?
– Не отрицаю. – Я устремила на Кистлера ласковый взгляд.
– Что за комплимент! – воскликнул Кистлер, ухмыляясь.
– А теперь вы оба ведите себя прилично! Вэн, я думаю, мисс Санд уже дома. Посмотрите-ка.
– Вы хотите, чтобы я покинул эту комнату? – спросил Кистлер.
– Можете поступать, как хотите.
– Благодарю.
Вошла мисс Санд. Вид у неё был довольно неряшливый, и создавалось впечатление, что она рада возможности немного расслабиться. Рабочий день закончился, и она могла это себе позволить. Такой она понравилась мне намного больше, чем своими судорожными попытками казаться юной и оживленной.
– Садитесь, пожалуйста, мисс Санд, – предложил ей Штром. – Мне нужно ещё раз опросить всех обитателей этого дома, по отдельности, о событиях, происшедших в понедельник и во вторник утром. Прежде, чем мы начнем, я хотел бы спросить у вас нечто очень важное.
Штром выдержал многозначительную паузу, наклонился вперед и прогремел:
– Почему миссис Гэр вас шантажировала?
Я в своей жизни редко видела такой убийственный эффект от произнесенных слов. Мисс Санд как будто опала, как воздушный баллон, который кто-то проткнул иглой.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Губы мисс Санд шевельнулись, как будто она хотела что-то сказать. Штром сидел в ожидании. Блеклые губы ещё раз пошевелились. И на этот раз я услышала шепот.
– Откуда вы знаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Может быть, вы хотели подождать пока полиция закончит свое расследование?
– Нет, нет – мне просто казалось слишком корыстным и непорядочным, сразу с этой распиской… – Он замолчал, так как Штром перебил его:
– Ах, значит вы настолько деликатны и скромны? При такой сумме это уже кое-что значит. Миссис Халлоран была поражена размером этого долга. – Он подался вперед: – Когда это произошло?
Миссис Уэллер громко сглотнула.
– Это несущественно…
Штром вспылил:
– Эта расписка у вас, Уэллер! Я желаю её видеть!
– Это мое личное дело, и только мое. Я не отдам эту расписку!
– Это мы ещё посмотрим! Вэн, Билл – обыскать!
Двое рослых полицейских с грозным видом подошли к Уэллеру. Он смотрел на них испуганными глазами.
– Подождите… подождите… это лишнее, лейтенант. Я покажу вам эту долговую расписку.
Полицейские стали, как вкопанные, в то время, как Уэллер поднялся со стула и вытащил из внутреннего кармана своего пиджака бумажник. Достав из него довольно грязный, помятый листок бумаги, он подал его лейтенанту.
Мы все стояли молча и неподвижно, пока Штром не прочитал эту бумагу и не положил её в свой бумажник. Когда он поднял голову, в его глазах был опасный блеск, а в голосе звучала сталь.
– Уэллер, эта расписка датирована 8 июля 1919 года. Я повторяю, 8 июля 1919 года. Что произошло между вами обоими в тот самый год, когда миссис Гэр попала в тюрьму?
Лейтенант полиции с трудом пытался скрыть свое возбуждение. Похоже, что эта дата – 8 июля 1919 года – имела колоссальное значение, что в ней был ключ к разгадке тех жутких событий, которые происходили в последние недели в доме на Трент-стрит! Как будто в то время, как Штром бродил в потемках, кто-то вложил ему в руку фонарь, осветивший ярким светом всю эту мистерию.
Уэллер опустился на стул, его лицо покрыла смертельная бледность.
– Миссис Гэр пришла ко мне за помощью. Ей были нужны деньги.
– Почему она пришла именно к вам?
– Я поставлял в ее… э…хм… дом спиртное.
– Значит – бутлегерство, так?
– Нет, нет, ведь сухого закона тогда ещё не было. Я был посредником по продаже водки и ликеров.
– Ага. Следовательно, она обратилась к вам?
– Да.
– Вы знали тогда, для чего ей были нужны деньги?
– Конечно – об этом ведь даже писали газеты.
– Вы имеете в виду это дело Либерри?
– Я…да… именно это…
– Значит, вы оплатили её судебные расходы?
– Это должно было стоить намного больше того, что она взяла у меня взаймы.
– Те две тысячи были единственной суммой?
– Нет, потом я одолжил ей ещё три тысячи. Но их она вернула.
– А две тысячи она осталась вам должна? И, несмотря на это, оставила почти двенадцать тысяч долларов капитала, с которого начисляется рента в пользу Халлоранов? Тут, мне кажется, что-то не сходится! Миссис Гэр когда-нибудь объясняла вам, почему не возвратила эту сумму?
– Она отказалась, заявив, что мы можем здесь жить.
– Миссис Дакрес говорила, что слышала ссору между вашей женой и миссис Гэр. Вы должны были выехать.
– Верно! Миссис Гэр постарела, и у неё появились странности, – быстро ответил Уэллер. Казалось, что он заранее подготовил эти слова. – Она внушила себе, что эта долговая расписка устарела, то есть, с годами стала недействительной. Она просто заявила, что вовсе не собирается платить.
– Миссис Дакрес, это звучит логично?
– Нет, но характерно для этой старой женщины.
– Уэллер, не имеет ли эта расписка ещё какого-то значения, о котором вы умолчали?
Уэллер вновь облизнул пересохшие губы.
– Нет… нет!
Штром просидел молча и неподвижно, по меньшей мере, пять минут. Если бы он так же пристально уставился на меня, мои нервы не выдержали бы, и я бы громко закричала. Я едва не нарушила эту ужасную тишину, но что-то удержало меня. Уэллер продолжал смотреть в пустоту поверх плеча Штрома. Миссис Уэллер разглядывала свои сложенные руки.
– Вы можете идти! – внезапно сказал Штром грубым тоном.
Уэллер взял под локоть свою жену и поднял её со стула. Оба медленно пошли к двери, поддерживая друг друга. Мы слышали их тяжелые шаги в холле и на лестнице. Открылась и закрылась дверь. Голосов мы не слышали.
Штром вскочил и начал большими, размеренными шагами ходить взад и вперед по комнате.
– Наконец-то я вижу землю! Вы заметили, как они были испуганы? И чего бы это им так бояться? За этим что-то скрывается. Я это чувствую, хотя и не знаю точно. 8 июля 1919 года!
– Но что? И что, собственно, означает это 8 июля?
– Ах, не много, не много – только то, что именно 8 июля 1919 года в доме миссис Гэр была найдена мертвой девушка по имени Роза Либерри. Самоубийство. В июле 1919 года грязное предприятие миссис Гэр взлетело на воздух. И почти одновременно с ним вся полиция! В ноябре 1919 года едва хватало полицейских для патрулирования улиц! Прежний начальник полиции, старый Хартиган, умер. Я не знаю точно все подробности. Но знаю, что это вызвало тогда страшный скандал, о котором стало известно по всей стране. Это было дело о «полицейской опеке» некоего промысла. Потом состоялись выборы, и население города избрало новый состав городского управления. С тех пор установился порядок, в большей или меньшей степени. Не забывайте, что здесь был центр лесозаготовок, и в городском совете был всякий грубый, неотесанный сброд. Но в июле 1919 года все стало совершенно иначе.
– Я не вижу, что нам дает эта старая история. Я могу понять, что миссис Гэр, оказавшись в затруднительном положении, попросила о помощи мужчину, которого она хорошо знала. Странно только, что Уэллер был агентом по продаже спиртных напитков. Это могло быть до его поступления в полицию. Или, возможно, после его ухода на пенсию. Но ведь нельзя себе представить, что он уже тогда должен был уйти!
Мои замечания произвели эффект разорвавшейся бомбы. Штром сразу остановился, как вкопанный, и посмотрел на меня, как человек, потерявший рассудок. Потом медленно подошел ко мне. Если бы я его не знала так хорошо, могла бы даже подумать, что он дрожит всем телом.
– Не могли бы вы повторить все это ещё раз?
Я выполнила его просьбу.
Он очень тихо спросил:
– А кто вам, собственно, сказал, что мистер Уэллер когда-либо имел отношение к полиции?
– Миссис Гэр говорила мне об этом. Она сказала, что он на пенсии. И использовала при этом выражение: офицер полиции на пенсии.
– Так – значит, миссис Гэр рассказала вам это. А разве вы упоминали этот интересный маленький факт в своих показаниях?
– Нет. А почему я должна была это сделать? Вы ведь меня не спрашивали, знаю ли я что-либо из прошлого того или иного жителя этого дома!
– Это, конечно, верно. Почему вы должны о чем-то упоминать? Говорилось ли об этом что-нибудь при судебном расследовании?
Я напрягла свою память и смогла с поразительной легкостью вспомнить все показания свидетелей. О деятельности мистера Уэллера в качестве полицейского никто ничего не говорил. А почему? Но ведь это было уже так давно! Может быть, Уэллер был полицейским лишь короткое время? Почему этот факт должен иметь какое-то отношение к смерти миссис Гэр?
– Я не думаю, что Уэллер в своих показаниях говорил о своем прошлом. И я не понимаю также, почему он должен об этом упоминать! Я однажды говорила с ним об этом и была удивлена тем, что такой относительно молодой мужчина уже на пенсии.
Штром застонал.
– Я, в самом деле, не понимаю, почему Вы ещё живы! Мне, кажется, вы знаете все, что другие очень хотели бы сохранить в тайне. Вы великолепно исполняете роль ищейки, миссис Дакрес, – но комбинационных способностей у вас, к сожалению совсем нет! Может быть, вы располагаете ещё какими-нибудь незначительными мелкими фактами, о которых до сих пор намеренно умалчивали?
– Постепенно я буду ещё что-нибудь вспоминать, – весело сказала я. В конце концов, лейтенант Штром не являлся моим шефом и не имел никакого права обходиться со мной, как с идиоткой. – Вы должны быть довольны, что я выяснила для вас столько интересных вещей!
– О, я вам чрезвычайно благодарен!
Затем он некоторое время вообще не замечал меня. Я опять оказалась на заднем плане.
– Итак, Уэллер был на службе в полиции! Он владеет этой долговой распиской, датированной 8 июля 1919 года. Почти вся городская полиция была в том году уволена. Значит, если он был в их числе… хм… но ведь все остальные полицейские не имели долговой расписки с подписью Гарриет Луэллы Гэр! В этом и кроется суть наших секретов! Если не здесь ключ ко всему, я готов проглотить метлу. Вместе с палкой!
Он бросил на меня вызывающий взгляд и снова забегал взад и вперед по комнате.
– Миссис Дакрес, мне нужна ваша помощь. Не сегодня. Который час? Шестой? Значит, завтра. Хотите выполнить для меня кое-какую работу? Завтра вам наверняка будет уже гораздо лучше. Я сам подробнейшим образом ознакомлюсь с делом Либерри. А вы знаете, что можете сделать? Вы можете пойти в редакцию «Комет» и посмотреть в архиве старые номера газеты за 1919 год. Тщательно изучите каждый выпуск. Важно каждое слово! Выпишите мне заголовки и начальные строки каждой новой статьи. Если в этих старых номерах содержится что-то такое, чего нет в полицейских документах, то я хочу это знать! Газеты тогда довольно широко освещали это дело. У нас есть фотографии, – но, вероятно, в «Комет» были и другие, которые мы никогда не видели. Из этой компании – вы уж знаете. Вам все понятно?
– Да. Я начинаю завтра утром и должна все исползать на четвереньках!
Мы все ещё беседовали об этом деле, когда появился Кистлер.
– Ну и ну! Все ещё жива? – спросил он. Он выглядел утомленным и усталым, но улыбался, как всегда, широко и весело. – Мне нужно сегодня вечером опять в редакцию – завтра выпуск. Но я подумал – загляну-ка, нет ли свежего трупа!
– Пока я здесь, вам не следует беспокоиться, – небрежно промолвил Штром.
– В этом я, как раз, совсем не уверен!
– У нас тут были всяческие волнения, – быстро доложила я.
– Тихо! – проворчал Штром. – Это служебная тайна!
Что именно он хотел утаить от Кистлера? Эту историю с долговой распиской? Я переменила тему и стала многословно благодарить Кистлера за спасение моей жизни. Он отмахнулся и сказал, что ему это совершенно ничего не стоило. Такое он совершает ежедневно. После этого за него взялся Штром.
Кистлер все рассказал о том, как мы вместе провели вечер понедельника и о том, как взламывали мою дверь.
– Все верно, миссис Дакрес?
– Не отрицаю. – Я устремила на Кистлера ласковый взгляд.
– Что за комплимент! – воскликнул Кистлер, ухмыляясь.
– А теперь вы оба ведите себя прилично! Вэн, я думаю, мисс Санд уже дома. Посмотрите-ка.
– Вы хотите, чтобы я покинул эту комнату? – спросил Кистлер.
– Можете поступать, как хотите.
– Благодарю.
Вошла мисс Санд. Вид у неё был довольно неряшливый, и создавалось впечатление, что она рада возможности немного расслабиться. Рабочий день закончился, и она могла это себе позволить. Такой она понравилась мне намного больше, чем своими судорожными попытками казаться юной и оживленной.
– Садитесь, пожалуйста, мисс Санд, – предложил ей Штром. – Мне нужно ещё раз опросить всех обитателей этого дома, по отдельности, о событиях, происшедших в понедельник и во вторник утром. Прежде, чем мы начнем, я хотел бы спросить у вас нечто очень важное.
Штром выдержал многозначительную паузу, наклонился вперед и прогремел:
– Почему миссис Гэр вас шантажировала?
Я в своей жизни редко видела такой убийственный эффект от произнесенных слов. Мисс Санд как будто опала, как воздушный баллон, который кто-то проткнул иглой.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Губы мисс Санд шевельнулись, как будто она хотела что-то сказать. Штром сидел в ожидании. Блеклые губы ещё раз пошевелились. И на этот раз я услышала шепот.
– Откуда вы знаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35